Страница 38 из 45
Подписав документ, мекканцы удалились, а Мухаммед тотчас же повелел умертвить взятых с собой жертвенных животных и произвести обычное к концу паломнических церемоний обрезание волос на голове. Пророк хотел засвидетельствовать, что, несмотря на запрещение посещения священной местности в этом году, паломничество все-таки следует считать совершившимся во всем его религиозном объеме. Однако те именно, которые привыкли непоколебимо верить в каждое слово посланника Божия, возмутились в душе и не сочли возможным повиноваться в данную минуту подобному приказанию. В их глазах казалось это каким-то мгновенным припадком слабости, вовсе не божественной. Возможно ли, думали они, что пророк, так определенно сам возвещавший вступление в Мекку, отделывается теперь пустой уверткой, объявляет, что возвещенный им успех откладывается, и по каким-то непредвиденным обстоятельствам желает вернуться; вместо непрестанно проповедуемой прежде неослабной войны против неверующих заключает вдруг перемирие, и при каких еще условиях – унизительнее их нельзя и придумать. Поэтому они исполнили приказ лишь после неоднократно повторяемых напоминаний, и то тогда только, когда он сам подал пример. Исполняли неохотно, небрежно, отчасти не вполне и угрюмо двинулись в обратный путь.
Вскоре, однако, все спохватились и уразумели всю справедливость сказанного Абу Бекром в виде предостережения неукротимейшему из них, Омару. «Держись поближе, у самого его стремени, помни – он посланник Божий!» Договор действительно был неизбежным последствием того безвыходного положения, в котором очутился Мухаммед против всякого ожидания. Зато же пророк и сумел на нем выказать все свое величие. Благодаря несравненно высокому самообладанию он превратил весь договор в ловкий дипломатический фокус. Курейшиты вообразили было, что львиная доля выгод на их стороне, меж тем, в конце концов, должны были удовольствоваться одним слабым утешением поспесивиться, и то на короткий очень срок. Мухаммед, по-видимому обделенный и униженный, становится вскоре неоспоримым господином положения. Неоценимой выгодой для него оказалось уже то, что мекканцы согласились договариваться с ним на равной ноге. Заключением союза они как бы признавали его равноправность с собой, снимали официально пятно с него, некогда бежавшего из отечества безвестного проходимца. Отныне каждый получал право признавать себя открыто его приверженцем либо союзником, не нарушая при этом древнеарабских понятий, составлявших кодекс чести всякого племени. Тотчас же ближайшие соседи Мекки, хузаиты, бывшие до сих пор лишь тайными союзниками пророка, стали открыто на его сторону. Между тем живущие рядом с ними бекриты (из племен кинанитских, кочевавших между Меккой и берегом) примкнули к курейшитам. Мухаммед только этого и ждал. Между обоими этими беспокойными и издавна неприязненными племенами нередко происходили столкновения; casus belli, когда угодно, мог явиться по его желанию. Даже такой, по-видимому, невыгодный параграф, по которому он был обязан выдавать немедленно тех, которые бежали к нему в Медину без согласия своих законных владетелей, вскоре послужил ему же на пользу. Некто Абу Басир, из племени сакиф, проживавший в Мекке в качестве клиента дома Зухра, был посажен под замок своими господами за выраженную им склонность к исламу; он успел бежать и счастливо добрался до Медины. Зухриты послали за ним двух своих людей с письмом к Мухаммеду; пророк должен был его выдать. Но по дороге Абу Басир воспользовался счастливым моментом, убил одного из провожавших и бежал к морскому берегу. Вскоре собралась там целая толпа бежавших из Мекки по тому же самому поводу; их скопилось около семидесяти. Стали они нападать на караваны курейшитов и столько натворили бед, что мекканцы должны были сами усердно молить Мухаммеда, не согласится ли он отменить роковой для них параграф. Отныне каждому дозволялось покинуть город и переселиться в Медину. Была доказана еще раз, и блистательнейшим образом, неспособность мекканцев препятствовать распространению ислама. Богатая добыча, которою пользовались мусульмане в каждом походе Мухаммеда, действовала на многих как неотразимая приманка; более прозорливые уже предвидели наступление скорого торжества пророка над всеми его неприятелями. Таким образом, не прошло и 22 месяцев после Худейбии, как число его приверженцев более чем удвоилось. Между спешившими со всех сторон стать под знамена правоверных находились: выдающийся полководец Халид ибн аль-Валид, из дома Махзум, победитель при Оходе, и Амр ибн аль-Ас, ставший впоследствии одним из дальновиднейших политиков арабских.
Неожиданные результаты договора должны были в высшей степени посрамить тех, кто, слепо негодуя, опрометчиво возмущался на действия пророка, и вдохнуть в его фанатичных приверженцев непоколебимое доверие к мудрости посланника Божьего. Но успокоение умов не произошло сразу; необходимо было предоставить правоверным хотя некоторое вознаграждение взамен, по-видимому, постигшей их неудачи. Само собой, для этой цели более всего подходило продолжать преследование иудеев. В Медине не оставалось более ни души из этого несчастного народа, но в Северном Хиджазе израильтяне жили еще во множестве и благоденствовали; средоточием их был Хейбар, состоявший из трех кварталов, хорошо укрепленных; ему подчинены были также значительные места Вадиль-Кура и Фадак. Начало было уже сделано Мухаммедом, как мы видели выше; главы их Абу Рафи и Усейр были по его приказанию умерщвлены, а племени бену-саад при Фадаке дан был хороший урок. Теперь пророк решил покорить Хейбар окончательно. Вскоре после отступления от Худейбии он двинулся с 1400 человек при 200 лошадей, в месяце мухарреме, в 7 г. (в апреле или мае 628 г.). Иудеи, конечно, не сомневались, что теперь дошла очередь до них, но понадеялись на крепость башен, построенных отчасти на высоких скалах, а также на помощь 4000 гатафанов, которых только что успели позвать на помощь; но Мухаммеду удалось захватить их врасплох. Он появился рано утром, совершив быстрый ночной переход. Если иудеи и рассчитывали раньше попытаться сразиться в открытом поле, об этом теперь невозможно было и думать: им пришлось запереться в крепость. Для гатафанов это было крайне неприятным обстоятельством. Как истые бедуины, они нуждались в свободе действий, широком пространстве, чтобы в случае поражения быстро ускакать в свои родные степи. К тому же, как кажется, Мухаммед успел надавать им всевозможных обещаний, и они покинули иудеев на произвол судьбы прежде, чем началась серьезная осада. У мусульман не было под рукой военных машин, которыми они могли бы пробить брешь в крепких стенах и башнях; предстояло, по-видимому, утомительное и скучное дело: обложение и морение голодом осажденных. С видимой неохотой отдал приказ Мухаммед срубать пальмовые плантации вокруг города. Вскоре, однако, склоняясь на разумные советы Абу Бекра, он повелел остановить начатое уже дело. Тогда один изменник из горожан указал пророку на слабое местечко одного укрепленного квартала, перед которым раскинут был лагерь мусульман. Хотя иудеи успели быстро, ввиду уже проникшего в укрепление неприятеля, перейти в близлежащий форт, но осаждающим удалось разыскать в занятом квартале военные машины. Как ни были они плохи, убеждение иудеев в неприступности их укрепленного города, естественно, значительно ослабло; пробовали они неоднократно делать вылазки, но все они были успешно отражаемы; одна башня за другой переходили постепенно в руки мусульман. В последней, самой крепкой, продержались осажденные еще 14 дней, лишь обороняясь. Наконец, когда они увидели, что Мухаммед собирается попробовать пустить в ход дотоле неизвестные военные машины, они объявили, что готовы сдаться. Им дозволено было удалиться с женами и детьми под тем условием, чтоб кроме носильного платья ничего с собой не забирали; скрывший же что-либо будет казнен. Несмотря на это, глава иудеев кинана, сын Абу Рафи, ухитрился припрятать старинные семейные сокровища. О нем немедленно донесли Мухаммеду, и пророк повелел, дабы вырвать дальнейшие признания, подвергнуть его с братом пытке, а затем казнить. Жестокая расправа нисколько, однако, не помешала победителю вскоре за тем жениться на красивой вдове казненного иудея. Добыча оказалась необычайно богатой; по обычаю, поделили ее между всеми участвовавшими в походе. Что же касается самой страны, то, так как было неудобно ослаблять силы ислама через переселение правоверных сюда, так далеко от Медины, она была снова отдана иудеям для дальнейшей обработки на неопределенный срок, «как долго будет угодно это Богу», с тем условием, чтобы данники отдавали половину доходов в казну ислама.