Страница 56 из 63
Семья Смородиновых благополучно прожила в новом доме лето, осень и приготовилась зимовать.
Но уже в начале декабря произошло событие, нарушившее мирную жизнь.
Ночью Смородинов услышал глухой стук отворяемой двери в прихожей. Он приподнялся на постели, сел и насторожился. Не было сомнения: в дом кто-то вошел; конечно, вор. Одно только удивило его: собаки ни дворе, чуткие на чужого, не лаяли… Но вот он явственно слышит, что кто-то идет, направляясь прямо в спальню, и идет свободно, как гость, свой человек, уверенный, что ему здесь нечего стесняться, хотя бы и ночью… Слышно легкое постукиванье каблуков, бряцание оружия…
Дверь тихо распахнулась.
Смородинов взглянул и — обомлел.
Перед ним, в мягком свете лампады, горевшей пред иконами, стоял человек высокого роста, в кафтане с позументом, в меховой шапке с красным шлыком и в желтых сафьянных сапогах; сбоку прицеплена турецкая сабля, а за поясом торчали пистолеты. Из себя пожилой, важный. Черные усы с проседью, по-казацки, спускались книзу, к гладко выбритому подбородку; карие глаза смотрели из нахмуренных бровей твердо и упрямо.
Незнакомец погрозил ему и, бормоча какие-то непонятные слова, исчез, словно растаял в воздухе.
Смородинов потерял сознание, а когда очнулся, то захворал, и хворал долго; однако никому, даже жене, не сказал о появлении в доме привидения.
Прошел год.
Смородинов под вечер возвращался с ипподрома. Недалеко от его дома дорога, шедшая берегом реки, круто загибала и подходила к обрыву. Это место он всегда проезжал шагом и уже приготовился сдержать бег рысака, как вдруг появился ночной незнакомец, загородил коню дорогу и гикнул. Смородинов, бросив вожжи, закричал диким, «не своим голосом», рысак взвился на дыбы, захрапел и шарахнулся с обрыва, увлекая за собой санки и седоков.
По счастью, Смородинов и кучер, упав в мягкий и глубокий снег, отделались незначительными ушибами.
Замечательно, что кучер, по его словам, не видал привидения…
Смородинов с семьей в тот же вечер бежал к тестю и принял твердое решение продать несчастный дом.
Но это намерение ему не пришлось осуществить.
В полночь церковный сторож, отбивая часы, увидел людей, бежавших по снегу босыми, в одном белье, и взывавших о помощи.
Люди эти оказались служащими Смородинова, жившими в надворном при доме флигеле.
Из их показаний полицейским властям выяснилось, что во флигель вошел, не тронув запоры, неизвестный человек высокого роста и «всех поряду» пошвырял с постелей на пол, порвав рубахи и пощипав тело.
Флигель и дом Смородинова были осмотрены, но, как гласит протокол осмотра, «указанного злодея найдено не было, и куда он скрылся, — неизвестно».
Интересно показание стряпки Ерофеевой.
— Когда дом клали, так еще тогда вырыли человеческие костяки, — показала она. — И те костяки не отмолены. Оттого по ночам и бродят их души, да от них же и хозяева сбежали в тестев дом.
Власти принялись за Смородинова, разыскали и потянули к допросу подрядчика и рабочих.
В конце концов, «дело о глумлении нечистой силы» направили на заключение владыки с запросом: «уместен ли поступок купца Смородинова, допустившего погребение, без установленного церковного обряда, костей неизвестных мертвецов, найденных в подвале купленных означенным купцом каменных развалин, оставшихся от дома неизвестного владельца, жившего тут в давние времена, и допустимо ли погребение их в реке, а не в земле, как о том святой церковью установлено?»
Консистория, по резолюции владыки, усмотревшего в поступке Смородинова неумышленное кощунство, наложила на него эпитимию.
При таких обстоятельствах продать дом для Смородинова, конечно, не представлялось возможным. Но вот в Вологду прибыл ссыльный доктор Яблоков. Он женится, ему нужен дом. Смородинов предлагает ему свой.
— А сами почему не живете? — спрашивает доктор.
Смородинов вынужден был сказать правду.
Доктор, выслушав его рассказ, только посмеялся.
— Ерунда! — сказал он. — Ничего этого нет, и существует лишь в вашем воображении.
Ерунда, так ерунда; Смородинову только бы с домом развязаться…
Хлопнули по рукам, и дом остался за доктором.
Последнему пришлось сразу справлять и новоселье, и брачный пир.
Но то и другое началось и кончилось печально. Началось с того, что в буфетной, как вихрем, сорвало со стола скатерть, и вина, посуда, закуски, — все, что стояло на столе, превратилось в бесформенную массу осколков и жидкого месива.
Все были поражены, так как в буфетной, когда произошла катастрофа, не было ни души.
Доктор выбежал на двор, чтобы отправить людей за покупками в магазины, и встретил бежавшего к нему повара.
— Только я вышел в сени, — рассказывал повар, — а он как загремит, да по всей кухне. Я заглянул с порога и ужаснулся: сковороды летят, щетка летит, а плиту водой заливает…
— Кто ж там?
— Да никого нету… он, значит..
— Что за чепуха!
Доктор отворил дверь в кухню, оставив повара в сенях; но едва он переступил порог, как в него полетели посуда, веник. Доктор выскочил, как ошпаренный; повар пустился наутек.
Собрав людей, доктор снова вошел в кухню. Осмотрели все, даже заглянули в подполье и под печку: никого нет. Собрались уже уходить, как вдруг фонарь погас и впотьмах началась такая канонада, что доктор и его спутники опрометью выскочили в сени. А вслед им полетели ведра, кастрюли и другие предметы.
Одновременно и в доме начались такие же явления: огни потухли, посуду и мебель швыряло с места на место. Началась паника. Гости так перепугались, что выскакивали даже через окна и бежали без оглядки.
Весть, что в смородиновском доме нечистый разогнал докторскую свадьбу, с быстротой молнии полетела по городу и собрала перед домом огромную толпу любопытных. Прибыл полицмейстер и констатировал полный разгром и в доме, и во флигеле.
Заседавшая по этому поводу при губернском правлении комиссия пришла к заключению, что «вышеуказанные необыкновенные явления происходят от земного магнетизма».
Смородинов великодушно возвратил доктору задаток и пожертвовал дом в церковь «на помин души неизвестных людей, представившихся в узах и погребенных без отпевания».
Церковь приняла дом и сдала его под постой роты местного гарнизона. Но и солдатам не повезло. Сначала вещи «порхали», как куропатки, а потом каша ушла из котла. Как была в котле, так и вышла из него на пол — «чулком вылупилась».
Роту вывели и расквартировали по обывательским квартирам.
После этого дом сломали и место запахали под огороды.
Но самое удивительное явление представляет так называемая в народе «слушка».
«Слушка» широко распространена среди крестьян в губерниях Архангельской, Вологодской, Олонецкой, Новгородской и в Сибири. По уверению крестьян, она воздействует на человека на каком угодно расстоянии. Девушка, если ее жених ушел на заработки и живет где-нибудь далеко, в городах; мать, сына которой взяли в солдаты, — все, кто разлучен с близкими, дорогими, пользуются «слушкой» — как своего рода беспроволочным телеграфом.
Делается это так.
Влезают на печь, открывают ночную дверку, дымовые вьюшки и говорят с отсутствующим лицом. И, Боже мой, сколько ласки, нежности вкладывается в простые, безыскуственные слова!
Вы, может быть, рассмеетесь и скажете, как тот доктор, о котором говорили, что это — «ерунда». А между тем, обычай этот сохранился от допетровской Руси. Например, плач Ярославны, жены князя Игоря, на стенах Путивля, призывающий стихии в защиту мужа, — разве это не та же «слушка»?
«Слушка» действует, когда, например, девушка хочет, чтобы ее милый не забыл о ней на чужбине. «Он, — говорит девушка, — когда я покричу, вспомнит обо мне, будет тосковать…»
И, действительно, вспоминают и тоскуют.
Расскажу характерный случай, со слов реалиста, работавшего в деревне, на полях запасных солдат, ушедших на войну.
Ермолай, у которого реалисты стали на ночлег, рассказал им, что оба его сына на войне; от одного он получает письма, а о другом — ни слуху, ни духу.