Страница 14 из 88
Амели подняла голову. Мать несла из «мужской» спальни целый ворох белья.
Вообще-то мадемуазель Легран нравилась Амели – с ней интересно было поболтать о музыке, кино, книгах. И когда Амели была ребенком, та часто кормила ее вкусняшками из кафе мадам Арно. Восхитительными булочками с корицей, меренгами и пирожными с масляным кремом. Ничего вкуснее Амели не ела даже в Париже. Да и на курицу Валери была совсем не похожа.
Но сейчас защищать ее от нападок матери у Амели не было ни сил, ни желания.
Жаклин все поняла без слов.
– Но тебе еще нет восемнадцати! Они что, разучились считать?
Она бросила белье на кресло, достала из кармана юбки пачку сигарет и закурила прямо в комнате.
– Думаю, поступок твоей тетушки многому их научил. Представляешь, как негодовал дракон, когда не получил свою добычу?
Амели закашлялась от ударившего в нос дыма, подбежала к окну, распахнула его настежь. Мать и не подумала затушить сигарету – только пепел стряхнула в стоявшую на столе чашку.
– Ты собираешься последовать ее примеру? Или осчастливишь-таки дракона?
Мать смотрела на нее с любопытством – как в зоопарке смотрят на диковинную зверушку. И хотя в таком отношении не было ничего нового, обидно было до слёз. Она так и не смогла привыкнуть к тому, что чужие люди ласкали ее чаще, чем самый близкий человек.
– Ты меня совсем не любишь, да?
Она надеялась, что голос не задрожит. Чего ему дрожать, если ответ на этот вопрос она знала уже много лет?
Мать хмыкнула, бросила в чашку окурок. Несмотря на семь беременностей и нелегкую жизнь матери-одиночки, выглядела Жаклин неплохо – подтянутая, с горделиво вскинутой головой и манерами королевы в изгнании.
– Что за глупости, Амели? Конечно, люблю, – и она выдавила из себя усталую улыбку. – Я вас всех люблю, что бы ты там ни думала. А если не цацкалась с тобой, как некоторые сумасшедшие мамаши, извини – некогда было.
Жаклин всегда бывала занята – торговала сувенирами в маленьком магазинчике на площади, работала горничной в отеле, маникюршей в парикмахерской. А вечерами стирала, штопала, гладила. К моменту рождения Амели мать уже наигралась в любовь, и мужчины в их доме появлялись редко. Она охотно любезничала с туристами («исключительно для пользы дела»), была мила с соседями, но особых надежд на замужество не питала.
Воспитанием младших занималась Лили – она была и нянькой, и кухаркой. А когда дома было нечего есть, Лили брала Амели на руки и шла с ней на площадь – туда, где всегда сновали толпы туристов. Когда белокурая крошка с голодным видом слонялась между столиками уличного кафе, не подать ей евро или не накормить обедом мог разве что самый жестокосердный человек.
Впрочем, о семействе Бушар так или иначе заботилась вся коммуна Эстен. А как могло быть иначе, если у Амели был знак дракона? О том, что знаков было два, предпочитали не думать. Не их умов это было дело.
– Ты испугалась, когда увидела моих драконов? Или обрадовалась? Ну, хоть какие-то чувства ты должна была тогда испытать?
Амели почти кричала. Жаклин снова потянулась к сигарете, но передумала.
– Я знала, что у тебя будет знак – иначе этот напыщенный осел Паскаль Вилар не примчался бы принимать у меня роды в новогоднюю ночь, – она хихикнула. – Представляю, каково было нашим кумушкам принять тот факт, что девочка с драконами появилась на свет именно в нашем доме. Видела бы ты, какой вид они сделали, когда я сказала, что в графе «отец» в твоем свидетельстве о рождении будет стоять прочерк! Кажется, раньше такие девочки, как ты, рождались только в почтенных семействах.
– А моего отца ты любила? – Амели даже забыла про обиду. – Или он ничего не значил для тебя?
Они сидели на диване рядом, и шершавая ладонь Жаклин гладила бронзовую от загара руку дочери.
– Он был очень красив. Высокий, с голубыми глазами и золотыми кудрями. А любить… Нет, не любила. Но была увлечена. Он предложил мне позировать для его картины, и мне это польстило. Лето, цветущий луг и молодой красавец с мольбертом. Кто бы смог устоять?
Все эти романтические бредни ничуть не тронули Амели. Ее интересовала практическая сторона вопроса.
– Тебе тогда было за тридцать. Ты не знала, что уже изобрели презерватив?
Жаклин хрипло засмеялась.
– Хорошо, что ты уже об этом знаешь! Ты осуждаешь меня? Зря. Это случилось только раз, когда картина была почти закончена. И если ты думаешь, что я отправлялась на очередной сеанс, намереваясь затащить в постель мальчика, который был моложе меня не десять лет, то ты ошибаешься. На следующий день он собирался возвращаться в Париж, мы выпили по этому поводу хорошего вина (до сих пор помню, что это было «Шато Лагранж»), и всё случилось само собой.
Мать надолго замолчала, погрузившись в воспоминания, и Амели не торопила ее.
– Зачем ты вернулась? – Жаклин выдохнула это почти со злостью. – Я думала, ты понимаешь, что в Париже тебе будет лучше. Я хотела, чтобы ты увидела, что за пределами нашего болота тоже есть жизнь. Я хотела, чтобы эти кумушки – и Бригитта, и Валери, и старуха Дюпре – подавились своей желчью, узнав, что я отпустила тебя из Эстена. А ты вернулась…
И столько боли и разочарования было сейчас в голосе матери, что у Амели тревожно сжалось сердце. А Жаклин резко поднялась, сгребла белье и пошла в подвал, где у них стояла стиральная машина.
Амели с трудом вспомнила, что обещала Фернану экскурсию по деревне. Вернулась в спальню и в дополнение к короткой юбке в шкафу Доминики отыскала более-менее подходящую блузку. Покрутилась перед зеркалом. В свой последний день в Эстене ей хотелось выглядеть особенно красивой. А дальше – Париж или замшелая пещера? У нее была еще ночь на раздумья.