Страница 90 из 121
Но ложимся в нее и становимся ею,
Оттого и зовем так свободно — своею.
А. Ахматова
Очнулась Леда все в той же избенке, только на сей раз была она совершенно пуста и даже немного прибрана, ни гостей ночных, ни битой посуды. Глаза Леда приоткрыла и тут же вскочила с широкой лавки, надо же, не на дерюжке старой лежала, а на расшитом парчовом покрывале. Наверняка, Сват Наум расстарался.
В махонькое, затянутой паутиной окошко пробивался лучик рассвета, а в нем бешеным хороводом вертелись пылинки. Надсадно заскрипели с улицы доски крыльца, медленно вошел в избу и сам Хозяин. Высокий, сутулый, тощий, словно «журавль» колодезный. Леда перед ним глаза опустила и тихо молвила:
– Уснула я тут у вас. А мне надобно к своим. Вот и утро пришло. Слово-то сдержите? Позволите к Ясеню подойти, чтобы заветной воды набрать?
Не сразу ответил, словно раздумывая о чем-то поглаживал черную столешницу.
– Позволю, раз обещал. Только не торопись покамест, еще погости. Твои скоро здесь сами будут. Змей ночью весь левый берег огнем пожег, едва товарища своего не спалил во гневе. Все мы видали, как метался у воды, а сюда перейти не мог, сильный запрет я поставил. Ничего, остынет, успокоится… Недолго осталось, свидитесь скоро. Попросить тебя хотел, девица, а не поможешь ли ты мне напоследок волосы расчесать, я уж и гребень приготовил.
– Помогу, - прошептала Леда, подходя к столу, куда лег небрежно брошенный костяной гребешок, - садитесь на лавку.
Хозяин усмехнулся невесело:
– У меня другое сиденье припасено, давно заготовлено...
Рукой только махнул - взметнулись лохмотья полуистлевшей рубахи и выехало из-под стола нечто вроде большого деревянного ящика или длинного корыта. Там-то Хозяин и разместился, голову опустил на согнутые худые колени, ткнулся носом в старенькую заплатку на штанах.
– Начинай! Чего ты застыла или боязно еще? А сказки сказывать ты горазда, заслушался я, многое вспомнил. Не желаю больше нежитью править, уснуть хочу. Навсегда уснуть.
– Я попробую, правда, попробую, я очень хочу вам помочь. Я постараюсь…
Он сидел согнувшись, холоден и недвижим, как каменная статуя, пока Леда осторожно распутывала прядки его кудрей, замечая, как прямо под пальцами теряют волосы цвет, становясь из почти черных сначала пепельными, а потом и вовсе седыми.
Наконец белые прямые локоны покрыли опущенную голову Хозяина, и тот с усилием распрямился, вытягиваясь во весь рост на своем ложе. Припоминая слова давней легенды, Леда сама сложила ему руки на груди и застыла в растерянности, дальше-то что делать…
А Хозяин вдруг открыл пустые, совсем прозрачные теперь глаза и проговорил так тихо, что пришлось над ним наклониться, чтобы расслышать:
– Одно мне еще скажи… Братца-то она от смерти избавила?
– Ну, конечно! - выдохнула Леда, кривя губы, чтобы не разреветься. - Причитанья козленочка на берегу сам князь услыхал, сети в омут закинул и достал Аленушку целой и невредимой, краше прежнего. Тогда Иванушка снова мальчиком обернулся и все стали жить счастливо.
– Это хорошо…
Леда подумала немножко и добавила уж совсем тихо, терзали ее некоторые сомнения относительно сурового окончания сказки.
– А злую ведьму привязали к лошадиному хвосту, размыкали по полю: где оторвалась нога – там стала кочерга; где рука – там грабли; где голова – там куст да колода. Налетели птицы – мясо поклевали, поднялися ветры – кости разметали, и не осталось от ней ни следа, ни памяти!
– По заслугам расчет.
Леда разволновалось вдруг, расчувствовалась и вышло так, что смахнула слезинку со щеки прямо на мертвенно-бледное лицо своего собеседника. Вздохнул глубоко Хозяин пустой грудью и промолвил на выдохе с превеликим облегчением:
– Прими, Мать-сыра земля, я к тебе иду сам собой, потому как мой срок давно вышел.
Сухой треск раздался по углам, изба пошатнулась и сразу осела, а Леда со страхом глянула на перекосившуюся матицу, едва державшую потолок.
«Бежать надо отсюда скорей!»
Успела Леда выскочить из домишка, и стал он прямо на глазах под землю проваливаться - вскоре торчала поверху одна полуразвалившаяся печная труба. А потом и она скрылась, только и остался, что крапивный бугор на месте прежнего одинокого жилища. Оно и к лучшему.
Солнце поднималось вяло, будто нехотя, кутаясь в туманные покрывала. Бродили по седому небу перистые облачка, день обещался быть ветреным. Леда огляделась и глазам своим не поверила, вместо стареньких избенок вокруг только холмики, заросшие бурьяном.
Почти никаких следов не осталось от прежней проклятой деревушки. Крапива да иван-чай, лопухи, с листьями едва ли не с колесо телеги, хмель да вьюнок полевой оплетали пару высоких столбиков на месте прежнего забора.
Шныряли птицы в неухоженном малиннике, яблоньки одичали совсем, густо усыпали дерновину измельчавшими плодами. Может, время пройдет и вернутся сюда люди, возродят поселение на берегу Резвушки, кто знает.
– Чего приуныла? Радоваться должна, большое дело завершено, исполнила ты давний завет Живины, вернула покой Неспящему.