Страница 40 из 52
— Погоди!.. — выговорил Алексей.
Он еще не представлял, что будет делать. Знал только, что Микоше надо помешать…
— Чего годить? Самое время! Где бадейка?
Он нашел бидон, схватил его и приказал:
— Айда за мной! Живо!..
— Да погоди же ты!..
Микоша только рукой махнул. Пламя наконец вырвалось, осветив пустырь и груды строительного мусора. Микоша длинными кошачьими скачками бежал к стоявшим поодаль домам.
Путаясь в рваной подкладке пиджака, Алексей нашарил браунинг во внутреннем кармане.
В голове мелькало: «Нельзя! Ведь знают, что мы вместе, догадаются». Но раздумывать не оставалось времени: Микошу надо было остановить во что бы то ни стало!
…Посреди пустыря, оскальзываясь на мелкой щебенке, Алексей настиг его и сграбастал за плечо.
— Стой!
— Скорей! — Микоша взмахнул бидоном. — Пока не всполошились…
— Стой, тебе говорят!
— Ти-ха! Очумел, что ли!
— Брось бидон!
Трудно сказать, зачем он это делал: надо было стрелять не мешкая.
— Ты что, парень?!
Микоша, рванулся, высвободил плечо, но Алексей тотчас опять схватил его. Крикнул, задыхаясь:
— Бросай по-хорошему, бандитская морда, убью!..
Микоша отшатнулся. Было уже совсем светло Он увидел браунинг и — все понял.
— Ты?! — хрипло выдавил он. — Ты?!
Он выпустил бидон, присел и вдруг что было силы ударил Алексея по руке. Хватаясь за карман, метнулся в сторону.
— Стой! — еще раз крикнул Алексей.
В тот же момент Микоша выстрелил. Полыхнула вспышка. Грохот на несколько секунд оглушил Алексея. И он два раза нажал спуск, почти не слыша своих выстрелов…
РАЗНЫЕ ХЛОПОТЫ
Элеватор пылал, пламя бушевало, окутывая здание с четырех сторон. Алексей понял, что делать ему там нечего. Микоша валялся на спине, выкинув над головой кулак с револьвером. Присев на корточки, Алексей наскоро обшарил его карманы. Нашел пачку папирос «Сальве», немного денег, серебряные часы-луковицу и два конвертика с кокаином. Все это он оставил при Микоше. Револьвер тоже не взял. Бидон с керосином на всякий случай опрокинул.
Покружив в лабиринте переулков и тупичков, он выбрался к Потемкинской лестнице.
Навстречу бежали люди. Чтобы не вызывать подозрений, Алексей не торопясь поднялся на Николаевский почувствовал, что у него, как от удара, саднит предплечье. Он остановился, пощупал. Рукав был разорван и влажен.
«Э, да меня ранило!» — подумал он.
Микошина пуля скользнула чуть выше локтя и неглубоко распорола кожу. Ранка была пустяковая, но она сразу изменила планы Алексея… Он свернул на Пушкинскую, потом на Успенскую и припустил со всех ног к Резничуку…
Растерзанный, задыхающийся, предстал он перед Шаворским.
— Микошу убили!..
Вопреки ожиданиям, это известие произвело на Шаворского не слишком сильное впечатление.
— Спокойно! — сказал он. — Где убили? Кто?
Едва переводя дыхание, Алексей рассказал, что все произошло как раз в тот момент, когда они с Микошей собирались поджечь жилые дома вблизи элеватора. Он так, мол, и не разобрал, на кого они напоролись: то ли на милицию, то ли на чекистов. Алексей едва ноги унес, а Микошу сразу наповал.
Шаворский сплюнул:
— Влип… матери его черт! Туда и дорогая..
Против этого Алексей ничего не мог возразить, его только удивило, что Шаворский с такой легкостью отнесся к судьбе своего вернейшего телохранителя.
— Хорошо, что наповал, — сказал Шаворский, — в чека он бы всех выдал. Ты сам-то цел? — спросил он грубо, впервые обращаясь к Алексею на «ты».
— Тоже немного задело…
— А ну, покажи!
Резничук прибавил огоньку в лампе. Алексея внимательно обследовали.
— Вон где скребнула, — сказал Резничук, запуская палец в рваную прореху на его рукаве. — Рядышком прошла, чуть бы левей — и каюк!
Он принес марлю и помог Алексею забинтовать руку.
— Давай, Седой, обмоем удачу, — сказал Шаворский.
Только теперь Алексей заметил, что Шаворский пьян. Глаза его лихорадочно блестели, движения были размашисты и неточны. Он достал из кладовки четвертную бутыль, расплескивая, налил спирт в кружки, одну придвинул Алексею:
— Пей! Чистый, медицинский, из личных погребов… Помянем раба божьего Микошу, имевшего в незапамятные времена христианское имя Николай!.. — Выпив, он с хрипом выдавил воздух из обожженной глотки и, не закусывая, помотал головой. — Убили, значит?.. Та-ак… Ничего-о: в сражениях потери неизбежны… Но бой выигран! Слышите, вы? Бой выигран!.. — заорал он.
— Поаккуратнее, Викентий Михайлович! — попросил Резничук, боязливо оглядываясь на дверь,
Шаворский громыхнул кулаком по столу:
— Не учить меня, холуй! — и неожиданно приказал: — Гаси свет!
Резничук поспешно задул лампу. Шаворский сдернул маскировку с окна, толчком распахнул раму.
Сквозь черные кусты нездоровым воспаленным багрянцем просвечивало небо.
— Горит! — Шаворский лег животом на подоконник. — Горит!.. — бормотал он. — Пылает… Вот так всю Россию очистительным огнем… во искупление!..
Ночевать Алексея отвели на чердак. Остаток ночи он пролежал на жестком волосяном матраце. Перед глазами металось пламя, выплывало окровавленное, все в неровных отсветах пожара лицо Микоши — пуля ударила его над правой бровью. Потом появились еще лица. Люди бежали на пожар, и среди них Алексей увидел Галину. «Что вы наделали?! — спросила она с ужасом. — Что вы наделали?!» Он схватил ее за руку, хотел объяснить, что не виноват, что это предательство… Она не стала слушать, оттолкнула его и легко пробежала по мягкому зеленому изволоку туда, где бушевало пламя. Он догнал ее, крикнул: «Да поймите вы!» Но девушка снова оттолкнула его, и Алексей проснулся.
Рядом стоял Резничук,
— Иди, — сказал он, — хозяин зовет. Мычишь ты во сне, ровно бык…
Было утро. В чердачном окне безмятежно синело небо.
Шаворский, протрезвившийся, выбритый, ходил по комнате, как всегда, сцепив руки за спиной.
— Так что у вас вчера вышло? — спросил он, хмурясь. От ночного панибратства не осталось и следа.
Алексей повторил с самого начала выдуманную им историю гибели Микоши, дополнив ее новыми подробностями: он-де первый заметил каких-то вооруженных людей и сказал об этом Микоше, но тот не придал значения его словам. Хотел во что бы то ни стало довести дело до конца. Вот и довел…
— До чего ж некстати! — Шаворский покривился от досады. — Именно сейчас, когда я разослал людей к атаманам — созывать к приезду Максимова… — Он еще побегал из угла в угол, кусая губу, потом сел на табурет возле Алексея. — Дел у нас невпроворот, а сам я, как вы понимаете, не могу слишком часто показываться в городе. Потеря Микоши будет сейчас особенно ощутима. В ряде вещей он был просто незаменим… Но кое в чем вам все-таки придется заменить его…
— Чего ж, давайте.
— Для начала придется сходить по трем адресам…
«По четырем, — подумал Алексей, — Оловянникова повидать…»
Теперь, казалось, найти предателя не составит труда: достаточно выяснить, кто принял донесение Михалева.
Выяснили; принял помощник ответственного дежурного по губчека Вайнер. Однако Вайнер не смог дать объяснений…
За два часа до того, как начался пожар на элеваторе, в губчека позвонила какая-то женщина. Истерически всхлипывая, она кричала в трубку, что на Пересыпские склады совершен налет, что бандиты повязали охрану и мешками вывозят продовольствие. Вайнер по тревоге поднял дежурную оперативную группу чекистов и вместе с ними выехал на Пересыпь.
Едва машина с чекистами прибыла на место происшествия, в нее полетели бомбы: у продовольственных складов была устроена бандитская засада. Три чекиста были убиты, четвертый — уполномоченный Вайнер тяжело ранен. Через час он скончался, не приходя в сознание.
По установившемуся в Одесской губернской чрезвычайной комиссии порядку сводки о полученных от населения сигналах (а их поступало в течение дня великое множество) дежурный был обязан передавать ответственному дежурному или — наиболее серьезные — начальникам отделов. Сводка, составленная Вайнером, к ответственному дежурному не попала. Лишь к концу следующего дня председатель губчека Немцов нашел ее… на собственном столе. Она была втиснута под зеленое сукно обивки и сверху прикрыта толстой стопкой деловых бумаг. Кто положил ее туда, кому передал Вайнер сводку, — докопаться не удалось.