Страница 349 из 365
— А получилась Святая Елена, — жестко сказал Петя. «На полдороге дела бросать нельзя, Павел Иванович. За нами солдаты, народ, мы за них отвечаем. Попробуем, — он еще раз посмотрел на противника и вернул Пестелю подзорную трубу. Они пошли к полку, проваливаясь по колено в подтаявший снег. Пестель нашел свою лошадь, и, подъехав к Джоанне, незаметно взял ее за руку: «Останься здесь, пожалуйста. Не надо рисковать, у тебя ребенок. Если что-то случится — доберись до Санкт-Петербурга».
Розовые, обветренные губы улыбнулись: «Ты же хотел меня застрелить, Пестель, если что-то случится». Она вскинула бровь, прядь белокурых волос упала ей на щеку. Пестель, оглянувшись, отведя ее рукой, невольно, рассмеялся: «Я был дурак, Жанна. Прости меня, прости за все».
Она сжала поводья, — маленькой, крепкой рукой. Кивнув, женщина подтолкнула его к солдатам: «Иди, Пестель, и делай свое дело. Правда, — Джоанна помолчала, — все равно с нами, что бы ни произошло».
Джоанна проводила их взглядом. Нащупав пистолет в кобуре, запахнув шарф, она почему-то вспомнила стук капель по крыше дома в Ангостуре, влажную, ветреную тропическую ночь, и тихий голос мужа: «Любовь моя, обещай мне. Если я погибну, не делай ничего опасного. Вырасти мальчика, пожалуйста. Я не хочу, чтобы маленький остался совсем сиротой. Мы оба с тобой знаем, что такое любовь родителей. Пусть и у Мишеля будет счастливое детство. Обещай».
— И я тогда пообещала, — Джоанна повернула коня. Оглянувшись, женщина увидела, что полк уже строится в шеренги на пустой, бесконечной равнине. Она, внезапно, поежилась и повторила: «Пообещала. Надо держать свое слово. Но я не могу уезжать, вдруг понадобится помощь».
Джоанна спешилась. Привязав коня к дереву, она достала подзорную трубу. Офицеры ехали впереди солдат, она увидела полковое знамя, что развевалось на внезапно поднявшемся ветру. Кони шли шагом и Джоанна подумала: «Может быть, все будет так, как случилось там, под Греноблем. Может быть, эти два полка присоединятся к нам, потом вся армия, а потом…, Не лги, — одернула себя Джоанна. «Они хорошие люди, но их нельзя сравнивать с его величеством».
Она прислонилась к стволу дерева. Потрепав лошадь по холке, чиркнув кресалом, Джоанна спокойно сказала себе под нос: «Если все пойдет не так, как мы задумали — лес они обыскивать не будут. Подожду темноты, и отнесу сюда раненых — тех, кого оставят на поле». В седельной суме у нее была фляга с водкой, корпия, и маленькая склянка с опиумом. Джоанна затянулась сигаркой: «Что смогу, то сделаю».
Муравьев-Апостол посмотрел на уже хорошо заметный ряд пушек и повернулся к Пете: «Стрелять не будем. Я уверен, они сложат оружие, как только мы к ним приблизимся». Петя даже не успел возразить, как подполковник крикнул солдатам: «Братцы! На холмах такие же люди, как мы с вами! Они тоже хотят свободы, они обмануты узурпатором! Мы поговорим с ними, и они к нам присоединятся!»
Свистел ветер, было уже сумрачно. Петя, наклонившись к Пестелю, отчего-то спросил: «Павел Иванович, а вы были при Бородино?»
— Я там ранен был, Петр Федорович, как и вы, — коротко улыбнулся Пестель. «А еще я был при Дрездене, Кульме, Лейпциге, в общем, — он махнул рукой, — там же, где и вы. Просто я пехотинец, а вы инженер, поэтому мы и не встречались. Сергей Иванович, — позвал он Муравьева-Апостола, — давайте мне знамя, я поеду вперед.
— Я командир полка, — нахмурился тот, — мне и…
— Вы отвечаете за солдат, — прервал его Петя, — а мы с Павлом Ивановичем старшие по званию, нам и разговаривать с ними, — он указал рукой на холмы: «Они, конечно, в более выгодной позиции. Если они начнут стрелять, мы и минуты не продержимся».
Пестель взял знамя. Они, оторвавшись от шеренги офицеров, направились к подножию холмов. «А у вас золотая шпага за что, Петр Федорович, — вдруг спросил его полковник, — тоже, за Бородино, как у меня?»
Рыжие волосы Пети шевелил ветер, и он улыбнулся: «Нет, за Кульм. Я тогда за час, со своими солдатами, все нужные окопы отрыл, и флеши возвел. Нас, Павел Иванович, на поле боя не видно, мы все больше в грязи и воде возимся».
Они были уже совсем близко. Пестель крикнул: «Братцы! Перед вами Черниговский полк, люди, которые первыми обрели свободу…»
Над их головами засвистела картечь. Пестель, развернув лошадь, так и не выпуская знамени, приказал: «Петр Федорович, надо возвращаться к полку, построить его в оборонный порядок!»
Петя еще успел увидеть, как с холмов спускается кавалерия, как падает с лошади Муравьев-Апостол, а потом и он сам почувствовал острую, мгновенную боль в спине, и упал, зацепившись за стремя. Лошадь понесла, и он подумал: «Жарко. Это кровь. Господи, только бы с Женечкой и Степушкой было все в порядке, только бы они семью не тронули. Не тронут, их вины нет, ни в чем. Только моя, только моя…»
Лошадь внезапно дернулась, один из солдат Черниговского полка, что оказался рядом, вонзил ей штык в брюхо и Петя прошептал: «Зачем?»
— Сами наварили каши, сами ее и ешьте! — солдат выматерился. Петя, упав на окровавленный, в пороховой гари снег, потерял сознание.
Пестель очнулся уже в темноте. Он поднял веки. Застонав, даже не разобрав, кто перед ним, он спросил: «Что…, что с полком?».
— Тихо, тихо… — ее рука была ласковой, твердой.
— Выпей, — Джоанна дала ему немного водки. Он закашлялся. Приподнявшись, оглядевшись, Пестель увидел, что лежит в гуще леса, на расстеленной по земле шинели. Она разожгла костер и построила маленькое укрытие из веток.
— Их взяли в плен, — вздохнула Джоанна. «Почти всех. Кое-кто успел уползти, и я вынесла сюда нескольких легкораненых. Муравьев-Апостол, — она помолчала, — и полковник Воронцов-Вельяминов тоже в плену. Их уже увезли. Будет рискованно их освобождать, хоть я оружие и собрала. Брат Муравьева-Апостола застрелился, я это видела. У тебя голова разбита, — Пестель поднял руку и коснулся тряпки, — они думали, что ты мертв. Я сняла шинели с убитых, мы не замерзнем. И вторую лошадь привела, — Джоанна устроилась рядом с ним, и велела: «Спи. Тебе завтра в седле ехать».
Он быстро согрелся под наваленными на них шинелями. Поморщившись, — голова болела, — Пестель сказал: «Проселками доберемся до Тульчина. Я заберу золото, которое там у меня есть, в тайнике, и разделимся. Ты поедешь в столицу, за сыном, а я отправлюсь на юг. У меня там, — Пестель помолчал, — кое-какие друзья есть, с давних времен».
— Греки, — кивнула Джоанна. «Но Ипсиланти сейчас в плену».
— Зато все остальные на свободе, — ответил Пестель. Поворочавшись, он положил ее голову себе на плечо: «Борьба не закончилась, а только начинается».
Джоанна улыбнулась: «Мы с Мишелем потом приедем к тебе, в Грецию. Если все удачно сложится».
— Именно так и будет, — уверенно ответил Пестель. Обняв ее, он шепнул: «Спи. Я люблю тебя».
Местечко Сквира
Он проснулся от плача ребенка за стеной. В крохотной, боковой каморке корчмы было даже жарко, пахло гусиным жиром, луком. Пестель, услышав тихий голос матери, что встала укачивать дитя, прижался губами к нежному плечу Джоанны. Она спала, положив белокурую голову на руку, размеренно, спокойно дыша. Они продали лошадей в первой же деревне, по дешевке, и там же купили крестьянскую одежду. Пестель пошарил рукой по полу. Найдя сигары, он прикурил от свечи. Джоанна пошевелилась, что-то пробормотала, и, казалось, уснула еще крепче.
— Всадники привлекают внимание, — сказала она, выезжая из леса. «Тем более, сразу видно, лошади у нас армейские».
Перевязанную голову он покрыл потрепанной, заячьего меха шапкой. За эти несколько дней у него отросла короткая, неухоженная бородка. Джоанна была в суконной юбке, старых сапогах и бараньей свитке. В селах она притворялась немой. Только здесь, в еврейском местечке, велев ему подождать на улице, Джоанна решительно направилась к одноэтажной, каменной синагоге.
На них не обращали внимания — голова Джоанны была укрыта платком, как и у местных женщин. Пестель едва успел сказать: «А как же ты…». Джоанна улыбнулась: «Немецкий язык я знаю, а они говорят, похоже. Ты же помнишь — Петр Федорович велел, в случае нужды, сослаться на того раввина, что живет в Любавичах».