Страница 34 из 121
В краю средь гор и цветущих долин
Текла река, исчезая вдали.
Прекрасней не было страны,
Где рождались баллады и сны…
Хелависа
Солнце стояло еще высоко, когда Леда и Михей выбрались за ворота лесной усадьбы. Впереди показалась заросшая муравой еле приметная тропка, на нее-то Михей и свернул. Первым шел и довольно споро, хоть и опирался на здоровенную клюку.
«Не иначе как деревце прямо с корнями выдрал», - косилась Леда на голый ствол, что к низу расходился в корявую лапищу. - «Таким-то орудием можно и голову с плеч снести».
Птицы петь начали, налетела стайка комаров, да вскорести и пропала, будто отогнали их незримой метлой. Леда шла, губы кусая, едва ли не вслух досадуя, что позабыла в избе свою прежнюю одежду – футболку и джинсы. А теперешний наряд хоть и нравился поначалу, но все равно с чужого плеча, непривычно. Сарафан путается в ногах, в длиннорукавой рубашке жарко, кроссовки совсем не к месту. Вовсе их, что ли, снять…
– Михей, подождите, я обувь сниму, босиком буду. Тут же не водятся змеи?
– Чудно той бояться змей, что сама в их логово лезет!- подмигнул Медведь.
Леда так и замерла, развязывая шнурки.
– Так, может, и не ходить, если там опасно? Что присоветуете?
– Мое дело сторона, тебе лишь добра желаю. А все же не вижу причины Змею тебя в Лунную долину нести. Какая нужда-то… Ты ему не мать, не жена, Годар и так людишками пренебрегает. Посмеется над тобой и прогонит, вот попомнишь мое слово.
Леда искренне огорчилась. Чем ей заинтересовать неведомого драконищу она совершенно не знала.
– Может, я ему отслужу? Отработаю как-нибудь, буду мыть, стирать… У него семья есть? Я за детьми присматривать могу, сказок много знаю и песен тоже. Ну, что он у вас, совсем бессердечный?
– Да, похоже, так и есть. Правда, сестру с братом любит, родная кровь. А жену за себя никогда не брал, верно, рабынями пробавляется.
– Кем-кем? – Леда выронила на траву связанные шнурками кроссовки и тут же уколола ступню камешком, наверно, скоро придется опять обуваться.
Михей оперся обеими ручищами о свою клюку, хмуро улыбнулся:
– Сказывают, что в Гнездовье всякий люд живет, кто по доброй воле, а кого Годар из похода привел, сам полонил или данью отдали.
– И девушек тоже? - ахнула Леда.
– Так мужику ведь без бабы никак! А Годар при том еще не простой воин, а Змеиный князь, ему ли не иметь при себе усладу.
– Так почему он не женится? Или с гаремом веселее?
– По себе еще не нашел, так же как и я мается, небось. Эх, может, где и моя милая бродит, о другом вздыхает, встретимся ли на этом свете… И мать темнит чегой-то, а ведь порой наперед видеть умеет.
– Что-то мне все это не очень нравится, Михей. Боязно идти к местному рабовладельцу.
Леда сидела на высокой кочке, осматривая голую ступню, и вдруг заметила, как ползут по листве толстопузые рыжие муравьи. Пришлось махом вскочить да бежать к Медведю, тот лишь смеялся, оглаживая темную бородку:
– А не ходи, коли боишься. Давай, я тебя в свои хоромы отведу, у меня поживешь, может, привыкнешь, к осени свадебку сладим. Скучно одному... А хочешь - братом назови!
Леда задумалась-загрустила. Все еще брезжила в душе слабенькая надежда, что ночь промелькнет, и проснется она на родной постельке в своей городской квартире. А если нет, что тогда делать, куда податься?
– Я, Михей Потапыч, вам благодарна и ваше любезное приглашение даже почти принимаю, только сперва в Гнездовье наведаюсь. Раз, говорите, самого грозного хозяина дома нет, с братцем его потолкую или с сестрой, надеюсь, они люди хорошие, должны мое горе понять. Вдруг уговорят потом того… этого, который умеет летать, чтобы он меня отвез в заветное Лунное место.
– Добро! А откуда знаешь, что я – Потапыч? Неужто, мать проговорилась, она имя мое обычно от людей таит.
– Догадлива я бываю не в меру, уж простите, если что не так, - прилаживая слова на старинный манер ответила Леда.
– Живина простит… - добродушно ворчал Медведь, продолжая тяжело переступать живой ногой по очереди с деревянной опорой.
– Живина - ваша богиня? Красивое имя, будто смутно знакомо, только не вспомню, где могла бы читать.
Теперь босая Леда с подскоком шагала по извилистой тропке - кололи непривычные к таким прогулкам ступни сосновые иголкии примятые травяные стебли. Медведь вон тоже без обувки, на второй ноге чуть ниже колена – култышка, ничего - торопко идет, обогнал далеко. Жалко его, видно, думали люди, что на настоящего зверя капкан ставят, а тут оборотень пострадал. В том, что Михей - добрый, Леда ничуть не сомневалась. Надо бы еще с ним поговорить:
– Михей Потапыч, а сколько вам лет, если не секрет?
Медведь резко повернулся и так сурово на Леду глянул, что у той душа в пятки ушла.
– Брось по батюшке звать, я еще не старик! Мать меня птичьим молоком вспоила, на семи зорях росами с наговором умывала, такие как я триста лет не седея живут, а мне всего-то сороковой минул. Так-то, держи язык за зубами, болтлива не в меру. Муж строгий попадется, будет плеткой учить, небось не понравится!