Страница 45 из 365
— Надо было пистолет Луи отдать, — Джон подавил желание закрыть глаза, — его бы не тронули, он в платье. Это я, я во всем виноват, старый дурак…, Доверился графу Прованскому, послал Марту и Элизу в самое логово…, Если Робеспьер был рядом с Мартой, он ее узнал, не мог не узнать. И меня узнает. Ничего, надо просто молчать, вот и все. Что бы они ни делали».
Когда Джона вывели из боковой каморки, офицер, держа в руках пистолет, сказал девчонке, что так и стояла у стены, опустив голову: «Придется, тебе простится с папашей и мамашей, милая. На эшафот пойдут, сиротой останешься». Он пощекотал дулом оружия ее висок: «Вот что у твоего батюшки нашли».
Девчонка подняла голову, и офицер отшатнулся — светлые глаза горели яростью. «О нет, — подумал герцог, — нет. Вот она, материнская кровь, Луи, конечно, на покойницу королеву похож. Молчит, кипит, а потом взрывается».
— Я вас ненавижу, — выплюнула девчонка и, не успел офицер опомниться, — вцепилась зубами в его запястье. Джон, было, рванулся к Луи, но кто-то из солдат ударил его прикладом ружья по голове и герцог потерял сознание.
Офицер хлестнул ребенка по щеке: «Ах, ты, паршивка!». Чепец сбился и все увидели коротко стриженые, белокурые волосы.
— Вот как, — протянул мужчина и рванул подол затрепанного платья.
В сторожке наступила тишина. Наконец, офицер, наставив пистолет на мальчика, велел: «Посылайте гонца в Комитет Общественного Спасения. Мы задержали Луи Капета».
— Никогда, никому, больше ни слова не скажу, — пообещал себе мальчик и, сев на заплеванный пол, взял руку герцога: «Сирота. Вот я и сирота, все правильно говорили». Ребенок тяжело, болезненно вздохнул. Не обращая внимания на людей вокруг, он тихо заплакал.
В низкой, подвальной камере пахло кровью, смолой от горящих факелов и еще чем-то — затхлым, гниющим.
— Тут же катакомбы рядом, — вспомнила Марта, — Теодор в них спускался, давно еще. Даже планы чертил, их надо вспомнить…., - она закрыла глаза. Робеспьер наклонился к ней:
— Ваша светлость, хватит. Я могу не ограничиваться этими двумя ногтями, вы же знаете. Я вижу, что вы упрямы. Я тоже упрям. Расскажите мне, где ваш муж, где Луи Капет, — я больше, чем уверен, что это вы с его светлостью устроили похищение ребенка. Признайтесь, где мадемуазель Бенджаман, и вы больше не будете страдать.
Марта подняла левую руку — правая была все еще зажата в тиски, деревянный стол был испачкан темными, подсыхающими пятнами. Коснувшись синяка под глазом, она усмехнулась:
-Мадемуазель Бенджаман далеко отсюда, месье Робеспьер. Сразу видно, вы никогда не поднимались в воздух. При хорошем ветре шары развивают очень большую скорость, полсотни миль в час. Впрочем, откуда вам знать, наука вас не интересует.
— Только бы Джон с Луи-Шарлем ушли, — подумала Марта. «Он говорил, там, на заставе должен свой человек стоять. У него и пароль есть, и отзыв. Потом они с Элизой встретятся и отправятся дальше. Детки мои, бедные, так и не увижусь с ними, — она сжала зубы — ребенок в животе недовольно задвигался.
— Будете упорствовать, — Робеспьер со значением посмотрел на железную сетку, с разложенными на ней инструментами, — мы применим другие методы, ваша светлость.
Марта почувствовала тянущую, опоясывающую боль в пояснице. «Господи, нет, — подумала женщина, — слишком рано…Может быть, обойдется еще. Все же было хорошо, нет, пожалуйста….»
— Ну! — резко сказал Робеспьер, вертя в руках клещи. Марта увидела брызги крови на его льняной, пропотевшей рубашке. Боль становилась все острей. Она, открыв рот, велела себе: «Нельзя! Нельзя, чтобы он догадался…»
Дверь стукнула. Робеспьер недовольно обернулся: «Что там такое?».
Он принял поданную записку, и, подойдя к факелу, прочитал ее:
— Сейчас увидитесь с месье Фурье, мадам, — он издевательски поднял бровь, — Фурье. Его светлость задержали на западной заставе. Он пытался вывезти Луи Капета, выдавая его за вашу дочь, которую я тоже, — Робеспьер взял ее железными пальцами за затылок, — найду. Думаю, если я позову сюда человек десять охранников, и дам им с вами поразвлечься — ваш муж быстро заговорит.
Марта почувствовала между ног что-то влажное, горячее, боль усилилась. Робеспьер, брезгливо поморщившись, увидев кровь на ее юбке, рассмеялся: «Им будет все равно, я вас уверяю. Отвяжите-ка ее, — велел он солдатам.
Марта с трудом поднялась, цепляясь за стол левой рукой, — правая кисть, распухшая, вся будто горела. Он ударил ее в лицо — так, что женщина отлетела к стене. Робеспьер подошел к ней: «Я хочу, чтобы вы предстали перед мужем в лучшем виде, ваша светлость».
— Господи, — успела подумать Марта, — граф Прованский…, Это все была ложь, ложь, никто и думал помогать нам, спасти Луи-Шарля. Бедный мальчик, он никому не нужен. Зачем? Зачем они мучают ребенка…, И Джон…, пусть не страдает.
Она согнулась от резкого удара в живот. Хватая ртом воздух, прикрываясь руками, женщина свернулась в клубочек на стылом полу камеры. «Дайте мне железный прут, — приказал Робеспьер. Марта, закрыв глаза, погрузилась в темноту.
На чистой, выскобленной кухне вкусно пахло свежим хлебом и сыром. Мишель, облизываясь, протянул кружку: «А можно еще, мадам Верней?».
Тео, что резала лук-порей, покраснела и строго сказала: «Мишель!»
— Пусть пьет, — отмахнулась фермерша, наливая мальчику козьего молока. «Слава Богу, лето хорошее стояло, сена вдоволь запасли. Будет, чем коров кормить, как их с гор пригоним». Она помешала растопленный сыр в горшке, что висел над очагом: «Это для нас. Мужчинам рагу отнесем, как готово будет».
Тео высыпала лук в соседний горшок и выглянула в окно — месье Верней и Теодор возились на крыше коровника.
— Золотые руки у мужа твоего, — одобрительно сказала мадам Верней. Понизив голос, подтолкнув Тео в бок, она усмехнулась: «Только что это ты его в сарае ночевать заставляешь, а? Не дело, дорогая моя. Я вам комнату дала, с кроватью большой, спите на здоровье. Хоть передохнете, пока еще до Женевы доберетесь».
Тео еще сильнее зарделась: «Мишель, ты, как доешь, сходи во двор. Может, отцу помощь нужна».
— Угу, — пробормотал мальчик, макая хлеб в растопленный сыр.
— Идут и идут, — подумала мадам Верней, исподтишка рассматривая Тео.
— Как смута во Франции началась, так отбоя от беженцев нет. Эти-то, сразу видно, хороших кровей, хоть и в платье простом. Женщина работящая, хорошая женщина, аккуратная. И мальчишка у них славный. Господи, — она невольно перекрестилась, — мы ведь тоже французы. Ну что с того, что у них король, а у нас — союз кантонов, мы ведь тоже католики. Просто по разные стороны гор живем. Был король, — поправила себя мадам Верней. «Только бы до нас война не докатилась».
— Вот, — сказала она Тео, нарезав колбаски, — сейчас картошка с луком сварятся, мы их мясом заправим, и мужчины наши пообедают. А мы с тобой пойдем, сыр месить будем.
Мишель пробормотал молитву. Убрав свою тарелку, подпрыгивая, мальчик выбежал во двор фермы. Здесь была собака — большая, добрая, лохматая, были куры и козы, в небе сияли большие, крупные звезды. Вечером отец сидел с ним на крыльце, и, покуривая трубку, рассказывал о созвездиях. А потом Мишель зевал, привалившись к его боку, и оказывался в постели. Теплая рука мамы Тео крестила его, немножко пахло розами, и он успокоено засыпал.
— Папа! — крикнул Мишель, подняв голову, глядя на крышу коровника. «Я помочь хочу!».
— Поднимайся, — рассмеялся Федор. Мальчик ловко взобрался по деревянной лестнице. «Будешь нам черепицу подавать, — Федор потрепал его по голове и, на мгновение, закрыл глаза.
-Никогда их больше не увижу, — подумал он. «Мадемуазель Бенджаман, Мишеля, — никогда. Довезу до Вены, устроиться помогу и вернусь домой. Что я себе вру-то? — разозлился, Федор. «Мой дом там, где они. Только вот без России я не могу, — он взглянул на солнце, что садилось за вершины гор, и услышал смешливый голос месье Вернея: «У меня там во фляге кое-что припасено. Я знаю, вы нашу водку уже пили».