Moonrise

— Здравствуйте, принцесса, — выпрямившись, проговорил генерал. Мун нахмурилась. Мерзко. Делает вид, будто не знает, что из-за него она уже не принцесса, а королева?

— Вы, я полагаю, так называемый «ящер»? — только и нашла, что ответить, Мун, вдруг осознавшая, что она совсем потерялась, услышав его бархатистый приятный голос, опять же, совершенную противоположность голосам монстров: грубых, хриплых и грудных. Голос его чем-то напоминал шипение довольной змеи, завидевшей беззащитную добычу и готовящейся вот-вот схватить её своими цепкими зубами и впрыснуть яд в слабое тельце. И Мун и впрямь чувствовала себя слабой, жалкой и даже оскорблённой, видя его изучающий и заинтересованный взгляд. Ящер осмотрел её с ног до головы, затем с головы до ног, изучая каждую деталь, и после остановился на глазах девушки, заглянув в них так проницательно и прямо, что Мун невольно вся съёжилась внутри, но ещё старалась сохранять хладнокровие, выше задрав подбородок.

— Вы можете называть меня просто Тоффи, — учтиво улыбнувшись и оголив стройный ряд белоснежных клыков, представился генерал.

— Тоффи? — усмехнулась принцесса, пытаясь ироничным замечанием скрыть дрожание в голосе. — А лучше придумать не мог?

Тоффи не оскорбился, не разозлился, он лишь усмехнулся, прищурив глаза, чем заставил сердце Мун сжаться ещё сильнее, ведь взгляд его стал вдвойне заинтересованным и даже испытующим. Мун пугала опасность, исходившая от ящера, и это заставляло её бессильно злиться. Но она помнила про заклинание, которым в любую минуту могла сокрушить врага, и это успокаивало её.

Принцесса понравилась Тоффи. Она казалась ему забавной. Он заметил, как мило она морщит носик, когда сердится, как крепко сжимает палочку в дрожащей руке и как неумело старается скрыть страх перед более сильным и умным существом. И всё же генерал не считал её такой уж слабой. Она ведь потеряла мать, осталась совсем одна, без опоры, на неё, по сути маленькую девочку, взвалили слишком серьёзное бремя ответственности, взрослые опытные люди, испуганные и трепещущие, свалили все обязательства на бедного ребёнка, ещё даже не оправившегося от горя самой первой и ужасающей потери. Типичные мьюнианцы. И, несмотря на всё это, юная королева пришла сюда, к убийцам собственной матери, превозмогая страх и боль, и стоит сейчас перед ним, их генералом и находит ещё в себе силы выглядеть смелой и решительной. Это заслуживало уважения.

— И зачем же принцесса решила наведаться к нашему скромному пристанищу? — лукаво спросил Тоффи, но Мун знала, что ответ ему известен. Ему вообще всё известно, она была уверена в этом.

И всё же одного он знать не может точно: у неё есть то, что сокрушит его при необходимости, и тогда его самодовольное выражение лица сотрётся и заменится ужасом, негодованием от поражения и благоговением. Но всё это тут же исчезнет, ведь заклинание призвано стереть в порошок бессмертного, не оставив от него и крошки.

Мун завидовала Тоффи. Дело шло о судьбе не только его армии, но и всей его расы, а он выглядел весьма отрешённо и безучастно, будто бы не он вовсе был генералом повстанцев. Он был уравновешен и бесстрастен, и Мун желала бы иметь его самообладание.

— Я пришла поговорить о мире между монстрами и мьюнианцами, — как-то неуверенно ответила Мун, словно ощущая себя не вправе предлагать подобное.

Тоффи нахмурился, взгляд его стал неодобрительным и резким. И Мун была довольна тем, что сумела убрать с его лица невозмутимое выражение.

— Это невозможно, — отрезал генерал, сложив руки за спиной.

«Ах, невозможно?» — думала Мун про себя. — «Тогда получи моим заклинанием прямо в сердце, грязный ящер!» — хотела бы прокричать принцесса и использовать, наконец, то, чему научилась, но не могла, ведь почему-то не чувствовала сейчас абсолютную ненависть, необходимую для использования заклинания. Она с отвращением для себя заметила, что, не будь они врагами, Мун была бы не прочь иметь Тоффи в качестве своего наставника.

— Почему сразу невозможно? — поинтересовалась Мун. — Мы желаем предложить мир на выгодных для вас условиях!

— Выгодных условиях? — Тоффи ухмыльнулся, вскинув одну бровь. — Вам, мьюнианцам, нет дела до монстров, вы ненавидите нас и желаете, чтобы мы вымерли, потому что вам претит делить территорию с кем-то, кого вы считаете ниже себя, — монстры вокруг генерала оживились и закивали в подтверждение его слов.

— Но мы… — попыталась возразить Мун, но Тоффи оборвал ход её слов, вдруг выкинув перед принцессой руку с развёрнутой кверху ладонью.

— Если позволите, принцесса, я хотел бы продемонстрировать вам то, на каких выгодных условиях мы живём, — мягко проговорил он, учтиво улыбаясь.

Мун помедлила и прижала свободную руку к груди. Она напряжённо глядела на поданную ей ладонь, с заострёнными, поблёскивающими на свету когтями, могущими вспороть ей живот. Принцесса колебалась. От Тоффи веяло опасностью и превосходством. Что ему стоило просто сжать её тонкую шейку и, не прилагая особых усилий, просто сдавить и прекратить тем самым жизнь принцессы вражеского государства?

Палочка.

Точно. Кое-что всё-таки было её преимуществом перед этим сильным несокрушимым ящером — а именно, её волшебная палочка, без которой Мун уже явно была бы мертва, ведь никто бы не стал с ней церемониться. Это напоминание успокоило принцессу, и она решила принять предложение Тоффи. Возможно, ей всё-таки удастся уговорить его на заключения мира, если только он не задумал какую-нибудь хитрость, но на такой случай у неё всегда есть темнейшее заклинание Эклипсы и ненависть, которая пусть сейчас и была усмирена, но всё ещё плескалась в душе, готовая вот-вот забурлить с новой силой.

Мун сделала шаг вперёд, но не вложила свою ладонь в ладонь Тоффи. Ещё не хватало касаться его. Принцессу задевало немного, что её пренебрежительность вызывала у генерала лишь усмешки и даже умиление, о котором она, к счастью, не догадывалась. Тоффи пропустил Мун вперёд и пошёл с ней вдоль череды монстров, устремивших кровожадные и пугающие взгляды на девушку, но та лишь горделиво глядела перед собой, стараясь не реагировать на страшные глаза, которые замечала боковым зрением.

Они шли довольно долго. Мун оглядывалась по сторонам и осматривала невысокие шатры, палатки, склад оружия и разнообразные станки для его заточки и даже изготовления. Монстры долго готовились к войне с мьюнианцами, и были вооружены, что называется, до зубов, компенсируя грубой силой отсутствие магической. И, как показала практика, весьма успешно. Королева шла рядом с Тоффи и ловила себя на том, что невольно поглядывает на него. В нём было что-то особенное, выделявшее его не только среди монстров, но даже среди аристократии Мьюни, которую знала Мун. Он имел то неподдельное, природное достоинство, которое не нужно высказывать и доказывать, потому что оно выражается в поведении, умении держать себя и манере общения. Да и по взгляду генерала было видно, что он всё это прекрасно осознаёт, но не кичится этим, в отличие от знатных особ королевского двора, громко кричащих о своих привилегиях и родовитости. Это было то молчаливое превосходство, которое невольно располагало к человеку и заставляло питать к нему симпатию и искреннее уважение. Вот только Тоффи не был человеком, и это Мун не нравилось больше всего. Её просто бесило то, что она не могла больше называть его «мерзкой тварью с болот» — просто язык не поворачивался при виде его уверенно-насмешливого взгляда, так и говорившего: «Вы можете думать обо мне всё, что угодно, но мы же всё равно знаем правду».

Пройдя немногочисленные палатки, задымлённые разведённым в центре лагеря костром, королева и генерал вышли на пустырь, и где-то вдалеке стал виднеться небольшой обрыв, скрытый полоской деревьев. Тоффи провёл её через небольшие заросли растений, и Мун увидела, что за обрывом низко расположилась целая деревушка, с приземистыми домами, сделанными из глины, и широкими пыльными улочками, представлявшими собой просто глубокие борозды в земле. То, что она наблюдала перед собой, с большим трудом можно было назвать жилой территорией: от деревушки веяло смрадным, сырым запахом, некоторые дома, больше похожие на большие норы, не были даже прикрыты соломой в качестве крыш, за километр на земле ничего не росло, всё повязло в грязи и крови. Но больше всего Мун поразили жители деревни, коих было не мало. Убитые, тяжело раненные, уцелевшие обитатели — все смешались между собой. Грязные, оборванные дети жались друг к другу, сидя в скоплении оторванных конечностей и окровавленных трупов, раненые жалостливо стонали в предсмертной агонии, а ещё живые, способные на что-то, монстры старались убрать убитых поскорее, чтобы трупный запах, въевшийся уже каждому под кожу, перестал резать глаза и нос. Деревня находилась в полном разорении, а царившая в ней антисанитария дополняла картину. Жители были голодны, грязны и по большей части тяжело больны. По их немощным, слабым телам Мун сразу поняла, что это мирные, не способные к войне, монстры, которых разгромили по непонятной принцессе причине мьюнианцы. Эти монстры не выглядели такими устрашающими, какими ей всегда рисовали их в детстве, они не походили на кровожадных охотников до человеческого мяса, у них и сил-то не было, чтобы схватить даже самого худого мьюнианца. Мун вспоминала представителей собственного народа: упитанных, сытых и здоровых, довольных жизнью, и этот образ никак не вязался с тем, что она видела сейчас.