Страница 17 из 39
Так Филипп Иванович и не дошел до дома.
Вскоре встретилась автомашина с семенами.
— В отряд? — спросил он у шофера.
— В отряд. Садись, Филипп Иванович. Поедем чудо-юдо смотреть: как сеют овес с чечевикой.
— Поедем, поедем! Поспешим давай.
По дороге шофер рассказал, как вчера до полуночи думали в правлении о дополнительном плане занятого пара, как председатель противился ему и как директор МТС обещал председателю «намылить голову» на бюро за саботаж дополнительного плана.
Подъехали к отряду. Филипп Иванович, поздоровавшись с трактористами, взошел на поле, вспаханное в эти дни под занятый пар. Глыбы земли, вывороченные плугом, лежали несуразными комьями, земля была настолько суха, что разборонить ее не было никакой возможности. Сеять в такую землю и в такой срок— бессмысленно и вредно. Филипп Иванович вернулся к будке и спросил у бригадира Боева:
— Вася! Чего ж вы стоите? Есть указание сеять.
— Да вот… жду воду. Должен скоро подвезти. И председатель обещал приехать. — Указав на глыбы, бригадир спросил — Видите?
— Вижу. И что же, будешь сеять?
— А как же? Буду.
— А если я запрещу?
— То есть как это так «запрещу»? Вас же…
— Как рядовой колхозник запротестую и потребую созвать общее собрание. Как ты на это посмотришь?
Вася улыбнулся, повел могучими плечами и сказал:
— В Уставе сельхозартели такого пункта нет. А здорово было бы! — И сразу пошел напрямую, без обиняков: — Пишите на меня акт, Филипп Иванович. Дескать, нарушает агротехнику, угробляет урожай. А я подпишу внизу личное мнение: дескать, по дополнительному, И — ни кот, ни кошка не виноваты.
— А если без акта, а просто так?
— Без акта невозможно — снимут меня. И будем мы с вами тогда ходить по полю вдвоем и грустные песенки распевать.
— Да я акт на тебя составить не могу. Не имею права.
— Вот задача так задача! — задумчиво произнес Вася и развел руками. Потом он сел в борозду, поковырял ключом ссохшийся ком земли и сказал, не обращаясь ни к кому: — Ну как тут сеять? Как в печке спеклась. — Потом он посмотрел на дорогу и уже совсем сердито заговорил о другом — И что это за водовоз, черт возьми! То он за полчаса доставляет воду, а то и за пять часов не дождешься. Буду просить другого. Ну разве ж так можно! Два трактора на культивации черного пара работают, а два с сеялками здесь стоят, ждут воды. Хоть бы председатель ехал скорее. Не могу я с этим Пал Палычем работать. — И было что-то в Васе такое, что внушало к нему уважение. То ли могучая сила, выступающая буграми-бицепсами, то ли открытое голубоглазое лицо, то ли рассудительность, а может быть, все это вместе взятое. А между тем до тридцати лет он оставался для всех односельчан «Васей». Сейчас он злился на Пал Палыча не очень-то сильно. И заключил: — И обижать его нельзя — пожилой человек, и не поругать нельзя этого Пал Палыча — будет гнуть по-своему.
— Когда я шел в село, видел его. Едет, — сказал Филипп Иванович.
Оба замолчали. Молчали и смотрели на пашню. И не было им тягостно от этого молчания. Они знали, о чем думает каждый из них, и оба понимали друг друга. И еще раз Филипп Иванович упрекнул себя: «А я-то считал, что и Вася теперь меня не послушает». Он положил Васе руку на плечо и сказал просто:
— Не надо сеять, Вася.
— Не надо, — согласился тот. — А как сделать?
— Просто не сеять. И все. Поедем в правление к председателю: будем думать.
— Да он же должен приехать сюда.
— Пока он вырвется из правления, а мы уж будем там. Вот с этой же машиной.
— Семена сложить или везти обратно? — спросил шофер.
— Пока… сложим, — неуверенно ответил Вася, посматривая на Филиппа Ивановича. — Ну-ка да кто из района нагрянет. А у нас — ни семян, ни воды. По крайности на Пал Палыча свалить можно… Ему как с гуся вода.
Семена сложили в бурт и поехали в село.
Километра за два от будки, в лощине, они увидели одиноко стоящие дроги с бочкой, а рядом с ними, на траве, Пал Палыча. По всей видимости, он спал, потому что перед лошадью лежала зеленая трава, чересседельник же был отпущен. Пал Палыч расположился, вероятно, основательно и надолго.
