Страница 52 из 365
— И ты? — Тео приподнялась на локте.
— Не хочу я воевать, — Федор легко перевернул ее и прижал к шелковым подушкам. В свете камина ее глаза были черными, будто бездонная пропасть пещеры. «Я, — сказал он, целуя круглое, мягкое колено, проводя губами по нежному бедру, — я все-таки ученый, дорогая моя. Буду возиться с камнями, преподавать в Горной школе…»
— Летать на воздушном шаре, — она откинулась назад и положила руки на рыжую голову.
— И это тоже, — он улыбнулся: «А что так долго с венчанием тянули? Я же говорил тебе, давай я схожу, вряд ли батюшка знает французский. Или они там упрямились, из-за того, что ты католичка?»
— Отец Павел, — задумчиво ответила Тео, — французский знает. Он из дворян, поздно сан принял. А я больше не католичка.
Федор замер. Тео, поднявшись, набросив шелковый халат, взяла с бюро какую-то бумагу. Она присела на кровать и шепнула: «Я подумала, так будет правильно».
Он отложил свидетельство о крещении. Обняв ее всю, сбросив халат, он попросил: «Иди сюда». Федор устроил ее на себе. Целуя тяжелые, рассыпавшиеся вокруг, темные волосы, Федор тихо сказал: «Правильно, да. Спасибо тебе, спасибо, любовь моя. А кто у тебя восприемниками был?»
— Старичок причетник, и старушка с улицы, — она все улыбалась. «А Мишель, как подрастет — пусть сам решает. Я его в обе церкви водить буду — и к православным, и к католикам».
— Да, — он все гладил нежную спину, — Господи, я так тебя люблю, так люблю. Федосья Давыдовна, — смешливо добавил Федор, по-русски.
— Он все-таки был мой отец, — вздохнула Тео, прижавшись к нему, уронив голову на крепкое плечо. За окном, в зимнем мраке, выла вьюга, а она была рядом. Она была Тео, недостижимая, далекая, величественная, королева, что правила своим подданным. Она была Федосья — жаркая, горячая, целующая его, шепчущая что-то нежное, глупое, ласковое.
— Счастье мое, — сказал Федор, прижимая ее к себе, — счастье мое, любимая моя, Федосья…, Федосеюшка, — повторил он. Тео, тяжело дыша, лежа на его руке, томно рассмеялась:
-Федя…, Так правильно, да? — спросила она по-французски. Федор обнял ее, целуя закрытые глаза, длинные, влажные ресницы, смуглую шею, и шепнул: «Да, любимая».
В уборной было тесно, пахло пудрой, свечным нагаром, духами. Тео раздула ноздри:
— Господи, как я соскучилась. Казалось бы, в ноябре бенефисы в Вене отыграла, а уже опять на сцену тянет.
Высокая, черноволосая женщина, в роскошном, шитом золотом платье, что сидела у столика красного дерева, повертела в руках жемчужное ожерелье. Слабым голосом, на хорошем французском языке, она спросила: «Мадемуазель Бенджаман…, Что вы скажете?»
У нее были большие, темные глаза, красиво очерченные, тонкие ноздри. Тео, присев рядом, взяла ее сухощавую, с длинными пальцами, руку.
— Мадемуазель Полина…Я ведь могу вас так называть? Прасковья, — она улыбнулась, — я все равно не выговорю. Мадемуазель Полина, мне совершенно нечему вас учить, вы и так великая актриса. С другими в вашей труппе, я буду заниматься, а вам, — Тео оглянулась и нашла глазами перо с чернильницей, — вам надо ехать в Европу. У вас отличный французский язык…
— С ошибками, — вздохнула актриса.
— Поправите, как только в Европе окажетесь, — отмахнулась Тео.
— Итальянский вы знаете. Я вам дам рекомендательное письмо к директору императорского театра в Вене. Он вам устроит ангажементы в Австрии, Италии и Германии. И рекомендательное письмо к господину Антонио Сальери, он сейчас самый известный оперный композитор в Европе. Он напишет что-нибудь под ваш голос, — Тео покусала перо: «С вашим сопрано, вам надо петь Эвридику, в концерте, а я буду исполнять партию Орфея. Мы так делали с мадам Арно, в Париже».
— Мне нельзя, мадемуазель Бенджаман, — тихо сказала женщина, так и держа в руках жемчуга. «Нельзя в Европу».
— Это еще почему? — рассеянно поинтересовалась Тео, начиная писать. «Из-за вашего антрепренера, графа Николя? Да он милейшее создание, дорогая моя, он вас отпустит. В конце концов, я ему объясню, что для вашей карьеры необходимо выйти на европейскую сцену. И называйте меня Тео, мы с вами люди одной профессии».
Она посмотрела в большие, грустные глаза Прасковьи и улыбнулась: «Милочка, поверьте мне, я почти два десятка лет на сцене, хоть и государственной. Найдете себе другого антрепренера. Как только вы выйдете на сцену венских театров — у вас очередь в передней стоять будет. Жемчугова, — Тео задумалась и решительно сказала:
— Полина Перль. С таким именем только субреток играть, а вы трагическая героиня. Полина, — она поиграла пером и усмехнулась: «Полина Марго. Мадемуазель Марго. «Маргарита» — на латыни «жемчужина», — объяснила она.
— Мадемуазель Бенджаман, вы не понимаете…, - отчаянно сказала женщина.
— Очень я все хорошо понимаю, — отозвалась Тео. «Спите вы на здоровье с графом Николя, пожалуйста. Речь идет о карьере, дорогая моя, о заработках. Если он вас любит, он, в конце концов, поедет с вами в Европу. Многие актрисы выходят замуж за антрепренеров, так даже удобнее, — Тео поставила свою подпись в конце письма. Подняв глаза, она ахнула: «Мадемуазель Полина, да что вы? Простите, если я вас обидела…»
— Вы и правда не понимаете? — Жемчугова медленно вынимала шпильки из высокой, причудливой прически.
Тео наклонилась над ней. Взяв гребень, ласково расчесывая ее волосы, Тео помотала головой: «Нет».
— Я крепостная, — актриса закусила губу. Тео спросила: «Что это?»
— Откуда вам знать? — горько пробормотала Жемчугова. Актриса, отбросив ее руку, выпрямилась.
— Рабыня! — гневно крикнула она. «Я рабыня, мадемуазель Бенджаман, и мы все — от последней малышки в кордебалете, до художников и музыкантов в оркестре — рабы. Как раз того самого графа Николя, — она горько улыбнулась. «А что я с ним сплю, как вы изволили выразиться, так он на мне никогда не женится. Не бывало еще такого, чтобы дворянин на крепостной женился».
— Рабыня…, - тихо повторила Тео и протянула руки: «Девочка моя, бедная…, Иди сюда, иди, не надо, не надо, не плачь так. Прости меня, я совсем, совсем ничего не знала…».
Она нежно покачала Жемчугову и шепнула ей на ухо: «Расскажу тебе кое-что, но это тайна. Смотри, не проговорись».
Прасковья зачарованно слушала «Я думала, так только в сказках бывает, мадемуазель Бенджаман. Вы тоже рабыней родились».
— А теперь, как видишь, — Тео приподняла ее за подбородок, — свободный человек. А ты у нас будешь графиней Шереметевой, обещаю.
— Да не бывало такого…, - начала Жемчугова. Тео поморщилась: «Не бывало, не бывало…, По воздуху тоже раньше не летали, а теперь летают. Вымой лицо, и будем дуэт Орфея с Эвридикой репетировать. Сначала по слуху, а завтра я тебе ноты пришлю»
Жемчугова всхлипнула и кивнула: «Мадемуазель Бенджаман, а вы в Россию надолго приехали?».
— На всю жизнь, — усмехнулась Тео. Высунув голову в коридор, она крикнула: «Нам нужно фортепьяно!»
Федор открыл дверь и весело сказал: «Я дома!». С кухни пахло блинами. Он, снимая шинель, стряхнул с шарфа снег: «Надо бы слуг нанять…, Кухарку, горничную для Тео…, Мишелю гувернера надо взять, ему через два года только в корпус кадетский отправляться».
Он заглянул на кухню. Увидев Тео, в холщовом фартуке, что переворачивала блины на медной сковороде, Федор поцеловал ее в щеку: «Сразу после Масленицы уезжаю, в Екатеринбург, а потом — на заводы. Будем там новые печи ставить. Послушай, — он искоса посмотрел на ее нахмуренные брови, — может быть, слуг взять…, В помощь тебе».
— Зачем же? — ядовито отозвалась Тео, снимая блины, швырнув на них кусок масла. «Можно ведь купить, Теодор. Дешевле выйдет, — она уперла руки в бока и гневно спросила: «Почему ты мне не сказал, что в России есть рабы?»
— Я хотел, милая, — Федор почувствовал, что краснеет. «Просто возможности не представилось…, Откуда ты…»
— Крепостные, — это слово Тео сказала по-русски, — графа Шереметева обучены языкам. Мадемуазель Жемчугова, звезда его театра, говорила со мной, Теодор. Да и потом, — Тео вздохнула, — я бы рано или поздно все узнала, милый мой.