Страница 305 из 365
— Что Бог соединил, того человек не разрушит, — напомнила себе Ева. «Никто ничего не сделает. Джон совершеннолетний. Это только если оба, и жених, и невеста, не достигли брачного возраста, нужно разрешение родителей. А нам не нужно. Господи, — она тяжело вздохнула, — как же это будет, я ничего не знаю…, И спросить не у кого, бабушка Тео и тетя Элиза сразу что-то заподозрят…»
Ева вспомнила, как еще давно, двенадцатилетней девочкой, нашла дома старую Библию с пометками отца. Мать разрешала им читать только Псалмы, Евангелия, и послания апостолов, — остальное, как говорила она, — было не для девичьих ушей. Ветхий Завет она им декламировала сама. Ева подозревала, что мать многое выпускает. Там-то, в Библии она и отыскала Песнь Песней. «Очи твои, — зачарованно читала Ева, — очи голубиные». Дальше она увидела строчки, от которых, совсем зарделась, часто задышала и захлопнула книгу: «Не может быть такого. Это, это же…».
— Все будет хорошо, — сказала она, себе сейчас, вспомнив слова Суламифи. «Там все написано, я помню».
— Так откуда гиацинты? — услышала она голос младшей сестры. Диана сидела с ногами на кровати, требовательно глядя на нее.
— Только никому не говори, — обреченно предупредила Ева, опускаясь в кресло, пряча записку в глухой рукав платья.
Тонкие губы Дианы улыбнулись. Она уверила девушку: «Буду молчать, разумеется».
— Люк, — Диана накручивала на палец рыжий локон, слушая сестру. «Отлично, просто отлично. По веревке я влезу, я ловкая».
Она еще до обеда, ненароком, поинтересовалась у дяди Питера, нет ли в доме карты Лондона. «Мне хочется посмотреть, — невинно сказала девушка, — как далеко отсюда Британский музей. Мы с бабушкой Тео в экипаже ехали, непонятно было».
Дядя Питер привел ее в свой кабинет. Разложив искусно напечатанную карту, он все показал и объяснил. Диана смотрела и запоминала. Олдгейт, где, на Дьюкс-Плейс стояла синагога, был к северу от Ист-Энда. «А мы в Мэйфере. Надо добраться на Оксфорд-стрит и там идти на восток, к Сити. Потом повернуть на север. Ничего, не пропаду».
Поднявшись в свою комнату, — переодеться к обеду, — девочка быстро начертила план на листке бумаге. Подпоров тайник в подоле платья, Диана положила карту к письмам деда, и победно улыбнулась.
— Он тебя утром забирает? — спросила Диана сейчас у сестры.
Та кивнула. Повертев в пальцах простой, медный, крестик, Ева всхлипнула: «Диана…, Как же это будет? Я его так люблю, так люблю, и он меня тоже. Но его родители, и мама…, Что мама скажет?»
— В Австралии, — рассудительно заметила Диана, — полно язычников. Мама будет только рада, поверь мне. Ты без работы не останешься, — она спрыгнула с кровати и поцеловала сестру в лоб, — графиня Хантингтон. А его родители, — девочка развела руками, — ты сама слышала, тетя Мадлен рассказывала — она из Бретани в одном рваном платье бежала. Его светлости это было все равно.
— У тети Мадлен, — Ева дернула губами, — титул, которому шестьсот лет уже. Семье Джона титул Вильгельм Завоеватель дал. А мы кто?
Диана выпрямила спину и гордо откинула голову: «Когда предки твоего Джона еще были дикарями, наши — служили единому Богу в Храме, в Иерусалиме, понятно?»
— Диана! — ахнула Ева. Сестра, взяв ее руку, пожав пальцы, улыбнулась: «Все будет хорошо. Я с вами выйду. Тоже притворюсь, что у меня голова болит».
— Зачем тебе? — нахмурила брови Ева. Диана, вернувшись на кровать, отрезала: «Затем. Не прекословь мне, иначе всем все расскажу, — она рассмеялась. Девочка успокоила старшую сестру: «Просто хочу погулять по Лондону, сама. Пройдусь здесь, в округе, и вернусь, тоже через их особняк. Там никого не будет? — она приподнялась на локте.
— Джон написал, — слабым голосом ответила Ева, — что его отец в Букингемском дворце ночует, ближайшие несколько дней. По работе, — она подавила вздох: «И у Джона так же будет. Господи, а еще эта Австралия, там дикари…, Ничего, — Ева приказала себе собраться, — все равно, мы сначала на Святую Елену поедем, и хорошо. За его светлостью уход нужен, он больной человек. Это если нас не разведут, конечно, — мрачно напомнила она себе. «Мало ли, какой священник нас венчать будет. Например, тот, что запрещен в служении. Сейчас много таких. А кто еще согласится поженить пару против воли их родителей?»
