Страница 320 из 365
— Я только сейчас понял, — усмехнулся Наполеон, отпив китайского чая, — мы с вами ровесники, месье Жан. Вы меня всего на год старше. Хотя, когда вы с индейцами по Америке кочевали, я еще в училище сидел. У вас очень хороший сын, и невестка замечательная. И внуков двое, я вам завидую.
— Своих внуков уже не увижу, — горько подумал Наполеон и вздрогнул — пламя в камине, на мгновение, поднялось вверх. Он услышал нежный голос Анны: «Смотри».
Она была похожа, — понял Наполеон, — на ту миссис Марту, что он видел на Эльбе. Зеленоглазая девочка, с бронзовыми косами, сидела на краю пустого кресла, тонкие губы цвета спелой черешни улыбнулись. Она исчезла, и Анна, пропадая вслед за ней, шепнула: «Я рада, что она родится, милый. Но это будет еще не скоро».
— Не нравится чай, месье Бонапарт? — озабоченно спросил его Джон.
— Нет, нет, — император вздохнул, — очень нравится. Он действительно снимает боли, так что приносите мне еще.
— Конечно, — спокойно ответил Джон. Расставляя фигуры на доске, он велел себе: «Завтра, или послезавтра. Напиши письма Мадлен, девочкам, Маленькому Джону, и напои его чаем. И себя тоже».
В середине партии Наполеон, внезапно, сказал: «То вещество, при Ватерлоо…, Не то, чтобы я, в своем положении мог давать советы британской империи, — он смешливо почесал гладко выбритый подбородок, — но, месье Жан, так и вправду не воюют. Это…, - Наполеон пощелкал пальцами, — варварство, вот и все. Я видел, как умирал ваш родственник, хоть вы этого и не помните…»
— Помню, — прервал его Джон, двигая фигуру. «Я все помню, месье Бонапарт». Бледно-голубые, обрамленные глубокими морщинами глаза, похолодели. Герцог помолчал: «Идет новое время, месье Бонапарт. Вы знаете, что мины теперь можно взрывать удаленно, скоро мы начнем передавать сведения, пользуясь электричеством, и вообще, — Джон повел худой рукой, — не за горами паровой флот и самодвижущиеся боевые тележки. Так что газы — за ними будущее, поверьте мне».
— Каждый раз, когда я слышу ваш кашель, — ядовито отозвался Наполеон, — я сразу же вам верю, месье Жан.
— Мат, — Джон посмотрел на доску. «Шах и мат, месье Бонапарт. Спасибо за игру. Я распоряжусь, чтобы вам накрывали обед».
Он ушел. Наполеон, вертя в пальцах черную королеву, хмыкнул: «Все равно. Надо ему сказать. Вдруг я больше не увижу Анну, вдруг она не придет. Сказать, а уж он найдет способ ей передать». Наполеон поставил фигуру на место. Вдохнув, он поморщился от боли: «Вот и все. Время пришло».
На круглом столе орехового дерева горели свечи. Обед уже заканчивался. Дебора внесла миндальное печенье. Разливая кофе, она весело сказала: «Здесь, конечно, тыквы не найдешь, а то бы я вам, — она улыбнулась Джону и Еве, — испекла наш, американский пирог. Мама мне рассказывала, дядя Джон, — она подвинула герцогу чашку с чаем, — что вам он очень нравился».
— И брага из сиропа кленового, — Джон подмигнул Деборе. «Не говори мне, что вы с мамой ее не пили, вы же не квакеры».
— Пили, конечно, — Дебора присела, — впрочем, у нас, на озере, и виноградник был. Там климат мягкий, несмотря на то, что зимы суровые бывают. А здесь, — женщина вздохнула, — и того нет, приходится изюмное вино делать.
— Все равно очень вкусное, — Ева улыбнулась, — мама мне рассказывала, на Святой Земле она тоже такое ставила.
Пахло пряностями, комната была теплой. Давид, откинувшись на спинку кресла, добродушно велел: «Шмуэль, не сиди с нами за полночь. Нам с тобой завтра три мили на молитву идти, и три мили обратно. И все до завтрака, — он похлопал сына по плечу.
— А что, — спросил Маленький Джон, — здесь еще есть евреи, кроме вас?
— Проезжающие, — Джо рассмеялась, — с кораблей, что в Кейп идут, в Индию. Свитка Торы у нас нет, конечно. Молимся, как можем, праздники отмечаем. Мацу мы с Деборой сами печем, его величеству она нравится, кстати.
— Вот же упрямцы, — подумал Джон, — он уже шесть лет, как не император, а все равно, они его все «Величеством» называют. И они, и все французы, что с ним сюда приехали. Ничего, ему недолго жить осталось.
Он искоса посмотрел на сестру — под светло-голубыми глазами залегли темные тени. Джон вздохнул про себя: «Она похудела. Хотя она всегда, как щепка была, тонкая. Дебора в мать, конечно, фигуры у них похожи, хотя она выше. Капитан Кроу за шесть футов был. А Джо…, она усталой выглядит».
Когда прочли молитву после еды, женщины стали убирать со стола. Шмуэль увел Маленького Джона в свою комнату, — показать книги. Давид, спокойно, сказал: «Дядя Джон, мне надо с вами посоветоваться кое о чем. Пойдемте в мой кабинет».
Там было тихо, на рабочем столе стоял простой, оловянный подсвечник, и рядом — открытый том какого-то руководства по хирургии. «Вы садитесь, — попросил Давид герцога, — садитесь, пожалуйста».
Джон взглянул на короткую, темную, уже с проседью бороду племянника. Герцог, внезапно, незаметно, улыбнулся: «Он на отца, конечно, похож. Такой же здоровый. Сорок лет ему этим годом. Иосиф тоже рано поседел. Но здесь на Святой Елене, у них жизнь спокойная, впрочем, они и уедут скоро. Пусть в Америку отправляются».
— А как Элишева? — спросил он, закашлявшись. «Как муж ее?»
— Хорошо, — коротко ответил Давид. «Вино их по всей Европе пьют, этроги они даже в Англию посылают. Исаак учится, Элишева пишет, что он очень способный, а Циона тоже акушеркой хочет быть. Дядя Джон, — он протянул руку, — отдайте мне мышьяк. Прямо сейчас».
В кабинете наступила тишина. Джон, вдруг, почувствовал слезы у себя на глазах. «Давид, — сказал он, едва слышно, — Давид, это для меня…, Не для него. Я не знаю, откуда…»
— Неважно, — хмуро проговорил племянник. «Дайте мне мышьяк, и чтобы я больше об этом не слышал. И не просите меня отравить его величество. Я врач, и никогда таким заниматься не буду. Тем более, он и так тяжело, болен, ему немного осталось».
Давид увидел, как худая рука дяди медленно шарит за отворотом сюртука. «Мне тоже — раздался шепот, — тоже недолго жить суждено, Давид. Я прошу тебя, не лишай меня…, - Джон не закончил, и, сглотнув, замолчал.
— Сидите, — велел Давид. Поднявшись, племянник бесцеремонно обшарил его карманы, выхватив запечатанный конверт. Джон даже не стал сопротивляться. Он опустил седую голову в ладони. Набрав воздуха, почувствовав, как всегда, острую боль в груди, герцог стал кашлять.
— Дай, — попросил Джон, — дай мне умереть, Давид. Ты же врач, ты можешь…
— Пока я здесь заведую госпиталем, — угрюмо отозвался доктор Кардозо, — на вверенной мне территории никто не умрет от моей руки. И никто никого не отравит, понятно вам, дядя Джон? Ваше здоровье — это моя ответственность, и я не позволю вам покончить с собой.
Джон, поднялся, опираясь на трость, и выругался: «Я у тебя и спрашивать не буду, щенок. Твой отец…»
Давид тоже встал — он был на две головы выше Джона.
— Хватит! — яростным шепотом сказал мужчина. «Мой отец был моим учителем, я с ним оперировал за одним столом, и спал в одной палатке. Он говорил, что жизнь- это величайшая ценность, дядя Джон, и не нам решать, как и когда ее прекратить. Оставьте моего отца в покое, он бы не стал давать яд ни вам, ни…, - Давид осекся, и они услышали стук в дверь.
— Давид, — озабоченно сказала Дебора, — пришел камердинер его величества, говорит, что ему плохо.
Давид взял подсвечник. Сняв сюртук, натянув рабочий, холщовый халат, он положил конверт с мышьяком в пепельницу. Врач поднес огонь к бумаге и пробормотал: «Его дым не опасен». Конверт загорелся белым, коротким пламенем.
— У тебя же Шабат, — слабым голосом запротестовал Джон. «Тебе нельзя жечь…»
— Спасение жизни важнее, чем Шабат, — буркнул Давид и прислушался: «Начинается непогода, ветер как свистит. Берите сына и пойдем, посмотрим, что там с императором».
Он поднял засов. Джон, медленно, морщась от боли в груди, последовал за ним.
Они сидели на постели — Анна справа, дочь — слева. Наполеон улыбнулся: «Они меня услышали. Все хорошо, все хорошо». Анна взяла его руку, и, прижав ее к щеке, поцеловала пальцы: «Ты отдохни, милый. Отдохни, мы с тобой. И с мальчиком твоим все в порядке».