Страница 329 из 365
— Пойдем, — просто сказала Дина. Они спустились вниз, жена достала ключи. Отперев ворота, Дина шагнула в сторону. Пахло горьковатой, свежей зеленью, земля была влажной. Исаак, наклонившись, набрал ее в ладонь. Юноша, вдруг, яростно, сказал: «Не буду я ничего продавать, Дина. Это наша земля, наша страна, мы тут живем, и будем жить. И здесь, — он махнул рукой в сторону равнины, — все еще расцветет. Я справлюсь, вот увидишь».
— Мы справимся, — поправила его Дина, и, на мгновение, приложила губы к его руке. Все это время она приходила сюда утром, до рассвета, до того, как надо было собирать внуков Малки и присматривать за ними, до того, как надо было готовить на тринадцать детей. Авиталь она тоже забрала, сказав: «Одним больше, одним меньше, какая разница. Ты, дедушка, занят, ты молишься на двух шивах сразу, и работать тебе надо». Дина таскала ведра воды из колодца и поливала деревья, — зная, с твердой, спокойной уверенностью, — что ее муж не оставит землю.
— Мы справимся, — согласился Исаак и поцеловал ее. Они так и стояли, обнявшись, смотря, как заходит солнце над верхушками деревьев.
Ханеле вышла из дома Бергеров и, поправив платок, пошла домой. Дверь была открыта. Она, прислушавшись, улыбнулась — из сада доносился веселый голос Аарона: «Правильно, милая, это лошадь, а вот это — верблюд. А это — крокодил, вырастешь, и увидишь их».
Женщина опустилась на скамейку рядом с мужем. Взяв на колени Авиталь, поцеловав темные кудри, она согласилась:
— Увидит. Там, — Ханеле махнула рукой на запад, в сторону уже темнеющего неба.
— Мама пришла, — обрадовалась Авиталь, позевывая. «Не уходи больше, мама. Нам весело было, мы играли, — девочка уткнулась лицом ей в плечо.
Аарон сидел, молча, взяв ее за руку. Он вдруг спросил: «Помнишь, тогда, в Париже, когда я тебя еще маленькой девочкой увидел, слепой — ты уже знала, что мы поженимся? Ты мне тогда говорила, что у меня много дочерей будет. И права оказалась, конечно, — он улыбнулся. «Дочерей, внучек…»
— Нет, — Ханеле покачала засыпающую дочь. «Я это на свадьбе вашей увидела — твоей и Иосифа. А что он в сражении погибнет, это раньше мне показали, — она, внезапно, прервалась. Аарон, мягко, сказал: «Ты приехала, как только…»
Ханеле кивнула и горько отозвалась: «Да. Но я не могу сделать больше того, что мне разрешено, Аарон. Я их предупредила, я была готова все отдать, только бы этого не случилось…, Но ничего не вышло, — она подышала и покачала головой: «Не вижу. Все, как в тумане. Я говорила Ционе, что у нее будет сын. Ошиблась, значит. Бывает, — она дернула углом рта. Пожав пальцы мужа, Ханеле вздохнула: «Я буду с тобой столько, сколько надо, Аарон».
— Нет, — он поправил Ханеле. «Это я буду с тобой столько, сколько надо, любовь моя». Он обнял их обеих и вдохнул теплый, осенний ветер: «Отдохните. А я вам спою».
— Спеть, папа, — сонно пробормотала Авиталь, Ханеле прижалась щекой к его руке. Аарон, едва слышно запел:
Durme, durme, mi alma donzella,
Durme, durme, sin ansia y dolor.
Пролог
Северная Америка, весна 1824 года
Бостон
Золоченый кузнечик над шпилем Фанейл-холла крутился под сильным ветром с моря, было солнечно. Дэвид Вулф, вскинув русоволосую голову, посмотрев в голубое, яркое небо, пробормотал: «Хорошо! Не то, что у нас, в Вашингтоне, там уже жара стоит. Понимаю, почему Тед не хочет отсюда переезжать».
Он сбил пылинку с лацкана изящного, светлого сюртука. Потрогав конверт, что лежал во внутреннем кармане, Дэвид пошел вверх, на Бикон-Хилл. В конторе они не встречались. Как говорил Тед Бенджамин-Вулф: «Хоть я своим клеркам и доверяю, но все равно, мало ли что. И во Freeman’s Arms этого делать не надо — там гостиница».
Дэвид прошел мимо особняка, где помещалась контора. Во дворе стояло несколько экипажей, и он хмыкнул: «Тед молодец, конечно. Двадцать два года ему, а уже в суде выступает. Дядя Тедди, пока адвокатом был, отличное имя себе сделал. Да и сейчас — судья Верховного Суда, это у нас многого стоит».
Кованая калитка дома Бенджамин-Вулфов была открыта. Он, поднявшись по ступеням, позвонив, услышал веселый голос кузена: «Дэвид!»
Они пожали друг другу руки. Тед был в домашнем, простом сюртуке. Поймав взгляд Дэвида, кузен обвел рукой переднюю: «Всех слуг отпустил на сегодня, как обычно. Как в Вашингтоне?»
— Отлично, — Дэвид скинул сюртук, достав конверт, и вопросительно посмотрел на Теда. «Здесь твой брат, — рассмеялся тот, — мы с ним документы для суда готовили. Проходи в кабинет, там выпечка от Бланш, свежая совсем. И кофе еще горячий».
Дэвид заглянул в полуоткрытую дверь. Натаниэль, сидел, положив ноги на резной, ореховый столик, дымя сигарой, делая пометки в бумагах. Пахло хорошим табаком, в открытых шкафах поблескивали тусклым золотом переплеты книг. В углу, на гранитном постаменте, стоял мраморный бюст Цицерона.
— Дэвид! — Нат поднялся и, обняв его, покрутил туда-сюда: «Ты на территориях, возмужал. Как индейцы?»
Дэвид похлопал брата по плечу: «Вождь Гувисгуви, он же Джон Росс, сейчас в Вашингтоне. Мы с ним вместе вернулись, будем продолжать обсуждение прав народа чероки. Хотя, мне кажется, — Дэвид опустился в кресло напротив брата и потянулся за сигарами, — ястребы в администрации не позволят нам добиться того, чего мы хотим. Они, видишь ли, — Дэвид чиркнул кресалом, — предлагают два варианта решения индейского вопроса. Либо чероки отказываются от своих прав на землю, и уходят на запад, либо они прекращают быть чероки и становятся гражданами США. Это все наш нынешний военный министр, Кэлхун, — мужчина иронически улыбнулся, — он южанин, а у чероки земли в Теннеси и Джорджии. Кэлхун лоббирует интересы плантаторов. Как же, столько прибыли пропадает, — Дэвид неслышно выругался.
Тед внес серебряный кофейник. Поставив его на стол, он махнул в сторону искусно напечатанной карты на стене. «Дэвид, даже если они уйдут на запад, полковник Ливенворт и его соединения сейчас в Канзасе. Они пойдут и дальше». Тед разлил кофе: «Не знаю, куда еще индейцам деваться. Думаю, и Меневу наши войска найдут, рано или поздно, как бы он ни прятался. Ваш отец, — он взглянул на мужчин, — резервации предлагал…»
Дэвид покраснел. В Государственном Департаменте, где он служил, на отца ссылались постоянно. «Как говорил покойный мистер Вулф… — то и дело слышалось на совещаниях. Когда военный министр Кэлхун, без согласования с Конгрессом, создал у себя бюро по делам индейцев, Дэвид настоял, чтобы его направили туда представителем. Госсекретарь только усмехнулся: «Ваш отец, мистер Вулф, был бы вами доволен».
— Еще чего не хватало, — зло сказал тогда Дэвид, идя по коридору в свой кабинет. «Папа, как я помню, предлагал сбросить индейцев в Мексиканский залив. Пока я жив, такого не случится».
— Не будет никаких резерваций, — Дэвид ткнул сигарой в инкрустированную перламутром пепельницу. «Я уговорю чероки стать гражданами США, вот и все. И землю свою они отдавать не станут. Они здесь жили дольше, чем наши предки. И твои предки, — он подмигнул брату, — тоже.
— Ко мне приходили, — хмуро заметил Нат, отпив кофе, — из Американского Колонизационного Общества, приглашали в правление. Это те, кто хочет всех свободных цветных обратно в Африку отправить, на Перечный Берег, в новую колонию.
— Либерия, — кивнул Дэвид. «Конгресс им сто тысяч долларов выделил. Некоторые штаты тоже внесли в бюджет расходы на переселение свободных негров. И что ты? — он зорко посмотрел на брата.
Нат выпустил клуб дыма и сочно ответил: «Я американец. И дети мои будут американцами, нравится это белым, или нет. Вот что я им сказал, хоть они мне и пели, что в Либерии я смогу, стать министром юстиции, а здесь, — он обвел рукой кабинет, — меня даже в суд не пускают. Ничего, все изменится, а в Африке мне делать нечего. Я лучше дам денег на колледж для цветных, — Нат вдруг, широко улыбнулся: «Все о политике, да о политике, а как там семья?»