Страница 78 из 121
В заброшенных селеньях боги плачут.
И этот плач нездешних похорон
Летит, печными трубами подхвачен,
Пугает похитителя икон.
Эй, кто здесь ходит, кто скрипит дверями,
Кто в черных избах ждет вчерашний день?
Поладить может смертный со зверями,
Но не с богами мертвых деревень.
Леда серьезно подошла к предстоящему путешествию, даже попросила Михея добыть из лесной избушки свою прежнюю одежду и сильно огорчилась, когда узнала, что ее джинсы, футболку и такую удобную ветровочку «вредная старуха» сожгла в печи. Пришлось к Арлете обратиться за помощью, потому что бродить по лесам в длинном платье или сарафане поверх рубахи Леда совершенно не хотела.
– Мне нужны какие-нибудь брюки, то есть штаны. Хорошо, хорошо и рубашку сверху подлиннее и эту безрукавку надену. За полусапожки тоже спасибо, удобные.
– Сидела бы ты, девка, дома! Годар вернется и твое пожеланье справит, домчит в Долину, все же не по лесным оврагам тебе ножки бить, - непривычно ласково причитала Арлета.
– Может, передумаешь еще, - робко уговаривала Радунюшка.
Уж за ней-то у матери был сейчас особый пригляд, в оба смотрела Змеица, как бы любимая доченька вслед за подружкой не сбежала, коза, опять шепчет чего-то на ухо Леде, и ведь подслухать нельзя...
– Ты Михею скажи, что шибко ждать его буду, вот, платочек передай, сама расшивала, пусть держит у сердца.
– Передам, передам, ты бы лучше с маменькой помирилась…
– А правда, что дядюшка меня обещал за Михея отдать? - в омутах карих глаз Радуни притаилась надежда.
– Не знаю, не знаю, как вести себя будешь. Подрасти бы не мешало сперва, а то жениху-то едва достаешь до плеча, больно махонька, - добродушно смеялась Леда.
– Это не я махонька, а он шибко здоров!
Шутили еще напоследок, дурачились. Только Арлета не разделяла забав, хмуро смотрела в стену, словно видела сквозь бревенчатые кольца далекую зачарованную землю.
– Знаешь хоть, что там за места и почему людям добрую деревню близ реки покинуть пришлось? А я тебе сейчас расскажу...
Давно это было. Стояло на берегу реки поселение в двенадцать дворов. Люди жили богато, водой и лесом кормились, князья далеко, дань легка, Боги ласковы. Особенно почитали в этих краях Пресветлую Живину, в Ее-то честь и посадили на пригорке за селением дерево Ясень. Здесь молились, здесь и клятвы давали на любовь и верность, сюда приносили немощных стариков за утешением. Щедро лились солнечные лучи сквозь узорную листву могучего дерева, улыбались беззубыми ртами младенцы и старцы, открывали друг другу сердца молодые.
Радовался староста Паут надежному деревенскому укладу, в ласке и строгости растил сыновей ида младшенькую дочурку. После семи-то мальчишек доченьку Зорюшку особенно любил Паут, на руках еще подносил к Ясеню, просил у Живины красоту и ум для малышки. Так оно все и случилось. Быстро Зорька росла, расцветала и более всех деток дружила с подкидышем, носившим чудное имя Вечор.
Кто принес сверток с дитем и бросил на крыльцо одинокой старухе Вахе, до сей поры неведомо. Поворчала бабка да приняла нежданный подарок сей, взялась выходить, на ножки ставить. Своего-то старичка-мужа давно схоронила, детей они за много лет так и не нажили, в няньках была у родни, а теперь вот перед самой кончиной пришлось самой в бабушки податься.
Долго Ваха имени не могла подобрать мальцу - слабенький он был, хилый. Выживет или нет - не известно. А потому, сколь любопытные соседки не спрашивали, все отмахивалась с особым обережным приговором: «Вечор придумаю, да вечор скажу…». Это нарочно, чтоб злые духи - охотники за тонкими струйками душ не проведали, не спокрали мальца. А словечко нехитрое прижилось, так и прозвали мальчика Вечором. Зря приемная мать боялась - выправился скоро, окреп.
Хоть и приглядывались подозрительные кумушки, но ни на кого из сельчан не похож был подкидыш, волосом темен оказался, нравом горд и рукой тверд. Старые люди говорят, будто мальчонка, что растет без отца да дядюшки часто бывает бит, но Вечор за себя постоять умел. А если и приходил домой с раскровавленным носом, не жаловался, не просил бабку заслонить его от обидчиков, молча боль терпел и на все причитания Вахи отвечал сквозь зубы: «Им хужее досталось. Сквитаюсь еще».
Зорюшка – добрая душа за парнишку завсегда заступалась, батюшку просила унять сорванцов, дразнивших его крапивным семенем да лешачонком. А то ведь и самого Кощуна-Кощея в отцы записать пытались.
Как минули годы и настала пора нежных речей да стыдливых взоров частенько стали Зорюшку с Вечором замечать вместе у высокого Ясеня. Призадумался тогда Паут, не возжелал в зятья брать парня без роду, без племени, как бы не был ладен лицом да на охоте ловок. А тут как нарочно, велит князь собрать молодых парней для обучения делу ратному, впереди тяжелый военный поход, каждый меч пригодится, каждая сулица понадобится, особливо в умелой руке.
С легким сердцем отослал Паут неугодного жениха вместе с шестью понурыми молодцами, а про себя подумал: «Не вернется. Некому за него Богов молить, некому слезы лить ночами. Первый ляжет в бою». Ошибся немного поседевший Староста. После того, как в положенный срок упокоилась Ваха, осталась на земле еще одна добрая душа, тосковавшая по Вечору. Горячими поцелуями Зоренька провожала любимого, обещая дождаться и верной быть: