Страница 48 из 365
Худой мальчишка, пробравшись через толпу, нырнул под телегу и ловко ощупал окровавленный подол платья. Мать лежала без памяти, с раздвинутыми ногами. Элиза приказала себе: «Не смей, не смей плакать». Темная, почти черная кровь лилась на влажное от дождя сено.
Она вырвала кольцо из подола. Подергав за рукав одного из солдат, девочка разжала худую ладошку. «Это алмаз, — свистящим шепотом сказала Элиза, вспомнив, что ей говорила мать. «Индийский, из Голконды, он такой один на всей земле. Дайте нам уйти».
Эшафот содрогался под градом камней, толпа выла. Солдат, переглянувшись с другими, показав им кольцо, кивнул. Элиза с трудом стащила мать с телеги, — та даже не открыла глаз. Поддерживая ее, девочка пропала за спинами людей.
— Максимилиан! — прокурор вцепился в перила балкона. «Мы сейчас доведем дело до смуты, ты этого хочешь? Чтобы пролилась кровь рабочих?».
Робеспьер выругался и крикнул: «Остановить казнь!»
Толпа выдохнула и расступилась. Робеспьер, увидев пустую, со скомканным холстом телегу, повернувшись к Фукье-Тенвилю, процедил сквозь зубы:
— А теперь ищи эту волчицу по всей Франции, мой дорогой прокурор революционного Трибунала! Надеюсь, ты рад — осужденная на казнь английская шпионка сбежала с эшафота!
— Максимилиан, она все равно умрет…, - растерянно ответил Фукье-Тенвиль.
— О нет, — сказал Робеспьер, вынув из кармана плаща белый платок, замахав им. Опять зазвучала барабанная дробь. Робеспьер холодно добавил:
— Такие люди, как она — никогда не умирают, поверь моему слову. Только все равно, — добавил он, подумав, — пусть ее оставят в списке тех, кого сегодня гильотинировали. Незачем поддерживать слухи о том, что она жива.
Чья-то голова покатилась с эшафота, толпа забурлила, крича: «Смерть шпионам!». Робеспьер, усмехнулся: «Как видишь, мой друг — их милосердие недолговечно».
В низкой, темной каморке горела свеча, удушливо пахло кровью, какими-то травами — горький, отчаянный запах смерти. Элиза сидела, подобрав под себя ноги, держа холодную, влажную руку матери.
Дверь стукнула. Старая женщина, войдя в комнату, устало вздохнула: «Отнесла, куда ты просила. В те рвы, на кладбище Мадлен, куда трупы казненных сбрасывают. Пусть Господь его призрит. Мы же крестили его, пусть и мертвый был».
— Маленький, какой он был маленький, — вспомнила Элиза. «Мадам Ришар сказала — он давно умер, несколько дней назад, поэтому мама сейчас тоже умирает. Мама, мамочка….- она потянулась и сняла тусклый, маленький крестик с ледяной шеи матери.
— Вот, — сказала девочка, поднимаясь. «Возьмите, мадам Ришар, за труды. У меня больше нет ничего. Он золотой, — добавила Элиза.
— Еще чего придумала, — проворчала старуха. Забрав крестик, акушерка застегнула цепочку на шее Элизы.
— Туда, на кладбище Мадлен, по ночам кюре приходят, е, кто не боится — помолятся за души твоего отца и брата. И мать твою туда же отнесем, как…, - мадам Ришар не закончила. Элиза, вытерев слезы, всхлипнула: «Я с ней буду, пока…, - он присела обратно и ласково погладила короткие, бронзовые волосы, все в холодном поту.
— Вандея, — вспомнилал Элиза, нащупав пистолет в кармане своей блузы. «Так будет правильно. Вандея». Она прилегла рядом с матерью, — та даже не застонала, только прерывисто, слабо дыша. Закрыв глаза, девочка попросила: «Господи, пусть мамочка не страдает. И упокой души папы и братика, дай им приют в сени присутствия твоего».
Элиза приникла щекой к худому плечу матери. Девочка застыла, так и держа ее за руку.
Марта плыла. Там, наверху, была буря, хлестал ливень, огромные валы разбивались о камни, ветер разметал обломки корабля. Под водой, было тихо. Она, набрав воздуха, погружалась все дальше. «Холодно, как холодно, — подумала женщина, стуча зубами, глядя на темную пропасть перед ней.
— С ума сошла, — раздался в ее голове чей-то бесцеремонный голос. Она была похожа на русалку, — подумала Марта, — с мокрыми, распущенными по спине волосами. «Вон отсюда, — женщина сильными руками толкнула ее наверх.
— Так зачем? — вздохнула Марта. «Джона нет больше…, Зачем все это?»
— А дети? — изумилась женщина. У нее были чистые, большие, цвета травы глаза. «У тебя двое, дорогая моя, тебе их вырастить надо. Так что поднимайся наверх, не придумывай».
Марта увидела у себя над головой неверный, слабый свет солнца. «А вы? — она протянула руку.
Женщина чуть улыбнулась. «Там мой муж, — сказала она, показывая вниз. «На него мачта сломанная упала, он ранен, плыть не может. Он в каюте, там воздух есть, попытаюсь его вытащить. Чтобы я тебя тут больше не видела, — женщина, нырнув, пропала в толще воды.
Марта посмотрела ей вслед. Выдохнув, она стала подниматься наверх.
Булочник поднял глаза и расплылся в улыбке: «Чем могу служить, мадемуазель?». Высокая, тонкая девушка в простом платье и чепце тщательно отсчитала медь. Она тихо попросила: «Булочку, пожалуйста».
— Как я хочу, есть, — подумала Констанца, пошатываясь от запаха свежей выпечки. Она приняла булочку. Пробормотав: «Благодарю», девушка вышла.
— Красавица, только бледная очень, — одобрительно подумал булочник. «Глаза, какие, будто каштаны».
Оказавшись на улице, Констанца вцепилась зубами в мягкую булку. Девушка, урча, проглотила ее.
— Еще хочу, — поняла девушка. «Может, не стоило сюда приезжать, опасно же. Но у меня совсем ничего не осталось в кладовой, и денег, — она грустно покачала бархатный мешочек, что висел на запястье, — совсем мало. К себе идти нельзя, там соседи, могут донести…, - Констанца поправила холщовую суму на плече, — там лежали тетради с черновиком книги. Оглянувшись, достав маленький блокнот, она быстро написала:
— Над осенним Парижем кружатся вороны. Ветер гоняет по мостовой обрывки плакатов, на стены наклеены листовки с призывами о поиске шпионов. Город пуст, он затаился, ожидая очередного приговора Революционного Трибунала. Чьи головы покатятся с эшафота на этот раз?
Констанца вспомнила вкус булочки и строго велела себе: «Нельзя! Это просто усталость, волнение. Антуана третью неделю нет, и он даже записки не прислал. Наверняка, ему дали какое-то задание в Комитете, он все время в Арсенале проводит. Так уже было. Ты его увидишь, и все начнется, — она посмотрела на вывеску мясника и почувствовала, как рот наполняется слюной.
— Просто волнение, — твердо повторила Констанца. «Мы же были осторожны, как всегда…, Вторую неделю ничего нет. И есть хочется, все время, даже ночью от голода просыпаюсь».
Она подошла к выпуску «Друга Народа», наклеенному на стену и стала читать репортаж о казни королевы. «Жаль, что меня там не было, — хмыкнула Констанца. Она стала рассеянно просматривать подвал, озаглавленный: «Смерть шпионам!».
Девушка почувствовала, как кружится у нее голова и схватилась рукой за стену. «Благодаря бдительности Комитета Общественного Спасения и лично месье Робеспьера, была раскрыта сеть заговорщиков, имевшая своей целью восстановление ненавистной монархии. Гнусные изменники, без рода и племени, возглавлялись герцогом и герцогиней Экзетер, которые были обезглавлены по приговору Трибунала на площади Революции.
Это они организовали похищение великой актрисы, символа Франции, мадемуазель Бенджаман, погибшей в их грязных лапах вместе с сыном месье Робеспьера. Однако возмездие нашло этих предателей — грязный поповский наймит, английский шпион, так называемый месье Корнель — тоже нашел свою смерть. Как стало известно Комитету Общественного Спасения, именно он получал сведения о вооружении нашей армии от недавно арестованного Антуана Лавуазье, и передавал их Экзетерам.
Как сказал месье Робеспьер, выступая в Якобинском клубе: «Память о мадемуазель Бенджаман и невинном ребенке навсегда останется в наших сердцах. Мы скорбим об утрате, которую понесла вся Франция. Поэтому, граждане, надо быть особенно бдительными, и сообщать о любом подозрительном соседе, о любом услышанном вами разговоре, ибо враги не дремлют. Гидра монархии бряцает своим ржавым оружием у границ нашей Франции. Это они снабжают деньгами и оружием дикарские орды в Вандее, разбитые и отброшенные в леса, это они сеют страх, панику и сомнения в наших рядах. Не позволим!»