Страница 15 из 76
— Какое это имеет значение, раз она все равно схвачена?! — с отчаянием восклицает Ольга.
— Имеет. Очень большое, — говорит Зайонц. — Если выследили, след может привести к явкам, к провалам других товарищей. И что нашли у Анны во время обыска? Что удастся гестаповцам выпытать у нее?
— Не удастся! Анну не сломить!
— Хочу в это верить. И все же… Гестаповцы большие мастера по части пыток. Ты даже не представляешь, Оля, какие они мастера.
Иосиф опустил седеющую голову. То ли перевел дыхание, то ли задумался. Снова посмотрел ей в глаза:
— Как бы там ни было, но ждать сложа руки мы не имеем права. Нужно немедленно изменить систему связи, явки, конспиративные квартиры, о которых могло быть известно вашей подруге.
— Как же я буду теперь… совсем одна? — На глазах у Ольги навернулись слезы.
— Понимаю… — Зайонц положил руку на ее плечо, легко похлопал. — Может быть, переправить тебя через линию фронта?
— Нет! Я буду работать!
— Решай сама. Только знай: здесь ты не одна, даже когда никого из нас нет рядом.
Прощаясь, он обнял ее, как дочку, поцеловал в лоб:
— Валентина проводит тебя на новую квартиру. Через несколько дней она передаст новые пароли и явки.
По полям, по заросшим межам, связная повела Ольгу от деревни к деревне. Как и в тот раз, когда бежали они из дома Касперкевичей, в сумках у них был самый ценный груз, расстаться с которым Ольга не решилась даже на один день, — рация и батареи.
Она сменила еще несколько квартир, пока, наконец, не обосновалась в деревне Санка, у крестьянина Михая Врубля.
Много разных людей повидала она за это время. Почувствовала, как щедро одаривают ее теплом и заботой. Но нигде еще не было ей так по-семейному легко и хорошо, как в доме Врубля, этого бедняка из бедняков, изможденного работой и нищетой. Высокий, согбенный, лысый, всегда ходивший в жилетке поверх латаной рубахи, татусь, как она его звала, никогда не расставался с приветливой улыбкой и всегда находил ласковое слово для своей «дзечинко». У Врубля были две дочери: Роза и Стефа. Ольгу он принял как третью свою дочь с той лишь разницей, что ей предназначался лучший кусок за столом, самая мягкая подушка под голову. Теперь, когда Ольга осталась совсем одна, ее особенно трогала такая забота. Но она считала своим долгом предостеречь его:
— Татусь, за то, что я у вас живу, вам может грозить очень большая беда.
Он ответил:
— Если ты, россиянска дивчинка, можешь бороться за мою родину, то как же я, поляк, останусь в стороне?
Татусь, татусь… Отец Ольги умер несколько лет назад, и в ответ на отцовскую любовь Михая она стала платить ему дочерней привязанностью. Она подружилась со Стефой и Розой. Вечерами, когда бывала свободна — это случалось так редко! — они забирались на сеновал. Пряно пахла увядающая трава. Шуршали в ней мыши. Стефа и Роза тоненькими голосами, в унисон, выводили слова незнакомых песен, а Ольга лежала, расслабившись, наслаждаясь покоем.
Редко бывали такие вечера. Чаще Ольга заставала заход солнца далеко от дома. Когда она была в обходе, татусь и его дочки волновались, тревожились, встречали ее далеко в лесу или в поле. А когда Ольга поднималась на чердак, где была установлена рация, все трое Врублей занимали посты вокруг хаты и зорко наблюдали.
Сведений набиралось все больше, а передавать их становилось все труднее: почти совсем разрядились батареи. Вот-вот прекратится связь. Что же делать?
Валентина посоветовалась в подпольном штабе. Ответ был неутешительный: достать батареи в Кракове невозможно.
Угасающими сигналами Ольга отстучала в Центр: «Высылайте обещанный „груз“» — и передала координаты, те же самые, что были подготовлены польскими товарищами до ареста Анны. С того трагического дня уже прошло более месяца, но ни одна известная Анне явка не была разгромлена, никто из связанных с ней подпольщиков не был схвачен. Значит, гестаповцам не удалось сломить советскую разведчицу. Но где она, что с ней стало? Узнать это так и не удалось. Из штаба фронта радировали: «Самолет с „грузом“ ждите в ближайшие две-три ночи».
И тут, как назло, резко испортилась погода. Небо обложили многослойные тяжелые тучи. Перекатами зачастили дожди. Нелетная погода, а тем более для выброски парашютов на костры.
«Неужели прервется связь?» — Ольга никогда еще не чувствовала себя такой беспомощной. Окажись возможным подсоединить клеммы вместо батарей к своим нервам, к сердцу — она бы сделала это без минуты колебаний. К сожалению, невозможно. Что же делать?
Валентина разделяла ее беспокойство. Успокаивала:
— Наши что-нибудь придумают. Не могут не придумать.
Как-то в один из ненастных дней во двор Врублей вошел промокший до нитки парень. На сапогах пудовые комья грязи. Опустил в сенях с плеч мешок, сказал:
— Для Ольки-советки.
И сразу же ушел.
В мешке оказался аккумулятор с немецкой автомашины.
На следующий день, к вечеру, в сенях появился еще один мешок с автомобильным аккумулятором. Конечно, полностью и надолго они не могли заменить мощные радиобатареи. Но все же слышимость улучшилась. Рация продолжала работать.
Откуда же взялись эти аккумуляторы?
При очередном свидании Валентина рассказала:
— Доставать их очень опасно. Нужно, чтобы боши оставили машину без охраны. Да еще вдали от деревни, иначе несдобровать местным жителям. И совсем в другой стороне от твоего дома, чтобы не навести гестаповцев на след, — они-то могут догадаться, зачем понадобились аккумуляторы. Правда, хлопцам, совершающим эти акции, приходится заодно сжигать и машины, — улыбнулась она.
Ольга могла только догадываться, с каким риском польские патриоты совершали эти акции только для того, чтобы ее «Северок» продолжал работать. Кто они, эти неизвестные ей хлопцы? Они представлялись ей такими же веселыми и бесстрашными, как Янек Касперкевич, Метек Конек, Стась Нецек, ребята, которых она знала…
— Передай им от меня, от нашего командования… — она хотела, чтобы голос ее звучал торжественно.
— Зачем об этом говорить? — остановила Валентина. — Каждый делает свое дело.
Однажды поздно вечером Ольга возвращалась из очередного контрольного обхода.
В лесу на тропке ее встретил татусь. Он был взволнован:
— Дзечинко, тебя шукали!
— Кто? — Ольга похолодела.
— Россияне. Они пробирались до Вислы. Спрашивали: «Где тут Ольга-советка?» Сказали: если мы можем тебе передать — приходи к ним, они будут чекать тебя до полуночи на Висле, у мельницы.
Ольга растерялась: «Кто такие? Откуда они знают обо мне?» Решила: «Конечно, провокация!»
— А как они выглядели, татусь? Как одеты?
Врубль описал. Получалось: в советской форме. Даже с погонами и орденами. Чушь какая-то!
— А как они говорили?
— Вшистко по-российски. Все на добрых конях. У всех карабины, самопалы… Добже вооружены!
«Наверно, власовцы… Нет, не пойду!..»
Следом за татусем по тропинке устало зашагала к хутору.
Позади шагали Стась и Метек.
«Нет, нет, не пойду…» Но тут же закралось сомнение: «А если это действительно наши?.. Может быть, прислали из Центра. Почему же тогда не сообщили по радио? Нет, нет!.. А вдруг это прорвались армейские разведчики? Или рейд по тылам?..»
Чем ближе они подходили к опушке леса, тем сильнее одолевали ее сомнения. Если бы она могла со стороны разобраться в своих чувствах, главным в них была тоска по своим, по советским. Она так истосковалась!.. Но себя она убеждала: «Конечно же наши — иначе зачем им предупреждать? Да и что толку отсиживаться? Может быть, у них есть радиобатареи?..»
Решилась:
— А, была не была! Живы будем — не помрем!
— Ты цо говоришь? — не понял татусь.
— Это я так, — улыбнулась она. Повернулась к Стасю и Метеку. — Пойдете вместе со мной. Если что случится, даже если меня схватят — не ввязывайтесь.
Уже в темноте они подошли к опушке леса. За лесом — поросший кустарником, набухший от дождей луг, обрывающийся у реки. На берегу — старая мельница. По серому небу беззвучно скребут ее черные крылья.