— Знаешь, — будто услышав ее, рассматривая свои ногти, заявила Диана, — вам никто ничего не запрещал.
— Это потому, — Ева опустила голову в руки, — что мы не спрашивали, вот и все.
— Лучше, — зевнула девочка, — сделать, и потом попросить прощения, чем ждать, пока тебе что-то разрешат. Вам и прощения просить не надо, не за что, — она взбила подушку и велела: «Давай спать, ты завтра должна быть самой красивой, ты же невеста».
— И венчаться буду в трауре, — поняла Ева, переодеваясь в гардеробной. «Ничего страшного, — она взглянула в зеркало. В свете заката ее волосы отливали золотом, щеки покрылись легким румянцем. Она вспомнила шепот Джона: «Я не могу, совсем не могу жить без тебя, Ева. Не умею, вот и все. Пожалуйста, пожалуйста, если я тебе, хоть немного нравлюсь…»
— Ты…, - ответила тогда Ева, — ты мне очень нравишься, Джон…
— А потом он меня поцеловал, — девушка мечтательно закрыла глаза и глубоко, счастливо вздохнула.
Все оказалось просто. Бабушка Тео постучала к ним в дверь и услышала тихий голос Евы: «У меня голова болит, наверное, на солнце вчера перегрелась, а Диана спит еще». Женщина ласково ответила: «Отдыхайте, милые».
С крыши дома свесилась веревка. Джон, нырнув в гардеробную, удивленно спросил: «А ты что здесь делаешь, Диана?»
— Решила прогуляться, — девочка вскинула острый подбородок. «Через ваш дом обратно вернусь, вот и все. Я не свалюсь, я ловкая».
— Ну-ну, — пробормотал Джон, глядя в упорные, зеленые глаза. У парадного входа особняка Холландов уже стоял простой экипаж. Джон шепнул Еве: «Я сам за кучера буду, любовь моя. Ни о чем не волнуйся, пожалуйста. Там, внутри, — он улыбнулся, — букет, я его по дороге купил».
Ева устроилась на сиденье. Положив на колени белые гиацинты, она взглянула вслед сестре. Диана уже обогнула парк, ее не было видно, и девушка успокоила себя: «Погуляет, и придет, еще рано, никто ничего не заметит. Дядя Питер и дядя Майкл ушли, тетя Тео по хозяйству хлопочет, а Элиза спит».
Верхушки деревьев в маленьком парке на площади были освещены нежным, розовым рассветом. «Папа, — Джон тронул экипаж, — он поймет, не может не понять. И мама тоже. Они по любви женились, и большой. И я так хочу. Господи, — он повернул на юг, — скоро совсем. Не могу поверить. Папе я записку оставил, и Ева письмо написала, для тети Тео. Нас никто не тронет, у нас законный, венчанный брак».
На набережной Темзы, подъезжая к Лондонскому мосту, он посмотрел на птиц, что вились в утреннем небе. Большой, красивый ворон, что-то закаркал. Джон, вдруг, смешливо сказал: «Ты бы так же поступил, я знаю».
Диана усмехнулась, идя на Оксфорд-стрит: «И что она дрожит? Джон от нее глаз отвести не может, и все время руки ее касается. Думает, что незаметно, а я все вижу. Вот и хорошо, пусть Ева едет в Австралию. Там, конечно, совсем все не устроено пока, но с Джоном ей ничего не страшно».
Лавочники только раскрывали ставни. Диана почувствовала, что хочет есть. «Денег у меня нет, — хмыкнула девочка, — даже медной монетки и той не найдешь. Ничего, — успокоила она себя, — потерплю. Как это дедушка Аарон написал: «Ни о чем не беспокойся, милая Дина, сказано: «Все евреи ответственны друг за друга». Раввинский суд тебе найдет, с кем добраться до Амстердама, а оттуда поедешь в Ливорно. На корабле приплывешь в Яффо, где я тебя встречу. Маме твоей я все объясню, впрочем, я думаю, что она будет согласна».
Диана повертела на запястье холщовый мешочек, где лежали все бумаги. Крест она сняла еще утром. «Насчет мамы, — кисло сказала себе девушка, — это мы еще посмотрим, конечно. Сначала Ева, теперь я. Ничего, Аарону всего девять лет. Он, кажется, не собирается, ни в Иерусалим, ни еще куда-нибудь. Станет священником, и мама будет счастлива».