Страница 102 из 121
Чешуею загар –
Мне в осеннюю гарь
Уходить вслед за змеями.
Пылью под пологом голос мне полоза слышится,
Полные голода очи-золото в пол-лица…
Он зовет меня вниз:
«Родная, спустись,
Обниму в тридцать три кольца!»
Хелависа
Утро в Лунной долине было краше звездной ночи. К осени дело шло, а здесь поляны цветами усыпаны, рядом в хвойном бору птицы щебечут, свистят, попискивают, пускают высокие трели, словно в разгар весны. По всему лесу слышны голоса зябликов и овсянок, еще и кукушка завелась, не смолкает, дрозд вовсю славит восход.
Тому, кто назвался Филином, на вид было лет за пятьдесят, но чуяло серде Леды, так он выглядел уже не один век. Русый, с серебряной проседью волос, длинный нос с горбинкой, тонкие губы, лицо, вроде, без морщин, словно высеченное из серого камня. Только глубоко посаженные желто-серые глаза под кустистыми бровями - смотрят, не мигая, редко кто долго выдержит такой взгляд.
Филин проводил ее к теплому источнику, который бился из карстовой впадинки, образуя настоящую природную ванну, а сам возвратился к Змею. С наслаждением окунулась Леда в бурлящую минеральную воду, смыла с себя все заботы душевные и телесную усталость, долго плескалась, зажмурив глаза, чувствуя на губах теплый солоноватый вкус.
А когда уже надумала покинуть приветливую купель, то обнаружила на камне рядом стопочку чистой одежды. Рубашка из некрашеного льна мягко обняла тело, особым широким полотном волосы можно было обсушить…
"Спасибо правителям Долины за заботу!"
Годар ожидал суженую под старой елью, тоже помыться успел, блестели на солнце влажные волосы, зачесанные назад. У колен его прямо на земле была разостлана вышитая скатертка, поверх лежал белоснежный рушник, а на нем всякие кушанья: хлебушек, словно лишь сейчас из печи, аж корочка хрустит на изломе, тонкие ломти розоватого сала, каждый прозрачен на свет, жбан с квасом и кувшинчик душистого травяного настоя. А еще яблоки – небольшие, соломенно-желтые, со свежей кислинкой на вкус. Благодать…
Князь строго посматривал на притихшую спутницу:
– Что худо ешь? Меня забранит сестрица, скажет, совсем тебя в пути не берег.
– Сыта уже. Глаза сами закрываются. Перепутала день с ночью. Еще после воды меня разморило.
Филин усмехнулся в седые усы:
– Знамо дело. Водица здесь целебная, тело врачует и успокаивает дух. Ложись-ка, поспи перед обратной дорогой.
Леда уютно устроилась на плаще прямо под мохнатыми еловыми лапами, быстро заснула и не заметила даже, как вскорести к ней присоединился и князь. Поцеловал в теплую щеку, сбросил с плеча ладушки махонького паучишку на прозрачной тонкой кудельке и тоже будто задремал.
В путь тронулись ближе к полудню. Филин разбудил гостей, дал немного понежиться друг возле друга, а потом сам помог Леде обвязаться ремнем на спине Крылатого. И уж в этот раз она вдоволь насладилась полетом, смеялась даже от избытка восторженных чувств и пробовала напевать, только голос срывался. Молча любовалась тем, как сменяются пейзажи под крылом Змея, поглаживала шероховатый «малахит» шеи чудовища.
Болота миновали быстро, а потом замелькали внизу леса, поля, поселения. Может, сама Лунная Дева удвоила силы Годара, и потому легко парил он в облаках, устали не зная. Или счастлив был, что летит домой, а с ним рядом его ненаглядная. Должно быть так.
Заночевать решили на окраине Торжка. Не восхотел Годар добираться вечером до воеводы, а в человеческом обличье, держа Леду за руку, простым гостем зашел на постоялый двор. Только быстро признали Князя, едва не в ноги повалились, послали таки за местной знатью. Хозяин двора славным ужином расстарался, шутка ли, Сам пожаловал, а с ним девица пригожая, даром, что в мужских портах. Как не уважить высокого гостя!
И здесь в чистой маленькой комнате наверху Леда снова уснула, только коснувшись головой мягкой подушки на утином пуху. А вот Годар, напротив, до самого рассвета не сомкнул очей. С городским главой толковал о чем-то, выслушивал просьбы и жалобы торговых людей, отказывался от подарков, что норовили вручить купцы.
А едва показалось солнышко, Леду разбудила девочка-работница:
– Подниматься изволь! Князь тебя за столом ожидает. Вот я умыванье принесла. Пожелаешь и косыньку заплету мудрено. У меня пять сестренок, давно наловчилась.
Леда потягивалась, зевала, прогоняя остатки сладкой дремы, «еще бы часок поваляться на сдобной перинке…». Но с улыбкой спросила:
– Пять сестренок - это хорошо! Неужели ни одного парня?
Девчушка нахмурилась деловито, хотела казаться взрослей:
– Маменька брюхата опять, небось, на сей раз принесет мужика. То-то тятька возрадуется. Он у нас по дереву мастер, все жалобится, что от девок ему никакой подмоги, а сынка бы выучил своему ремеслу.
– Пусть все так и случится! - от души пожелал Леда, а потом сошла вниз по скрипучей старенькой лестнице, - кое-где ступеньки были заменены на новые деревянные плашки, они были гораздо светлее прочих и пахли свежо.
Уже запросто, по-домашнему совсем приветствовала с утра своего князя. Да, видать, близко подошла. Годар милую себе на колени усадил, повелел обнять за шею, сам поцеловал влажные от умыванья завитки волос надо лбом: