Страница 20 из 52
Смерти Гири предшествовали весьма примечательные обстоятельства.
Примерно за неделю до того в катакомбах близ Лузановки милиция обнаружила несколько раздетых догола трупов, среди которых были опознаны двое известных некогда одесских богачей ювелиров. Уголовный розыск начал следствие, но уже на другой день, как только опросили семьи убитых, дело передали в ЧК: преступление крепко отдавало политикой.
Вот что удалось выяснить.
Ювелиры намеревались удрать за границу. Собрав довольно многочисленную группу людей, не ладивших с большевиками, они связались с какими-то личностями, которые за солидную мзду обещали переправить их за границу. Группу разделили на две партии. Доставив одну из них в Болгарию, контрабандисты должны были принести от нее уведомление о благополучном прибытии. Осторожные ювелиры решили идти со «вторым эшелоном».
Через неделю после ухода первой партии контрабандисты принесли от нее условный знак, который означал: идите, все в порядке!
И ювелиры пошли, зашив бриллианты в пояса и слезно простившись с женами, которых надеялись впоследствии вытребовать к себе официальным путем.
А спустя еще два дня в одесскую квартиру одного из ювелиров нагрянули какие-то вооруженные люди. Предъявив ордер ЧК на обыск, они заявили жене ювелира, что муж ее арестован при попытке перейти границу и, если она хочет сохранить ему жизнь, пусть выкладывает все, что тот утаил от «нашей рабоче-крестьянской власти».
Перепуганная женщина показала им тайники, где ее муж хранил драгоценности. От страха ей и в голову не пришло потребовать у этих людей расписку. И они унесли не только оставшиеся бриллианты, но и все мало-мальски ценное, что нашлось в доме. Уходя, предупредили:
— Ежели не желаете беды себе и своему мужу, поменьше треплите языком!
Женщина осмелилась только спросить, нельзя ли принести мужу передачу.
— Никаких передач! Через пять дней сами вызовем, тогда передадите!..
Еще до рассвета те же люди побывали в доме второго ювелира. А затем в течение пяти суток подобные обыски еженощно производились во всех семьях злополучных «эмигрантов».
Все это выглядело бы как обыкновенная уголовная авантюра, если бы у ночных гостей не было ордеров на форменных бланках ЧК с подписями и круглой печатью, в подлинности которых никто не мог усомниться.
Когда нашли трупы в лузановских катакомбах и стало известно о бесчинствах мнимых «чекистов», председатель Одесской губчека опубликовал в газетах обращение к жителям города. В нем говорилось, что ЧК производит обыски и аресты только в присутствии понятых и что с сего дня вводятся новые форменные ордера. Дворникам тех домов, куда прибудет чекистская оперативная группа, прежде чем допустить обыск, надлежит по телефону связаться с дежурным ЧК и проверить, действительно ли такая группа направлена.
Обращение не помогло. Через сутки произошел очередной налет, причем налетчики предъявили новый ордер на обыск, а немногочисленные телефоны, имевшиеся поблизости, не работали.
В конце концов налетчики все-таки напоролись на чекистскую засаду в доме одного из «эмигрантов», у семьи которого еще не успели побывать. Однако и на этот раз им удалось отделаться только одним убитым. Им был Варфоломей Гиря…
Все это Алексей узнал от Инокентьева, с которым встретился на конспиративной квартире наутро после описанного происшествия.
Очень довольный успехами Алексея, сведениями и шифром которые тот добыл «из первых рук», а особенно тем, что «налажен контакт» с Шаворским, Инокентьев пришел в отличное расположение духа.
— Шаворский, — повторял он, — Викентий Шаворский… Это, брат, находка! Значит, Гиря работал на него? А что, можно было ожидать! Шаворский ничем не погнушается: нужны деньги — и налет хорош. Ты, Михалев, даже представить себе не можешь, какая это опасная гадина! Давно его знаю, еще когда деникинцы были в Одессе: я здесь в подполье оставался. Шаворский высокий пост занимал при начальнике контрразведки полковнике Кирпичникове. Уж на что Кирпичников был зверь — не приведи господи, а Шаворский и того хлеще! Когда раскрыли нашу комсомольскую группу, он лично пытал ребят вместе со своим начальником. Мы и тогда уже за ними охотились. Но Шаворский везуч, гад, очень везуч! Как мы Кирпичникова прикончили, не слыхал? Нет? Надели, понимаешь, деникинскую форму и ночью встали патрулем на Лидеровском бульваре, по которому он домой возвращался. В шикарном, брат, автомобиле ездил, марки «Австродаймлер», один был такой в Одессе! Едет — будто стелется по мостовой, бока лаковые, молнии по ним бегают, а внутри мягко, как на пуховике. Остановили мы тот «Австродаймлер», спрашиваем документы, чтобы не ошибиться: случайно хлопнешь не того, сам-то осторожней будет. Шофер напустился на нас: не видите, кого везу? Отвечаем: приказано проверять всех без исключения, так что просим извинить, а документы будьте любезны. Кирпичников говорит шоферу: не кричи, мол, эти люди исполняют свой долг. Так точно, говорим, действительно выполняем свой священный долг! Проверили документы, установили, что это сам Кирпичников, ошибки нет, и тут же его шлепнули. А шоферу я сказал: поворачивай свой катафалк, вези его прямо в комендатуру и доложи, что по заданию подпольного Одесского ревкома приведен в исполнение справедливый приговор над изувером и убийцей Кирпичниковым и что то же самое ожидает всех врагов революционного народа! Шуму потом было в Одессе, можешь поверить! — Инокентьев не без самодовольства подмигнул Алексею. — А Шаворского так и не смогли изловить ни тогда, ни после, когда он шуровал здесь в компании с Макаревичем-Спасаревским. Очень везуч, гад! — повторил Инокентьев. — Если мы его и на этот раз упустим, руки нам нужно оборвать! На мой вкус, так я бы его уже завтра взял, когда вы пойдете на свидание с самостийником.
— Вы что, Василий Сергеич! Все погубим на корню!
— Знаю! — отмахнулся Инокентьев. — Это я так, к слову, чтобы ты понимал, кто он такой. А вот мнимую чека надо ликвидировать в ближайшие же дни! С этим тянуть нельзя: они веру у людей подрывают в Советскую власть. Постарайся узнать, где у них база, чтобы накрыть всех скопом.
— База у Галкиной. Там и каптерка, и постоялый двор. Надо подобрать момент, когда они соберутся. А Шаворского не троньте. И я должен быть ни при чем.
— Будешь… Только выясни, с кем они связаны в чека, кто им ордера достает. Крепко засела какая-то сволочь, никак не докопаемся!
— Это я хорошо помню, — сказал Алексей.
Потом они заговорили о предстоящей Алексею встрече с членом «Всеукраинского повстанкома». Инокентьев, как и Алексей, впервые слышал об этой организации.
ФЛИГЕЛЕК
В гудящей, суматошной, голодной толпе, которая ни днем ни ночью не иссякала на площади перед вокзалом, под фанерным щитом с надписью: «Расписание дальних поездов» — стоял костлявый мужик в драной поддевке. В руке он держал обмотанный гнилой веревкой деревянный сундучок с притороченным к нему серый одеялом.
Шаворский толкнул локтем Алексея:
— Резничук. Стойте здесь, смотрите: если сделаю вот так, идите за мной.
Он потолкался среди мешочников, беспризорников и крестьян, пока не очутился рядом с мужиком в поддевке. Заметив его, мужик вскинул сундучок на плечо и стал протискиваться через толпу. Шаворский надвинул кепку на лоб (сигнал Алексею) и двинулся за ним.
Часто и беспокойно оглядываясь, Резничук повел сначала по Пушкинской, затем по Успенской — в сторону Ланжерона. Цепочкой, издали следя друг за другом, они обогнули женский монастырь и вышли к глухой каменной ограде с массивными одностворчатыми воротами. За ними начинался большой приусадебный участок.
Впоследствии Алексей узнал, что этот участок вместе со стоящим на нем шикарным особняком принадлежал до Октябрьской революции какому-то обрусевшему французскому аристократу. Во время гражданской войны граф удрал во Францию, в ту самую Францию, откуда более ста лет назад его предки точно так же сбежали в Россию, спасаясь от Великой французской революции.