Страница 8 из 29
Не думая о последствиях, кидаюсь в гущу боя, закрываю собой таёжницу, корчившуюся от боли на земле.
– Не бей ее, – кричу деду. – Аня не виновата. Я спровоцировал. Не трогай ее. Это честная победа.
– Ата ина! Би си гиамаваи букталидзамиэ! (Не подходите к нам! Я тебе кости сломаю!) – говорит таежник. Не понимаю, но чувствую угрозу.
– Не дам её избивать, – говорю и становлюсь в бойцовскую стойку.
Взмаха удара ноги не вижу, но всю «его прелесть» чувствует грудь. Отлетаю и падаю возле девушки. Превозмогая боль, поднимаюсь, загородив собой девушку, сжимаю кулаки, встаю в боевую стойку.
Дед скептически оценивает стойку и резко машет рукой. Клянусь, что до него расстояние метра два и никак не достать рукой. В живот словно врезается пудовая гиря, снова падаю рядом с девушкой.
Дед хохочет, грозит девушке пальцем: «Йэухи-дэ эдзи нгэнэ! Дзугдиду тэйэ! (Никуда не ходи! Сиди дома!)» – уходит в дом.
Морщась от боли, поворачиваюь к девушке. Та, как контуженная, трясет головой, пытаясь прийти в себя. Беру её за руку, шепчу: «Ань, прости меня. Я виноват». Таежница вздрагивает от прикосновения, отрешенно смотрит.
– Дед сказал, я виновата, – бормочет.
– Ты? – изумляюсь. – С чего вдруг?
– Я спровоцировала. Показала силу. Это запрещено. Вот и получила наказание. Давно дед так не сердился.
– Да, суровый дед, – соглашаюсь, поднимаюсь, помогаю ей подняться. – Признаюсь, ты меня уделала. Победила! Молодец!
– Тоже великое признание, – хмыкает, поправляя прическу. – Я опаснее большинства бойцов, но мне нельзя навыки демонстрировать, разве что в безвыходной ситуации. Дед тренировал с детства.
– То есть тебя победить никто не может?
– Почему? – удивляется. – Есть бойцы и сильнее. Против Мастера долго не продержусь. Видел, как дед отшлепал?
– Я на речку пойду, умоюсь, – говорю. – Повалялся на земле, хочу очиститься.
– Я принесу чистую одежду. Эту постираю. Я, как девочка, решила доказать, какая сильная.
– Ты сильная, – соглашаюсь. – И очень красивая, только лицо испачкалось.
– Где? – пытается провести рукой по лицу. Стираю ладонью комочки земли с щеки. Она не отталкивает руку, смотрит на мою испачканную ладонь и говорит: «Асаса. (Спасибо)».
Иду по знакомой тропинке к реке. Жужа бежит следом.
Пока иду, память вытаскивает из закромов воспоминания о поединке, выражение лица внучки Шамана. Я – нормальный мужик и адекватно реагирую на женщин, но в этой девушке чувствую что-то первобытное, что пробуждает древние инстинкты.
На речке раздеваюсь и, сжав зубы, захожу в холодную воду и, ныряю. Вынырнув, ору от холода и облегчения. Замираю от удивления. На берегу раздевается девушка.
– Чё пялишься? – беззлобно упрекает таежница, встретившись с оценивающим взглядом. – Что, ни разу голую девку не видел? Вот чистая одежда. Переодевайся.
Молча выхожу из воды, стараясь не дрожать, а она, наоборот, без криков и оханий окунается в холодную воду. На берегу, чтобы не замерзнуть, растираюсь полотенцем. Повернувшись, замираю, увидев, как обнаженная девушка, не спеша, выходит из воды. Выходит, смотрит на меня и не отводит взгляд. Не могу оторвать взгляд от стройного тела, упругой груди, манящего треугольника волос внизу живота.
– Хватит пялиться, а то стручок отвалится, – беззлобно говорит таёжница и, отвернувшись, бормочет: – Ты же не один любишь купаться.
Спохватившись, быстро одеваюсь и демонстративно отворачиваюсь. Шуршание ее одежды манит к себе, требует, чтобы повернулся, подсмотрел, но сдерживаюсь.
– Пойдем, гость дорогой, – слышу и, подхватив грязную одежду, иду к дому.
– Мир? – спрашиваю, протягивая ладонь.
– Мир, – соглашается, пожимая ладонь.
– Научишь драться?
– Я могу многому научить, – серьезно отвечает. – Но сначала нужно пройти испытания, прежде чем стать учеником.
– Какие испытания? – удивляюсь.
– Дед скажет, когда время придет. Не торопись.
К дому подходим, не разжимая ладоней и улыбаясь.
