Бес

Нет, мы не стали жить вместе. Только короткое время, в которое я приезжал к ним, или когда увозил их на море. Она знала о моих женщинах. Точнее, об их наличии в моей жизни, но при этом никогда не устраивала сцен ревности. Марина никогда и не претендовала на что-то большее. Мне вообще иногда казалось, что нас объединил именно Женька. Память о нем. Странно? Возможно. Я бы сам удивился, услышав подобное от другого человека.

— Почему пилотом?

Я вышагивал по комнате с телефонным аппаратом в руках, следя по монитору за камерой Ассоль, в которой она неподвижно сидела на краю своей кровати. Детский голос заставил встрепенуться и вернуться мыслями к нашему с Марком разговору.

— Потому что полет — это свобода. Представляешь, ты летишь, а под тобой целое небо, уууух, — мальчишка выдохнул, будто наяву увидел облака под ногами.

— Это огромная ответственность за жизни десятков людей за твоей спиной.

— Ты сам говорил, что ответственность во всем, что окружает нас, что она так и так есть каждый день. Так какая разница?

А разница была в том, что он никогда не сможет стать пилотом самолета. На самом деле мы даже не были уверены, что он сможет вести обычную жизнь, до последнего времени он даже толком ходить не мог. Без постоянных болей в позвоночнике и ногах. Без кучи лекарств, которые принимал курсами. Длительное восстановление после того, как один выродок сбил Марка на пешеходном переходе. Не углядела Марина, толкала перед собой коляску с дочкой, а сын сзади шел. И какой-то пьяный подонок сбил парня и протащил его метр по асфальту.

И самым страшным оказалось то, что я узнал не сразу. Как раз обустраивал этот чертов остров. Застрял здесь на две недели, и сообщение от своего человека, приставленного следить за ними, получил позже. Но иногда даже самые большие деньги неспособны вылечить полностью и насовсем. Тот удар машины, помимо прочего, отбил внутренние органы мальчишке, и начался процесс заражения крови. И снова я смотрел сквозь больничное стекло на его бледное лицо, на утыканные трубками худенькие руки и думал о том, что не сдержал своего слова и обманул Женю.

Она называла меня папой. Аленка. Она слишком недолго видела своего настоящего отца, чтобы запомнить его лицо и имя, и поэтому считала таковым меня. Обнимала тоненькими ручонками мою шею и целовала в щеку, заставляя подыхать от нежности, от желания держать ее в своих объятиях вечность и никому не отдавать. Никогда. Чтобы слышать это ее "папочка" и млеть от осознания, что у меня есть дочь.

Иногда я думал о том, что оказался настолько ничтожным, что не имел ничего своего, настоящего своего. С самого рождения. Я не имел дома и жил в волчьем вольере, который считал своим жильем. У меня не было матери, и ее заменила мне волчица. У меня не было своих детей… а точнее, мои дети становились всего лишь опытным материалом, и я присвоил себе чужих. У меня не было жены, и я стал считать ею чужую. А еще когда-то я думал, что у меня была любимая женщина. Но я ошибался и тогда.

Доктор говорила, что делала сверхчеловека, а я все чаще понимал, что оказался слишком ничтожным, недостойным, чтобы иметь свое собственное. Маму, семью, счастье. Но затем я понимал, что у меня не было другого выхода. Или сдыхать от ненависти к ней и к себе, или не позволить этой дряни поглотить себя без остатка и алчно наслаждаться тем, что имел. Каждой минутой с теми, кто меня любил. А меня, да, любили. Эти два ребенка. И я не сомневался в этом ни одной минуты своей жизни. И знаете, что? Это оказалось охренительно круто — осознавать, что тебя на самом деле любят. А точнее, заново вспоминать, каково это. Только в этот раз их любовь была настоящая, от нее не воняло гарью сожженных в пепел иллюзий.

