Страница 32 из 39
Все повернули к нему головы. А сидевший с ним рядом Подсушка вздрогнул от страха, зашипел, как горячая сковорода, на которую плеснули холодную воду, и отодвинулся подальше.
Филипп Иванович встал. Он видел лица всех сразу — затылков уже не было. Были в подавляющем большинстве добрые люди. Он остановил взгляд на лице Масловского: умный, ободряющий и в то же время злой взгляд этого ученого одобрял его — они поняли друг друга. Много таких же искренних и умных глаз посмотрело на него одобрительно. Настолько много, что чернохаровы и святохины сидели среди них корявыми сорняками, похожими на сухую полынь среди сочного огорода.
— Прошу слова! — сказал Филипп Иванович громко и отчетливо. — Я больше не могу! Нельзя дольше терпеть! И…
— Что вы хотите этим сказать? — перебил его резким голосом Карп Степаныч, привыкший к тону многих председателей собраний, умеющих одной такой репликой осадить любого оратора, если он им не нравится.
— Я хочу сказать, товарищ Карлюк, прежде всего о том, чтобы вы меня не перебивали.
По залу прокатился шелест. В нем нетрудно было различить и одобрение и злость. А Филипп Иванович заговорил.
Ни Карп Степаныч, ни Ираклий Кирьянович не помнили толком, о чем говорил Егоров, — их ошарашили слова обвинения, которые он бросал прямо в лицо Карлюку, Чернохарову, Столбоверстову и иже с ними. Ираклий Кирьянович находился-то рядом с Филиппом Ивановичем, и на них обоих, как ему казалось, смотрели все сразу. Он стонал, видя, что буря нарастает. Сейчас, вот-вот сейчас, думалось ему, этот колхозный агроном в кирзовых сапогах начнет добираться и до него, товарища Подсушки.
— Сегодня мы слышали весьма «интересный» доклад-сообщение, — говорил Филипп Иванович иронически. — Он интересен тем, что всем содержанием доказывает одно: в сельскохозяйственной науке при желании можно из блохи выкроить голенища. (По залу прокатился смешок.) Сегодняшнее сообщение — продолжение все той же линии…
— Грубо, и недостойно собрания ученых! — бросил реплику Столбоверстов.
Но Филипп Иванович, не обратив внимания на это, продолжал:
— Да, продолжение все той же линии… Но посмотрим внимательно в село, в поле, в колхозы, для которых якобы делаются подобные диссертации. Сельское хозяйство отстает, оно ждет — требует! — от науки помощи и вмешательства. А карлюки достигают званий на темах глупых и бесполезных.
Тут-то и вспотел Карп Степаныч. Но все-таки нашел силы перебить оратора. Он собрал весь свой дух, сделался внешне спокойным, почесал кончик носа оглобелькой очков и встал. Перебивая оратора, обратился к собранию:
— Кто перед вами выступает? Перед вами выступает исключенный из партии. Он уволен с работы. — Повернувшись к Егорову и надев очки, Карлюк строго и повелительно сказал: — Прекратите клеветать! Не то место выбрали! — И, забыв, что он не председатель собрания, обратился к присутствующим: — Кто имеет слово?
Все молчали.
В напряженной тишине Филипп Иванович говорил:
— Нет! Не получится, Карлюк! Я не замолчу, пока не скажу. Я знаю, почему вы меня боитесь. И вы знаете! — Филипп Иванович смотрел прямо на Карлюка и продолжал: — Предстоит трудная работа по очищению сельского хозяйства от болтунов и невежд в мантиях ученых, по очищению науки от бездумности, своекорыстия и шаблона в агротехнике и животноводстве…
Карп Степаныч опешил. Он не понимал бурных аплодисментов, раздавшихся после речи агронома Егорова. Он не слышал того, что говорил Чернохаров, спасая ученика, не заметил, как по инициативе того же Чернохарова собрание было перенесено на неопределенное время «ввиду грубых и недостойных выпадов против науки». Не заметил Карп Степаныч, как разошлись все и зал остался пустым. Он все сидел и сидел. Наконец он заметил в заднем ряду единственного человека. То был Подсушка. Ираклий Кирьянович не мог стронуться с места, он был не в силах возвратиться к жизни и шептал:
— Авраам роди Исаака, Исаак роди Иакова…
— Вы? — спросил глухим голосом Карп Степаныч.
Подсушка очнулся и ответил, глядя в упор на начальника:
— Я. Так точно — я. Как же… теперь?
— Вот так… — Карлюк поник головой.
Тут вошла уборщица и сказала:
— Ну-у, раскисли! Выходите. Мне порядок наводить надо.
— Извиняюсь! — сказал Подсушка.
— Приветствую вас! — сказал Карлюк.
— Да вы что — или рехнулись? — спросила уборщица. — Провалилась диссертация, что ли?.. Бывает. Я на своем веку не такое видала. Водой отливали одного, потом пол подтирала целый час. Ну, уходите, уходите, — уже добродушно выпроваживала она их.
Оба уныло поплелись вон, поддерживая друг друга под руки. Слишком толстый и слишком тонкий еле переставляли непослушные ноги. Много страданий доставляет наука!
…А Филипп Иванович с Герасимам Ильичом Масловским пришли на квартиру. Вошли. Повесили головные уборы на вешалку. Встретились глазами. Посмотрели. И вдруг рывком обняли друг друга.
Потом Герасим Ильич спросил:
— Ну как? Все сдали?
— Сдал. Сказали — скоро разберут.
— Будем ждать.
— Ждать.
— Ждать и надеяться!
Глава шестнадцатая
ПЕРЕВЕРТНИ, ПУТАНЫЕ КАРТЫ И НОВОЕ ПОПРИЩЕ КАРЛЮКА
А дальше пошли интересные события — и печальные и веселые.
Ираклий Кирьянович заболел расстройством нервной системы и несколько дней не выходил на работу. Карп Степаныч хотя и похудел малость, но искал выхода из создавшегося положения. Думал.
Так прошло два месяца.
И вот однажды Карп Степаныч получил записку от Чернохарова. Эту записку он немедленно подшил в «Личное дело». А написано в ней было так:
«Возвратился из Москвы Столбоверстов. Сегодня вечером он будет у меня. Приходите. Дело серьезное. Жду, в десять.
Ч.»
Карп Степаныч пришел ровно в десять, почти одновременно со Столбоверстовым.
— Приветствую вас, дорогие мои! Приветствую! — встретил их хозяин.
Они сели за стол, за чашку чая. Чернохаров начал:
— Мы с удовольствием послушаем сообщение… Гм… Надеюсь, будем откровенны. Гм…
— Что думает Москва? — спросил Карп Степаныч.
— Да. Москва думает, — в задумчивости пробубнил Столбоверстов, помешивая ложкой в стакане. — Главные устои сельскохозяйственной науки пересмотрены… Вильямс ошибался. Следовательно, ошибались и мы. Травы — под сомнением. Упор на паропропашные севообороты.
— Значит, признавать ошибку? — поспешно спросил Карлюк.
— Нельзя, — категорически заявил Чернохаров.
— Но и в бездействии быть невозможно. Нужно принять меры, — возразил Столбоверстов.
— И что же вы думаете практически? — спросил ободренный Карлюк.
Столбоверстов ответил:
— Думаю, пока не получены указания сверху, мы уже должны…
— Перехватить? — спросил Карлюк.
— Не перехватить, а перестроиться, то есть…
— Вот именно. Как бы «не перехватить»… лишнего. Гм… — перебил его Чернохаров. — Как бы не попутать карты… Гм…
— А что бы вы предложили? — спросил Столбоверстов.
— Надо выступить в печати.
— Именно так. Выступить, пока не перехватил Масловский.
— И ликвидировать полностью все травы при институте. Все! Гм… — дополнил свою рекомендацию Чернохаров.
Все трое согласились к концу беседы: надо выступить в печати и ликвидировать травы на всех полях института. Так они и перестроили свои многолетние убеждения за один вечер. И сразу же приступили к коллективному сочинению статьи для областной газеты.
Через две недели в газете появилась подвальная статья «Система земледелия на черноземах» за подписью трех: Чернохарова, Столбоверстова и Карлюка. В этой статье обстоятельно доказывалось на материалах института, что единственно правильная система земледелия — паровая, что профессор Плевелухин прав, ратуя за паропропашную систему земледелия. В статье ученые писали: «Честно заявляем, что учение Вильямса тормозило практику». Получилась очень сильная статья! Смелая, обстоятельная, вполне соответствующая ветру, подувшему с высокогорных вершин науки. Ясно, направление изменилось.