— Ну-ка остановись, — сказал Филипп Иванович шоферу.
— Черт возьми! Спи-ит! — зашипел Вася в негодовании.
— Тише. Я подойду. — Филипп Иванович предостерегающе поднял руку.
Он подошел к Пал Палычу. Тот лежал вверх лицом, прикрыв козырьком глаза. Но странное дело — один глаз, казалось, был полуоткрыт и смотрел на мир вообще и на Филиппа Ивановича в частности.
— Пал Палыч! — окликнул его Филипп Иванович.
— А? — отозвался тот, не пошевелившись.
— Что же это такое?
Пал Палыч приподнялся на локте и спросил:
— А что?
— Надо торопиться. Сеять занятого пара не будут. Надо переключать все тракторы на культивацию черного пара. А ты спишь. И воды нет.
— Не будут сеять?! — бодро воскликнул Пал Палыч и сел.
— Не будут.
— Ах я, сукин сын! — еще раз воскликнул Пал Палыч. — Как же это я не догадался-то?
Он вскочил, подтянул чересседельник, поправил узду. И — удивительное дело! — лошадь подняла голову, запрядала ушами, ободрилась, будто ездовой что-то такое шепнул ей на ухо, и… побежала рысью.
— Впере-ед! — крикнул Пал Палыч, сдвинув картуз на затылок, и скрылся в облаке пыли, поднимаемой колесами.
Все трое смотрели ему вслед. И каждый реагировал по-своему. Филипп Иванович улыбнулся и сказал:
— Ну и саботажник!
А Вася — свое:
— Обижать нельзя — пожилой человек — и не поругать невозможно.
— И прозвище-то ему Рюха, — добавил шофер.
Но Филипп Иванович знал, что за странностями и медлительностью Пал Палыча тщательно скрывается человек, не понятый многими; до поры до времени спрятал он свой взгляд под козырьком, будто и в самом деле ему «интересу нету».
Председатель колхоза Николай Петрович Галкин встретил агронома и бригадира одним словом:
— Понимаю. — И добавил: — Опять снюхались.
— Опять, — подтвердил Вася и улыбнулся одними глазами.
— Вот, что я тебе скажу, Филипп Иванович, плохо мне без тебя, — ни с того ни с сего сказал Николай Петрович.
— А я вот он, тут.
— Тут, да не тот, — вздохнул председатель.
— Хоть и шляпа иная, да голова своя. — И Филипп Иванович после этих слов положил на стол удостоверение о заведовании опорным пунктом в колхозе.
— Так, так, так, — приговаривал Николай Петрович, читая удостоверение. — Вроде бы наукой будешь заниматься. Так, так. А что же это означает, это самое Межоблкормлошбюро?
— По кормовым культурам.
— Ага, по кормовым. Тогда вот что — ученые берут, я слыхал, шефство над колхозами, а ты берешь шефство над своим колхозом и берешь в руки всю агрономию. Идет?
— Идет, — ответил Филипп Иванович.
Они пожали друг другу руки. Николай Петрович вдруг рассмеялся, хлопнув себя по лысеющей голове.
— Одна беда с кудрявой головы долой! — Но так же неожиданно помрачнел. Опустился на стул и задумался. — Каблучков будет возражать против тебя… А тут еще и этот «дополнительный» план, будь он неладен!
— Ну как же, — спросил Вася, — будем сеять или нет?
— Подумать надо, — сказал Николай Петрович.
— А я придумал! — воскликнул Филипп Иванович.
— Что придумал? — спросил председатель.
— Напишем профессору Масловскому. Вызовем сюда. Приедет.
— Не поедет твой профессор сюда.
— Приедет, — заверил Филипп Иванович.
— Не верю, — скептически утверждал Николай Петрович. — Чтобы профессор — в колхоз! Не может того быть. Шефство-то они, говорят, берут, да только сами-то не едут, а своих сподручных посылают — ассистентов или как их там… Да еще — по вызову! Что ему до нашего колхоза, до нашей свистопляски с этими «дополнительными»? Не поедет.
— Ну давайте попробуем, — настаивал Филипп Иванович.
— Почему не попробовать? Попробовать можно. Но… Не верю. Попробуй, что ж. Попробуй, беспокойная душа.
Письмо профессору Масловскому отправили в тот же день — опустили прямо в поезд на станции. Только после этого Филипп Иванович вспомнил, что он еще не заходил домой, что его ждут, что он голоден как волк. Он забежал домой, наскоро пообедал. Мать Филиппа Ивановича, Клавдия Алексеевна, сидела на лавке против сына и упрекала, пока тот обедал: