Волчий мох

Глава 1

Зима в этом году выдалась на удивление ранняя. В окошко ещё не постучался Варварин день, а снежный покров уже успел схватиться крепким морозцем, который, похоже, и не собирался ослабевать.Один из дней в эту пору выдался на редкость мглистым и холодным. Стужа сковала туманную дымку морозом и никак не хотела уступать свою пленницу ни ветру, ни солнцу. А самой дымке такое пленение пришлось по нраву, и она, сговорившись с низкими рваными тучами, с завидным упрямством силились вместе заслонить ясный взор солнцу. И это весьма неплохо удавалось маревой смычке!

Солнечный круг потускнел, стал бледным и выглядел, словно огромный мутный глаз без зрачка. Неустанно заглядывая в прорехи средь туч, это око-бельмо всё старалось разглядеть, что же там, на грешной земле, так усердно пытается скрыть загадочная мгла…

Беспокойство охватило солнце, сильное беспокойство. С начала мироздания оно надёжно стояло на страже добра и света, но сейчас в дозоре содеялось что-то неладное: даже днём, не таясь, Зло норовило показать себя, лихой удалью взыграть! И всё бы ничего, солнечному свету не впервой изгонять тёмные силы, да вот беда: слишком часто ярым сподвижником Зла оказывается… Человек!

А морозная дымка уже просто дышала тревогой…

Далеко за полдень дремотную полесскую деревушку Берёзовку взбудоражили надрывные крики мужиков. Поднятый переполох всполошил сельчан, и они горохом высыпали из хат кто в чём был. Взорам людей предстала странная картина: по улице, обезумев от страха, металась лошадь, запряжённая в сани-розвальни. Вскидывая морду и порывисто дыша, она дико шарахалась по сторонам. Однако выработанная за годы привычка всё равно вела её домой: через Берёзовку на Буслаев хутор.

Но людей больше поразило вовсе не странное поведение напуганной лошади! На санях, судорожно вцепившись в боковой отвод и низко скрючившись, сидела Лукерья Буслаиха, женка довольно зажиточного крестьянина Степана Буслая. Этот хуторянин не только умел работать и деловито вести хозяйство, но и знал толк во многих других делах, сулящих выгоду. Таких, как он, крестьяне называют забористым словцом «хваткий». Да вот только на этот раз хватка, видать, не сработала: раскинувшись в неудобной позе, мужик лежал на санях и, похоже, был мертвецки пьян. А ведь они на ярмарку ездили, продавали там что-то и наверняка возвращались не с пустыми карманами. И чтобы Буслай, имея на руках гроши, напился! – выглядело это ой как странно! Да и вообще всё было странным: перепуганная лошадь, пьяный Буслай и… словно полоумная его женка.

От одного вида Лукерьи селянам становилось не по себе. Вид у бабы был куда более бедственный, чем у застращанной лошади. Хустка с её головы где-то по дороге слетела, и длинные раскосмаченные волосы развевались, словно полотнище зловещего вылинявшего стяга.

Вдалеке за санями бежали два мужика, живущие на краю деревни. Это они первые заметили ошалевшее животное и, заподозрив неладное, подняли тревогу. За ними, сильно прихрамывая, ковылял местный хлопец Ефимка Асташов. Мужики неистово махали руками, взывая остановить лошадь. Многие сельчане дружно бросились ей наперерез. Но, приблизившись и разглядев, что на санях, кроме ополоумевшей бабы, лежал вовсе не пьяный, а, скорее всего, мёртвый её мужик, терялись и убавляли прыть.

Но вот кому-то всё же удалось остановить злосчастные сани, и полешукам – жителям Полесья – предстало и вовсе жуткое зрелище.

Лукерья, блуждая диким взглядом, явно ничего и никого не замечала. В исступлении она раз за разом всхлипывала и глухо стонала. Временами её стенания вдруг перерастали в жуткий вой, от которого даже мужики содрогались и спешно крестились. Да и как тут не перекреститься, коль перед глазами ещё и… мертвец.

Да, Буслай был мёртв! Тело лежало в необычной позе лицом вниз. Правая рука как-то неудобно вывернута за спину, а левая, судя по изодранной кисти, всю дорогу тянулась по снегу. Такого никому из берёзовчан видеть ещё не доводилось! Но самая жуть красовалась на голове несчастного…

Череп на затылке был проломлен, а большой полусодранный в этом месте лоскут кожи с волосами отвалился и словно тряпка лежал на воротнике добротного кожушка, изрядно запачканного кровью. На тёмном фоне сена и одежды осколки черепа ярко рдели светлым кроваво-розовым цветом. Издали у раны было потрясающее сходство с огромным распустившимся цветком мака – свежим, сочным и… зловещим.

Толпа застыла в тяжёлом безмолвии. Не холод жалил тела людей, а неописуемый животный страх леденил им души. И только взгляды были как никогда суматошные: в них играл бесноватый интерес! Пристально пялясь то на Лукерью, то на распластанного Буслая, глаза людей как будто нарочно выискивали самое отвратное.

Оторваться от жуткой картины было трудно. Так уж устроен человек: любопытство зачастую бывает сильнее страха. А если ещё и всем миром стоять, то какой уж там страх! Каждому хотелось самому всё узреть, а не слушать потом чьи-то россказни. И стояли селяне на морозе, накрепко завороженные страшным зрелищем.

– Неужто Буслая зашибли? – спросил у односельчан только что подбежавший Панас, деревенский маловер и любознательный пройдоха. Мужик бестолковый, зато на язык дюже едкий.

– Видать, из-за грошей… Буслай-то с ярмарки никогда пустым не вертался… – тихо раздалось в ответ.

– Точно… Кто-то разбой учинил на дороге.

– В наших краях разбойников отродясь не бывало. Ну, из-за межи иль по пьяни мужики сцепятся – это понятно. Но вот чтоб до смертоубийства – упаси боже, – шёпотом переговаривались крестьяне.

Люди терялись в догадках: чья же это лихая рука сотворила такой смертный грех?! Для тихих и спокойных полешуков душегубство было невиданным злодеянием. И вот нате вам – дикое и загадочное смертоубийство! Не понаслышке! Не где-то там, в дальних краях, а здесь, под самым боком и наяву!

С порывистым сиплым дыханием к саням подбежал один из мужиков, которые первыми подняли тревогу.

– Ну что тут? – запыхавшись, спросил он.

– Да вот, сам глянь, – ответил кто-то, уступая место ближе к саням.

– Ох, ты ж, твою мать, – содрогнулся мужик. – Жуть-то какая…

– А яны-то через Вовчы мох ехали… Другой жа дароги у нас нема, – со страхом произнёс Панас, и все сразу поняли его намёк.

Слова Панаса взорвали толпу горестными возгласами и всхлипами. Селяне загудели, с тревогой начав обсуждать свалившееся на них лихо…

За урочищем Волчий мох издавна закрепилась дурная слава проклятого места. Люди считали, что там обитает нечистая сила! И если в урочище начинала твориться чертовщина, то чаще всего это был не единичный случай. Порой нечисть так буйствовала, что селяне надолго забывали покой. Старики говорили, что даже целое поколение могло вырасти, с опаской оглядываясь на проклятое место. Но бывали и тихие времена, когда вдруг ни с того ни с сего возьмёт да и сгинет куда-то непонятное лихо. И тогда тишь да блажь тоже могли длиться несколько лет кряду. Вот такое затишье, похоже, и закончилось! Да ещё как! Душегубством!

Откуда на урочище свалилось проклятье и сколько это длится, даже никто из стариков не мог припомнить. Но жило поверье, что в Волчьем мху давным-давно произошло страшное событие из числа смертных грехов, вот с тех пор там и завелась нечисть. Старожилы лишь припоминали какое-то предание о любви молодого шляхтича к цыганке-красавице, но что именно в нём говорилось, ветер времени всё унёс.

Хоть и происходили раньше в Волчьем мху странные явления, да всё как-то обходилось одними страхами. Бывало, конечно, что скот пропадал в этом месте, а после люди находили лишь растерзанные их трупы. С виду раны были похожи на волчью работу, но… это только с виду. Уж как-то странно волки пировали над добычей! В страхе крепко дивились тогда селяне, да на волков всё и списывали. А на то, что у крупных животных иногда были переломаны ноги или хребет, люди для своего спокойствия закрывали глаза, вернее, притворно делали вид, что в этом нет ничего необычного. Да мало ли от чего может быть сломана кость толщиной с человеческую руку! Волки – да и всё тут! Однако в глубине души многие здраво понимали: волки такого сделать не могли, а вот волколак… Дальше продолжать такие рассуждения суеверные полешуки боялись.