Яд любви

Ут по крупицам воссоздавал историю этого инцидента, доставая со дна мусорной корзины своей памяти чудом уцелевшие фрагменты давно минувших дел. И чем полней и объемней начинала представать картина, тем больше уверенности в нем накапливалось: а никакой ошибки-то и не было, все было правильно!

Около недели назад, как удалось вычислить, в 20-х числах августа, нескольких ребят из 9-го, нет, уже 10-го Б – Ута, Карпа, Сеню, Чиба , Швеца и Швеля срочно вызвала директор школы Красногородская Варвара Ксенофонтовна, совершенно легендарная личность, о чем еще, возможно, представится случай рассказать. Ребят попросили помочь в ремонте школы. Дескать, на носу первое сентября, а школа к занятиям не готова, – стыд и срам! – и вы, как сознательные патриоты и отличные спортсмены, осознавая свой ученический долг, должны и обязаны…

Короче говоря, вооружившись кистями, красками и ведрами, полученными вместе с подробными инструкциями от физрука, новоиспеченные десятиклассники принялись красить истоптанный до неприличия пол спортзала и чернеющие решетки на его окнах.

И тут в спортзале нарисовался этот злополучный Гулга. Обычно ПТУ-ушники, покинув школу после 8-го класса, редко в нее наведывались. Но у Гулги, видно, была какая-то надобность. Гулгу все знали как спокойного, выдержанного парня, но ПТУ с его дедовщиной, с полуармейскими-полутюремными нравами сильно меняло людей. Не избежал этого влияния и Гулга. Облачен он был в широченные клеши, на открытом пузе узлом завязаны края модной цветастой рубашки – так тогда ходили все хипари, в углу рта – изжеванная беломорина.

– Здор-рово, бр-ратва! – явно кому-то подражая и стараясь выглядеть бывалым пацаном, громко, немного заикаясь, просипел Гулга. Он подходил поочередно к каждому из ребят, и как бы нехотя, снисходительно совал свою вялую лапу, вроде здоровался.

– Не западло на физрр-рука ишачить? – вызывающим тоном, ни к кому конкретно не обращаясь, бросил в воздух издевательский вопрос Гулга.

Он ловко зацепил своей «граблей» ведро с белой дефицитной краской, предназначенной для нанесения разметки, и молча, ни на кого не глядя, потопал к выходу.

Это выглядело, как плевок в лицо.

– Постой, Гулга, куда лыжи навострил, поставь ведро на место! – не выдержал Ут.

Гулга повернулся и, не выпуская ведра из цепких рук, смачно выплюнул потухшую папироску, специально целясь на свежевыкрашенное место.

– Что, патриот, школьное добр-рро пожалел? – с наглой ехидцей вопросил ПТ-ушный шпаненок.

– Мне государственного не жалко, – заметно горячась и закипая, принял вызов Ут. – Но ты бы хоть попросил нас, пацаны, мол, мне краска позарез нужна, отлейте чуток. Мы бы, может, по старой дружбе и отлили.

Товарищи Ута согласно закивали головами.

– Да, кто вы такие, чтобы у вас разр-ррешалки спр-ррашивать, – внешне абсолютно спокойно отреагировал Гулга и совершил угрожающий разворот в сторону Ут. – А ты, тартарская морда, сам кр-рраску бочками мне будешь катать, понял, козел!

– А ну повтори, что сказал! – сжав кулаки, едва сдерживая закипевшую ярость, Ут стал надвигаться на Гулгу, отмахиваясь от чьих-то попытавшихся остановить его рук.

– Тартарская морда, – опять спокойно, с подлой ухмылкой произнес Гулга.

Лучше бы он не произносил этих слов, эта оскорбительная кличка действовала на Ут, как красная тряпка на разъяренного быка.

Новостройки на окраинах громадной Имерии осваивались в основном приезжими из Мосхоского улуса. Местных – ираноязычных парсов и тюркоязычных сартов – в новых городах проживало не так много, так же, как и представителей титульной нации. И их не недолюбливали, считая «завоевателями и поработителями». Но если в центральных районах Алтын Тартарии, в местах компактного проживания тартар, их задевать боялись, то здесь, на периферии, иногда разыгрывались настоящие драмы.

Однако вернемся к Гулге, который спокойно стоял перед грозно надвигавшемся на него Утом, не выпуская из рук ведра с краской и совсем не готовясь к защите. Или был совершенно уверен в том, что Ут не решится на него напасть. Или рассчитывал на его благородство, которое не позволит нанести удар человеку, чьи руки заняты ведром.

Гулга просчитался. Яростный удар Ута пришелся точно по подбородку: пацаненек шлепнулся на пол, а ведро с краской покатилось в другую сторону, заливая белизной свежо выкрашенный ядрено-желтый пол.

"Придется заново перекрашивать", – успел подумать Ут.

… Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы одноклассники не оттащили Ута от растерзанного Гулги. Когда ПТУ-ушник отчалил со своей все же непобежденной улыбкой на окровавленном лице, к Уту подошел Сеня, который всегда обо все знал и тихо сказал:

– Зря ты это сделал, у него старший брат на днях из зоны откинулся. Если «забьют стрелку», приведи Атамана, ты же, кажись, его знаешь. А главное Гулга знает, что ты с ним знаком. Против Атамана они не попрут…

– Утик, ты что там делаешь? – оторвал Ут от неприятных воспоминаний озабоченный голос отца, высматривавшего его с балкона. – Иди, домой, поздно уже.

Ут еще раз бросил взгляд на сияющие звезды. Рядом с Венерой проблеснул кровавый диск Нибуры, луна желтоватым светом облила опустевший двор. Ут отправился спать.

Так закончился первый день его новой жизни.

3. Роковая женщина

На следующий день Ут проснулся поздно. Отец уже ушел на работу, а у матери был отгул, и она попросила сына сходить за хлебом.

Несмотря на 10 утра и конец лета, солнце пекло немилосердно. На улице было безлюдно. Завтра, как сообщила мать, 1 сентября, и нужно собираться в школу.

Ут свернул по тротуару с Тукая, то бишь Пушкина, на улицу Центральная и увидел ее, Беллу. Он только-только сравнялся с началом дома N1 на Центральной, а она появилась у конца этой же длиннющей четырехэтажки с голубыми балконами. Ут ждал и опасался этой встречи, но она была неизбежна, и многое могла прояснить в обеих его жизнях – первой и второй. Плавно, как в замедленной киносъемке, девушка приближалась к Ут. Он признал ее сразу, узнавая также ее легкое, чуть выше колен летнее платьице, украшенное яркими сине-желтыми цветочками, ее высокую грудь, широкие бедра, переходящие в тонкие лодыжки. Выражение ее слегка скуластого лица было иронично-вызывающим, большие светлые глаза смотрели дерзко и насмешливо, будто говорили "лучше не связывайся со мной". Белла слыла первой красавицей в классе. Они встретились ровно в середине пути.

– Привет, Утик! – поздоровалась она, все знакомые ребята называли его Утиком, только Швель, один из его закадычных приятелей – Утя.

– Как дела? Куда идешь? – забросала парня вопросами Белла.

– Да вот мать за хлебом послала, – показал Ут пустую авоську.

– А я уже иду с хлебом,– засмеялась Белла и в ответ подняла к носу Ут свою прозрачную сетку, через большие ячейки которой были видны белая булка и две бутылки кефира.

– Как ты съездил? – продолжая расспросы, девушка многозначительно кивнула на висевшие на соседнем фонарном столбе огромные часы и заговорщически подмигнула.

Ут, проследивший за ее взглядом, вновь увидел за часами, на фасаде дома, стоящего на перекрестке улиц Центральная и Пушкина, вчерашний плакат «Слава КПСС!».

«Опять это дурацкое слово – «КППС», что же оно означает?», – подумал Ут, но осмыслить ничего не смог, поскольку нужно было общаться с девушкой.

– Ничего, нормально съездил, – ответил Ут уклончиво, удивляясь ее осведомленности по поводу его поездки на Памир.

– Приходи сейчас ко мне, мама ушла на смену, – ни капли не смущаясь и не жеманясь, предложила Белла.

– Хорошо, приду, схожу за хлебом и приду, – пообещал Ут, понимая, что встречи с ней все равно не избежать.

Белла стала его роковой женщиной, но ни она, ни сам Ут, конечно, тогда об этом не догадывались. Все последующие женщины, которыми Ут потом всерьез увлекался, чем-то были похожи на нее. Так же как первая квартира по Тукая 5/1 определила его любимое место за кухонным столом, так и первая девушка определила тот тип женщины, который ему потом всегда нравился. Заметная грудь, высокая талия, широкие бедра, изящные ноги, тонкие щиколотки и запястья – вот ее примерный портрет. И имена их всех почему-то начинались с буквы «Б» – княжна Болли, китайская принцесса Бо Ли, Балига ханум, и все они почему-то заставляли его страдать и доставляли ему боль.