Страница 82 из 365
— Марта, — потрясенно пробормотал он. Она порылась в бархатном мешочке, что лежал рядом, на скамейке, и протянула Питеру маленький томик.
— В защиту прав женщин, — он улыбнулся: «Я читал мисс Уолстонкрафт и считаю, что она права. Так ты хочешь мне сказать…, - он вернул Марте книгу.
— Я хочу тебе сказать, что я тебя люблю, — она все смотрела в лазоревые глаза. «Люблю, и хочу провести с тобой остаток нашей жизни, — столько, сколько решит Господь».
— Надеюсь, что долго, — проворчал Питер и, взяв ее руку — поцеловал. «Так вот зачем ты уезжала».
— Я хотела побыть одна, — кивнула Марта, — подумать. Так и случилось, — она помедлила, и нежно, одним дыханием, добавила: «Питер…»
Когда они вышли из церкви, Марта посмотрела на золотое, с крупным изумрудом кольцо. Женщина ласково заметила: «Очень красивое».
Ветер шуршал подолом ее редингота. Марта сняла шляпу и встряхнула бронзовыми волосами. Питер взял ее за руку и указал на пристань: «Там лодка. В лодке — та корзина, что с утра собрала Элиза, все, спрашивая меня — зачем она. А там — остров, куда я тебя повезу».
— А дети? — смешливо спросила Марта, идя по тропинке между скошенных лугов. «Хотя нет, мы же сказали, что к ужину вернемся. И погода хорошая, — она посмотрела на высокое, синее небо.
— Отличная погода, — согласился Питер, помогая ей зайти в лодку. Он скинул сюртук, и, засучив рукава белоснежной рубашки — сел на весла. «А дети, — он сморщил нос, — все при деле. Майкл и Тедди за учебниками сидят, а Элиза с Жюлем, наверняка, лошадей взяли и в лес отправились. Никто нас искать не будет».
— И очень хорошо, — Марта потянулась и погладила его по щеке. «А там никого не будет, на острове?»
— Нет, — беззаботно отозвался Питер. «Я его купил. Потом поставим там речной дом, и будем прятаться в нем от детей».
— Как твой брат двоюродный с женой, — хихикнула Марта. Муж поднял бровь: «Стивен меня и надоумил это сделать, любовь моя».
Он пришвартовал лодку к старому, деревянному причалу. Они, неся корзину, пошли в лес. Питер вздохнул: «Какой я дурак…, Марта же мне говорила, зачем я только начал про детей?».
Марта, будто услышав, нежно коснулась его руки: «Как Господь решит, так и будет, милый». Над их головами, в осенней, золотой листве — закуковала кукушка. «Долго, — наконец, улыбнулся Питер.
— Сто лет, — отозвалась женщина, и, потянувшись — приникла к его губам.
На крышке фортепиано стоял хрустальный бокал с шампанским. Марта вытянула из стопки нот несколько рукописных листов, и присела на ручку кресла мужа. «Ты, как мы вернулись с острова, — она поцеловала каштановые, седоватые волосы, — все время улыбаешься».
— И буду, — он потянул жену к себе на колени. «И завтра проснусь с улыбкой, и вообще — теперь до конца жизни стану улыбаться, всегда. Потому что нет человека меня счастливей, Марта. Спасибо, — он прижался губами к белой шее, — спасибо тебе».
— Хорошо как, — Марта положила голову ему на плечо. «Как Тео с Теодором — дождались своего счастья. И мы тоже, — от него пахло сандалом — теплый, волнующий запах. Марта рассмеялась:
— Дети, опешили, конечно. Но не обиделись.
— У них только что была светская свадьба с банкетом на сто человек, — сварливо отозвался муж. «И вообще, не в наши годы устраивать что-то такое, — он повел рукой в воздухе. «Завтра проводим мальчиков до Мейденхеда, пообедаем там, на постоялом дворе. И останется у нас одна Элиза».
— Она тебя любит, — ласково заметила Марта. «И Тедди — тоже. Ты ему все эти годы, как отец был. Ты и Джон, да хранит Господь память его. Я поиграю, как обещала, — она спрыгнула на персидский ковер и присела к фортепиано: «Гайдн. Он эту сонату мисс Янсен посвятил, той, что мне музыку преподает. Совсем новая».
Окна гостиной были раскрыты в тихий сад, над Темзой садилось золотое солнце, где-то наверху, в уже темном небе, перекликаясь, плыли на юг птицы. Огоньки свечей дрожали в серебряных подсвечниках, она играла — нежно касаясь тонкими пальцами клавиш. Музыка наполняла комнату. Питер, тихо поднявшись, подойдя к ней, обнял за плечи. Марта вскинула зеленые глаза. Он, наклонившись, шепнув: «Я люблю тебя», — встал на колени.
— Милый мой, — она обняла его — всего, укрыв в своих теплых руках. «Милый мой, Питер…, Все, все, — она целовала его влажные глаза, — все закончилось. Мы теперь оба дома, любовь моя, и так будет всегда.
— Да, — ответил Питер, целуя ее руки, колени, подол ее платья, вдыхая запах жасмина, — да, счастье мое. Ветер с реки колебал пламя свечей. Марта, скользнув к нему в объятья, распуская волосы, повторила: «Так будет всегда».
Эпилог
Санкт-Петербург, январь 1795 года
За окном выла, кружилась метель, раскачивая редкие, масляные фонари на набережной Фонтанки. Мишель приподнялся на цыпочках. Приложив ладонь к заледеневшему стеклу, мальчик полюбовался ее отпечатком. Жарко горел камин, на маленьком столе, рядом с раскрытой тетрадью, стояла серебряная чернильница.
Мишель присел и, быстро закончив страницу французской прописи, хмыкнул: «Все равно месье Деннер завтра не придет, такой мороз на улице. И мама…, - он прислушался — в передней опять открылась дверь. Кто-то заговорил — торопливо, вполголоса. До него донесся низкий стон. Мальчик, посмотрев на белую статуэтку Мадонны, что ему подарил отец Симон из костела святой Екатерины — перекрестился.
— Матерь Божья, — шептал Мишель, — пожалуйста, сохрани мамочку Тео и ребеночка. Пусть у меня будет братик или сестричка….
Дверь тихонько скрипнула, и он несмело сказал: «Папа…». Лицо у отца было хмурое, усталое. Федор тут, же улыбнулся: «Сделал уроки, милый? Сейчас Аграфена Ивановна нам чаю принесет, выпьем с тобой и пора спать ложиться».
Отец опустился в кресло. Мишель забрался к нему на колени: «Папочка, а с мамой Тео — все хорошо будет?»
Федор помолчал: «Надо молиться, милый».
Они пили чай. Федор, гладя Мишеля по голове, заставляя себя беззаботно с ним говорить, мучительно думал: «Вторые сутки уже. Господи, только бы все обошлось, прошу тебя. Все же хорошо было, и носила она легко, еще два месяца назад на занятия в театральную школу ездила. Господи, как же я без Тео, я не смогу, не смогу жить…»
— Пойдем в умывальную, — он пощекотал Мишеля: «Потом я тебе сказку расскажу, из тех, что я на Урале слышал. И песенку спою».
— Про котика? — Мишель прижался щекой к его руке. Федор, закрыв глаза, чувствуя, как щемит у него сердце — тоской и предчувствием беды, — согласился: «Про котика»
Он перекрестил спящего ребенка и поцеловал белокурые волосы: «Слава Богу, Робеспьеру этому голову отрубили, летом еще. Мишель и слышать о нем не хотел. Питер с Мартой поженились, пусть будут счастливы».
Федор осторожно вышел в переднюю — там пахло травами, и услышал слабый, измученный крик, что доносился из глубин квартиры. Он взял подсвечник и пошел к спальне. Внутри было жарко натоплено, постель сбита, Тео лежала, вцепившись длинными пальцами в подушку. Акушерка и врач доставали из таза прокипяченные инструменты. Федор бросил туда один взгляд и наклонился над кроватью. «Милая, — тихо, одним дыханием прошептал он, — милая, как ты…».
— Теодор…, - ее сухие губы разомкнулись. «Так больно…Notre Dame….принеси, пожалуйста….»
— Икону просит, Федор Петрович, — акушерка намочила салфетку и ласково отерла лоб Тео.
— Сейчас, — сказал он. «Сейчас, конечно».
Профессор Максимович вышел вслед за ним. Федор, посмотрев на его хмурое лицо, распахнул дверь кабинета. Он открыл шкатулку, и врач, тяжело вздохнув, закурив, — долго молчал.
— В общем, так, — наконец, сказал Максимович, стряхивая пепел:
— Схватки сначала были хорошие, но с вечера они, то пропадают, то появляются. Ребенок пока, — он повторил, — пока, в безопасности, сердце у него бьется, но….- врач повел сигарой в воздухе и не закончил.