ГЛАВА 8. АССОЛЬ

А я все еще была жива. Так странно мне казалось, что с такими ранами внутри не живут. Но я ошиблась. Оказывается, с ранами можно еще долго агонизировать и страдать бесконечно. После того, как я увидела его с детьми, я отказалась есть. Я захотела сдохнуть. Здесь, в его долбаной вонючей клетке. Пусть наслаждается моей смертью. Он ведь для этого привез меня сюда. Мне приносили еду и уносили полные подносы, они не могли заставить, не могли даже слова сказать, а Саша исчез. Не приходил и не появлялся в поле моего зрения за окном.

Я отчаянно надеялась, что его не будет достаточно долго, чтоб я успела завершить начатое. С моей анемией и подорванным здоровьем долго не продержусь. И я надеялась, что это конец… я видела его перед глазами в голодных галлюцинациях, измученная мыслями далеко не о еде, а о том, что он посмел иметь то, что отнял у меня. Посмел иметь детей и семью. Кто-то называет его отцом, а мой ребенок сгнил в земле, и я даже не знаю, где похоронены ее косточки.

Все эти годы я мечтала, что придет конец этой агонии под названием моя жизнь. Я вытравливала в себе все живое, я превращалась в мертвеца сознательно и надеялась не проснуться от передоза. Ведь когда-нибудь все же это должно было произойти — моя смерть. Такая желанная и благословенная для меня.

Мои мучения длились годами. Я казалась себе пустой, выпотрошенной дочиста, изможденной и жалкой. Я жила, как живут приговоренные к смерти без срока приведения приговора в исполнение. В постоянном ожидании. За одним исключением — я ее не боялась.

— То есть ты действительно считала, что твоя смерть будет настолько легкой?

Я даже не вздрогнула от звука его голоса. Потому что ждала, что услышу его и, конечно же, намного раньше, чем все закончится. Разочарование полоснуло по нервам, и с губ сорвался легкий стон. Я приоткрыла глаза и встретилась взглядом с его бесовскими черными радужками. Ноздри раздуваются, и хищник явно наслаждается запахом страдания жертвы.

— Я попыталась. Оно того стоило.

Саша улыбнулся, странная улыбка. В ней нет триумфа, но в ней отражается какое-то злорадное восхищение. Он склонился ко мне, опираясь рукой на жесткую подушку.

Долгие дни голода и моральное истощение все же играли со мной злую шутку, и вместо ненависти мне до боли хотелось искать защиты в его объятиях, как раньше. Его голос и близость сбивали меня с толку, обманывали все мои инстинкты, нарушали все мои принципы.

От его запаха кружилась голова, я так слаба физически, что не могу бороться с моими эмоциями. Дикая, безумная страсть к этому жуткому существу никуда не делась. Она, как самое настоящее проклятие, жила внутри меня под кожей и змеилась от одного взгляда на него. И кокаину не сравнится с этим чистейшим кайфом вдыхать и жадно впитывать каждое его слово. Это его я заменяла белым порошком, нашла суррогат, который спасал от бешеной ломки по его рукам, по его тел, у по всему, что являлось им, а следовательно, являлось и мной самой.

Ненависть трансформирующаяся в больную любовь, которая так тесно сплеталась с этой самой ненавистью, что я уже не различала, где одна, а где другая. Только сердце на куски разрывается, когда он так близко.

— Слишком рано. Ведь мы еще даже не начали играть, и ты не видела, сколько всего я приготовил для тебя, моя любимая сука.

Нервно сглотнула от того, насколько близко склонился ко мне и как обожгло его дыхание мое лицо.

— Я даже не сомневалась, что все будет идеально. Ведь ты перфекционист, Саша. Даже моя смерть должна быть такой, как ты спланировал.

— О дааа, именно такой, как я спланировал. Я уверен, что ты оценишь мои старания.

Он рывком усадил меня на кровати и кивнул кому-то за своей спиной. В ту же секунду ко мне приблизилась женщина с иглой и катетером. Саша стиснул мое запястье, впиваясь взглядом мне в глаза.

— У тебя есть выбор, ты подчинишься и дашь ей это сделать, а потом начнешь нормально питаться, либо тебя свяжут по рукам и ногам и будут делать это насильно. А если я решу, что этого мало, то тебе засунут трубку в рот и будут заливать в тебя еду насильно. Тебе не понравится. Это будет зверски больно и унизительно.