Дед строго смотрит на нас. Обращается ко мне: «Иэвэ йадзаи: вакчанадзангаи, сугдзава вангнадзангаи, экэ тэдзэнгэиэси? (Ты что будешь делать: пойдешь охотиться, пойдешь ловить рыбу или будешь сидеть, не двигаясь?)»
Девушка переводит. Отвечаю: «Могу дрова поколоть, дури много».
– Мова иуэсиэ! (Наколи дров!) – машет рукой в сторону дровника.
– Дзавайа суэсэ! (Бери топор!) – говорит девушка.
– Что? – переспрашиваю. Аня иногда забывается, говорит со мной на удэгейском, спохватывается и говорит по-русски.
– Топор наточен. Ждет тебя, – быстро поправляется таежница.
Колун с особым треском впивается в чурку. Приподнимаю тяжесть и через с плечо, как в броске, опускаю на другую чурку. Хрясь. Хрясь. Плахи разлетаются в стороны. Знаю, завтра тело будет болеть, но лучше пусть болят мышцы спины, чем в паху. Образ Шаманки не отпускает меня, заполняя мысли и чувства.
Колун свистит. Сначала вращаю им по кругу вокруг тела, поднимаю в едином движении вверх и резко опускаю вниз, прикладывая силу в самый последний момент соприкосновения колуна и очередной чурки. От этого сочетания концентрированной силы и энергии большинство чурок раскалываются с первого удара.
– Ты так странно колешь, – слышу голос девушки и опускаю колун. Обнаженный по пояс, потный, взлохмаченный, до безумия счастливый, улыбаюсь.
– Я квас принесла, – говорит хозяйка, смущенно протягивает кружку. – Смотри не перетрудись, а то завтра будешь кряхтеть, как столетний дед. Сам так придумал колоть?
– Угу, – выдыхаю воздух, залпом выпивая напиток. – Случайно подметил, как раскрученный топор раскалывает чурку. Секрет в инерции. Энергия накапливается.
– А я смотрю, где трещинки в полене, – улыбается. – И бью туда.
– Да, ты опасный противник, – смеюсь, протягиваю обратно кружку и поглаживаю девичью ладонь. – Спасибо, хозяйка, спасла от жажды.
– Да, со мной шутки плохи, – смеется девушка, не убирая ладони. – Но ты же не боишься?
На языке подсознательного уровня это означает: «Я привлекательная? Я не страшненькая?»
– Я тебя не боюсь, – улыбаюсь и словно по секрету шепчу: – Ты мне нравишься. Мне интересно с тобой.
– И мне, – шепчет. – Почему заступился перед дедом?
– Не знаю, – пожимаю плечами. – Инстинктивно захотел защитить. Закрыть собой.
– Спасибо, – шепчет, робко целует в щеку. – Выручил. Дед мне еще долго выговаривал.
– Ладно, проехали, – улыбаюсь и целую в открытую ладонь. Таежница вздрагивает и отдергивает руку.
– Мне надо идти, – бормочет, потупив взгляд, и, забрав кружку, быстро уходит.
Во время работы возникает чувство, что за мной наблюдают. Почти уверен, что девушка смотрит из окна.
В сумке с документами лежит диктофон, автоматически включающийся на звук человеческого голоса. Всегда беру в командировки. В тайге забыл о нем. Вспоминаю, когда приезжаю домой и разбираю сумку. Включаю диктофон, слышу голоса Шамана и Шаманки. Используя словарь, расшифровываю разговоры. Располагаю записи в хронологическом порядке. Приходит понимание событий в доме отшельников.
Диктофонная запись 1 (расшифровка с удэгейского)
(Слышатся глухие удары, звуки раскалываемых чурок)
– Ну как тебе гость? – спрашивает старик.
– Не знаю, деда, – говорит девушка. – Обыкновенный. Не красавец. Простой. Почему ты думаешь, что он тот, кто нам нужен?
– Я не думаю, я – знаю. Завтра пройдет испытания.
– А если не пройдет?
– Значит, я ошибся.
– Жалко, – вздыхает.
– Жалко? – удивляется дед. – Ты же не любишь посторонних.
– Мне хорошо с ним. Хочу открыться ему, гладить волосы, смеяться, глядя на звезды. У него теплая рука. Мне приятны прикасания. Хочу лишний раз прикоснуться. Постоянно думаю о нем. Почему так? Почему хочу прижаться к нему? Почему хочу поцеловать?
– Ты влюбилась, внучка, – с грустью в голосе говорит Шаман. – Стала совсем взрослой. Я ограничивал тебя от внешнего мира, но всю жизнь не проживешь отшельником. Наша цель – хранить секреты предков. Мы – Хранители. Наш гость близко подошел к разгадке. Поэтому в опасности. Его ищут. А он так спокоен и счастлив с тобой, что мне не по себе.