Страница 18 из 52
— Да вы сами-то кто? — угрюмо отозвался Алексей.
— Чека, попрошу документы!
Слепящий луч электрического фонарика уперся в лицо Алексею, он невольно прикрылся ладонью.
— Эге, — проговорил один из стоявших перед ним людей, — так я его уже видел! Это ж наш! Шо ты тут ходишь, хлопче?..
Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не было сказано этих слов. Алексей, возможно, назвал бы себя: все в нем кипело от досады на Оловянникова. Теперь же его точно ударило: «Провокация!..»
В Одессе его знали только три чекиста: Инокентьев, Оловянников и тот, что однажды приезжал к Синесвитенко. — Царев. Никого из них здесь не было,
«Липа!..» — мелькнуло в голове,
В одно мгновение ему припомнились и убегающий взгляд Рахубы, и сладенькая прощальная улыбочка Шаворского, и стало понятно, почему так глух и неприветлив дом мадам Галкиной: встреча на углу была специально подстроена!
«А, гады! Ну, ужо вам!..»
Еще в Херсоне на пару со своим лучшим дружком Федей Фоминым под руководством следователя угрозыска Петра Константиновича Буркашина, бывшего матроса и циркового борца, постигал Алексей хитрые премудрости известной японской борьбы «джиу-джитсу». В сложных перипетиях чекистской работы у него было достаточно случаев проверить и отточить на практике усвоенные от Буркашина приемы.
Брызнув стеклом, фонарь врезался в стену, рука, державшая его, повисла плетью, а бандит, утробно повалился на тротуар, сбитый жестоким ударом под ложечку.
Боясь промахнуться во мраке, Алексей только отшиб второго бандита плечом и бросился бежать вдоль улицы.
— Стой! — заорали сзади. — Стреляю!..
Алексей бежал пригнувшись, резко менял направление, ждал выстрелов. Чувствуя, что оторвался от преследователей, он выдернул браунинг и трижды выпалил назад, беря прицел чуть выше чем следовало: где-то в глубине души у него все-таки копошилось сомнение — вдруг ошибся, вдруг это действительно свои?..
Но ответных выстрелов не было, и это лишний раз подтверждало правильность его догадки: чекисты непременно стреляли бы.
Отбежав еще немного, он прижался к стене, перевел дух и прислушался. Никто его не преследовал. Вспугнутая выстрелами тишина стала, казалось, еще глубже. Только усилившийся дождь четко барабанил по водосточным трубам.
Отдышавшись, Алексей зашагал к Новому базару. Его еще немного трясло от волнения.
«Комедию устроили, — думал он. — Хорошо, что не назвал себя, урок будет на следующий раз!.. Ну что ж, проверили…»
Он с удовольствием вспомнил, как икнул, будто хрюкнул, сбитый им бандит. Удачно получилось, Буркашин был бы доволен!..
На его лихорадочный стук открыл Золотаренко.
— Ты что?.. — испуганно спросил он.
Встрепанный, мокрый до нитки, Алексей, не отвечая, прошмыгнул в кухню.
Рахуба а видел за столом, одетый как для выхода на улицу, но в одном сапоге.
Алексей проговорил, тяжело дыша:
— Собирайтесь! Надо уходить: на Новобазарной засада!
Рахуба, бледнея, поднялся со стула, стрельнул глазами на завешенное окно.
— Не ори! Сядь!
Алексей опустился на табурет.
— Прихожу на Новобазарную — у Галкиной заперто, никто не отзывается… Ворота на замке… Хотел через соседний двор пролезть, на углу стоят двое: «Документы, чека!..»
— Ну и что?
— Что! Едва отбился! Думал, ноги не унесу! Собирайтесь, пошли отсюда, надо другое место искать!
— Погоди!..
Вздернув подбородок, Рахуба к чему-то прислушивался.
С парадного хода стучали. Алексей вскочил:
— Они!..
— Тихо! — оборвал его Рахуба. — Слушай!..
С минуту они затаив дыхание ждали следующего стука. Бледный, ничего не понимающий Золотаренко мял пальцами воротник рубахи.
Постучали снова. Стук был условный: четыре удара.
— Открой! — приказал Рахуба Золотаренко.
Тот покосился на Алексея, зачем-то застегнул на все пуговицы ворот и пошел открывать. Было слышно, как он снял запоры, потом раздались негромкие голоса, и в кухню вошел Шаворский. За ним — усатый темнолицый мужик в коричневой кожанке. Золотаренко был последним.
— Вечер добрый, — сказал Шаворский, улыбаясь и оглядывая присутствующих. — Вы чего такие взъерошенные? Здравствуй, герой! — повернулся он к Алексею. — Ты, говорят, с чекистами пострелялся?
— Вы откуда знаете?!
— Да уж знаю! Такую стрельбу поднял — беда!
— Даже стрельба была? — спросил Рахуба, усмешливо поглядывая на Алексея.
— Еще какая! Весь город всполошил! Благо еще никого не угробил.
— Чего ж хорошего! — проговорил Алексей, — Сейчас они сюда явятся.
— Уже явились! — весело сказал Шаворский. — Можешь познакомиться, — он указал на усатого мужика, который исподлобья разглядывал Алексея, — Варфоломей Гиря, главный «чекист»! А второго-таки уложил! Засадил ему, понимаете, кулаком в брюхо, — пояснил Шаворский Рахубе, — он и сейчас, я думаю, отдышаться не может!
— За неделю не отблюется, — угрюмо заметил Варфоломей Гиря. — У Стасюка нутро слабое.
До Алексея, казалось, только теперь начало доходить истинное положение вещей.
— Выходит, это вы мне такую штуку подстроили? — хмурясь, промолвил он.
— Мы, — подтвердил Шаворский и хлопнул его по спине. — Хотели посмотреть, на что ты годишься. И обижаться нечего, новых людей мы еще и не так проверяем!
Алексей в сердцах сплюнул в угол и сказал зло и вполне искренне:
— Жаль, что не укокошил ни одного! Запомнилась бы вам эта проверочка!..
Шаворский взглянул на смеющегося Рахубу и едва заметно пожал плечами, как бы говоря: «Ваша взяла».
И Алексей понял, что теперь все в порядке: «племянник» Золотаренко выдержал последнее испытание.
ОТЪЕЗД РАХУБЫ
Рахуба перебрался в каморку. Последовавший затем разговор между ним и Шаворским состоялся уже в присутствии Алексея и полностью вознаградил его за долготерпение.
Прежде всего он узнал, что Шаворский назначил свидание кому-то из «Всеукраинского повстанкома». Свидание должно состояться в воскресенье утром, то есть через три дня.
О том, что одесские белогвардейцы стремятся к блокировке с петлюровцами, Алексей уже знал от Иннокентьева. Но о каком «Всеукраинском повстанкоме» шла речь?..
С осени прошлого года, после разгрома Петлюры, когда глава пресловутой Директории с остатками своей «жовто-блакитной» армии удрал в Польшу, на Украине наступило затишье. Всю зиму не было слышно ни о каких повстанкомах. Выступления мелких банд, рассеянных по республике, легко подавлялись отрядами ЧОНа. И уже кое-кто в ЧК был склонен расценивать это как доказательство полного банкротства петлюровского бандитизма. Но люди поопытней не торопились с выводами. Весна покажет, говорили они. Зима с ее метелями, гололедом и бескормицей для лошадей — неподходящее время для бандитов.
И весна показала… Едва сошел снег, проклюнулись первые «жовто-блакитные» ростки, и ядовитый этот сорняк начал быстро разрастаться в черных кулацких районах, где Советская власть не успела еще твердо встать на ноги. Снова загремели по перелескам бандитские обрезы, на свежих пашнях отпечатались следы неизвестных конных отрядов, и в степных балках, хуторах, на дорогах крестьяне стали находить растерзанные трупы комбедовцев и демобилизованных красноармейцев. Там разграбили потребительскую лавку, там обстреляли продотряд, там вырезали семью председателя ревкома, а самого повесили за ноги на ветле за околицей…
Отряды ЧОНа не имели теперь ни дня покоя. Они истребляли небольшие шайки, рассеивали банды покрупнее. Но рассеянные банды снова превращались в шайки, а шайки сливались в банды. Это была мелкая, кропотливая война, без внушительных побед и ощутимых поражений, одинаково изнурительная для обеих сторон. С каждым днем она становилась все труднее и ожесточеннее.
Разгорались очаги бандитизма и в опасной близости от Одессы. За Балтой свирепствовал атаман Заболотный, в Бирзулинском районе поднялся атаман Гулий, в соседней Подолии вовсю разгулялся атаман Палий.