Страница 12 из 122
- Неужели же ты…
Ревекка запнулась, слезы сдавили ей горло; она сама расчувствовалась, догадавшись, кто стоит перед ней.
- Неужели на долю твоей служанки, - продолжала она, - выпало счастье сегодня же сообщить моему господину радостную весть о скором свидании с давно потерянным дорогим сыном?
Аменопис от волнения только кивнул утвердительно головой.
Ревекка опустилась на колени и поцеловала край его одежды.
Молодой человек поднял девушку и, прикоснувшись губами к ее челу, воскликнул:
- Приветствую тебя, сестра моя! Да, я Аменопис! Но мне надо расстаться с тобой: ступай же скорее и скажи нашему отцу, что я скоро буду. Вот доведу караван в Иерусалим и к вечеру буду уже у нашего отца.
Он дружески пожал руку девушке. Она сразу полюбилась ему, но теперь не время было отдаваться этому чувству. Чтобы запечатлеть эту встречу, Аменопис из благодарности к Всевышнему поклялся называться Натанаилом. Он быстро догнал караван, и к заходу солнца они уже были у Иерусалима. Вот и самый город! Часовые радостно приветствовали пришедший караван. Один из них крикнул начальнику каравана:
- Мы знали, что вы придете! Первосвященник уже ждет вас!..
Натанаил приостановился, и стражник пояснил:
- Да, египтянин, видевший вас у колодца в Вефиле, предупреждал о вашем прибытии.
- Какой египтянин?
- Зовут его Амидом, хотя облик его не похож на египтянина.
Неприятно было это слышать Натанаилу, - и лицо его омрачилось; он не сомневался, что это был минеец Амид. Дело в том, что Амид, по поручению фараона, проживал теперь в Иерусалиме и, шпионства рада, выехал навстречу каравану. Если это так, то неужели он слышал разговор с Ревеккой?.. Неужели ему захотелось впутать в свои мошеннические проделки и имя этой девочки? Поразмыслив, он успокоился, что ему это не могло удасться, и решил на будущее время быть осторожнее относительно этого минейца: от него можно всего ожидать…
Царское посольство уже приближалось к воротам, чтобы приветствовать вновь прибывших и указать отведенное им помещение.
Натанаил устроил своих спутников, представился первосвященнику, который приказал ему явиться через два дня, чтобы принять от него известное послание к фараону. Ввиду этого Натанаил решил поторопиться по той же дороге, по которой прибыл сюда.
В Блероте его ждал старик-отец, нарочно выехавший к нему навстречу. Нечего и говорить, как велика была радость при свидании отца с сыном!..
Проснувшись утром, Натанаил почувствовал себя совсем бодрым: вот он опять среди родных, да не один, а вместе с Ревеккой… И она уже успела привыкнуть к нему. Слишком быстро прошли два дня. Дорогой гость много порассказал жадно слушавшим его о чудесах Египта. Ревекка также слушала эти рассказы, и глаза ее как-то особенно поблескивали. А когда Натанаил простился с родными и уже сел на коня, - молодая девушка с сияющим лицом подошла к нему с собранными собственноручно винными ягодами. Корзиночка эта была увита теми же синими цветами.
Благословив Натанаила, отец крикнул ему вслед:
- Мир тебе, сын мой!
После двухдневного пути от Иерусалима до Газы караван остановился на отдых, чтобы приготовиться к дальнейшему пути через страшную пустыню.
Один из сирийцев, которому было поручено вручить фараону царское послание, был очень озабочен и постоянно держал при себе кожаную сумочку с письмом. Арцхули, как его звали, получил поэтому прозвище Отца сумки. Натанаил подошел и спросил о причине его задумчивости.
- Меня заставляет задумываться, - понизив голос, отвечал Арцхули, - этот минеец, которого фараон назначил чем-то вроде советодателя чужеземельцам, держащим путь от Газы в Иерусалим. И это тот самый, что присоединился к нам в Иерусалиме, - я не доверяю ему. Если минеец должен, по поручению фараона, приветствовать здесь, в земле хананеян, приближающееся посольство, то почему он не исполнил этого открыто там, где он встретился со своею родственницей?.. Я ехал впереди тебя и отлично видел этого аравитянина, проскользнувшего в ту самую мазанку, где сидела девушка… Я узнал его и потом, в Иерусалиме.
Натанаил, удивленный и восхищенный проницательностью сирийца, не имел времени отвечать, так как приходилось двигаться в путь.
К вечеру караван приближался к Газе. В сгущающемся ночном сумраке уже можно было различить очертания передовых оливковых рассадников Газы.
Аменопис, потрясенный пережитыми событиями, весь ушел в себя. Каким образом при виде посторонней девушки, назвавшей ему совсем чуждое имя, вдруг воскресло в его памяти сознание того, что имя это носил его отец? Почему раньше казалось ему, что все, случившееся с ним, непременно и должно было случиться? Почему сразу узнал он своего отца, от которого оторван был трехлетним ребенком, в сообществе многих других, взятых ко двору фараона для воспитания вместе с наследником престола?
А Ревекка? Где видел он ее раньше?.. И вот, напрягая свою память, он вызвал в своем воображении ее образ и обстановку, при которых уже видел ее однажды.
То было в Египте. Он ехал в Мемфис. Жгучее солнце раскалило пески пустыни, дышавшие зноем; воды Нила помутились и клубились туманом; верблюды замедлили шаг, и Аменопис, отделившись от каравана, задержал своего коня в тени великой пирамиды Хеопса. И тут перед ним внезапно предстала девушка, своеобразная красота которой и менее смуглая кожа указывали на чужеземное происхождение, хотя одета она была как египтянка. Увидев Аменописа, она с почтением склонила голову.
- Откуда ты, цветок Нила? - спросил ее Аменопис. - Как очутилась ты здесь одна, без провожатых?
- Барка Тал май, господина моего, - отвечала она, - стоит там…
Она указала рукой на прибрежные заросли, из-за которых виднелась верхушка мачты.
- Кто же этот Талмаи?
- Он левит иерусалимского храма и служитель первосвященника.
- С какой же целью явился он в Египет?
- Чтоб разыскать сына своего, ребенком отправленного первосвященником ко двору фараона.
- О, разве неизвестно твоему господину, что в таком случае ему трудно найти своего сына, так как «воспитанники фараона» должны забыть свою родину и отрешиться от всех воспоминаний? Разве неизвестно ему, что всякий, пытающийся отыскать своих родных среди «воспитанников фараона», подвергается большой опасности?.. Посоветуй же твоему господину быть осторожнее!..
С этими словами Аменопис тронул коня. О, если б он знал в то время, кто этот Талмаи! Но его предчувствие, подсказавшее ему имя его отца в стране Сихема, ничего не сказало ему в земле Египта!
Теперь Аменопис, в то время как караван его располагался на отдых в одной стадии от Газы, вспоминал эту встречу и жалел, почему он не напомнил о ней Ревекке. Ее образ витал в его глазах, а за ним виднелась строгая фигура левита Талмаи. В сгущающемся сумраке ему казалось, что он видит их воочию. Он провел рукой по глазам, но видение не исчезало.
- Сын мой, - раздался знакомый ему голос, - мы спешили догнать тебя, чтоб предупредить о предстоящей опасности.
Аменопис вздрогнул: перед ним действительно стояли его отец и Ревекка.
- Твой спутник Арцхули - продолжал левит, - везет драгоценности для подарка фараону. Товарищ твой Амид дал знать об этом разбойникам пустыни. Спеши скорее вступить в Газу, иначе…
Левит не успел кончить своей речи: раздался шум, подобный ветру урагана, и на караван Аменописа со всех сторон налетели сыны пустыни.
Впоследствии Аменопису приходилось бывать во многих битвах, и звук оружия только веселил его сердце. И тут страх не потряс его души, но тем не менее при воспоминании об этой битве с разбойниками скорбь охватывает несчастного, бывшего Аменописа, теперь, через много столетий после того вечера, умирающего в чуждой земле.
При воспоминании об этой битве я чувствую, что именно я был тот Аменопис…
В вечернем сумраке звучали удары оружия и раздавались крики избиваемых. Конные фигуры нападавших появлялись то здесь, то там, внося с собою смерть, - и среди них я рассмотрел фигуру Амида… Я видел, как он нанес удар старцу-левиту и как меч его опустился на голову дорогой для меня девушки… И я не мог броситься к ним на помощь, сам сжатый со всех сторон…