Возраст чувственности

– Это не милосердие, в чувство вины, – резко ответил Джеймс.

– Ты взвалил на себя заботу о ребенке той, с которой пару раз развлекся, и говоришь, что тобой движет чувство вины?

Бовуд позволил себе высказаться резче, чем следовало, и Джеймс взглядом предупредил его, что стоит быть сдержаннее.

– Положим, я заслужил эти муки, учитывая, что я сделал и не сделал за последние несколько лет.

– Общество ошибается на твой счет, Джеймс Уинтерли. В душе ты монах, а не праздный повеса.

– Ты и сейчас так считаешь? – усмехнулся он, подумав, как бы отреагировал монах на появившиеся у него неотступные мысли о старшей дочери преподобного Финча.

Первым желанием было снять с нее ужасный капор и провести рукой по роскошным золотистым волосам, увидеть, как смягчаются черты ее лица, что неминуемо должно было произойти при его появлении. Это подсказывал ему богатый опыт.

– Джеймс, лошади уже застоялись! – крикнул брат, переминавшийся с ноги на ногу в ожидании.

Усилием воли Джеймс выбросил из головы все, связанное с прошлым, а с ним и образ дочери священника в ее полумонашеском наряде.

– Я ничего не имею против того, чтобы пройтись пешком, Люк, – отмахнулся он несколько раздраженно. Всякий раз, глядя на брата, Джеймс вспоминал об их натянутых отношениях, и это особенно печалило в столь погожий воскресный день.

– Разумеется, ты можешь прогуляться, но что будет, если эти новенькие сапоги вдруг покроются пылью или на них, упаси бог, появится царапина?

– Отдам камердинеру, – пожал плечами Джеймс. – Конечно, сам я их больше не надену. – Он вздохнул с таким видом, будто состояние гардероба тревожило его значительно больше, чем мнение брата.

– Ох и щеголь, – пробормотал лорд Фарензе. Джеймс улыбнулся. Это именно та реакция, которой он ожидал, так почему слова должны его задевать?

– Не обращай внимания, Люк, – вступила в разговор леди Хлоя Уинтерли, виконтесса Фарензе, посмотрев на мужа так, как и должна смотреть женщина, чей брак длился всего шесть месяцев. – Джеймс тебя дразнит.

Уинтерли не был уверен, нравятся ли ему такие качества своего характера, как остроумие и доброта. Сейчас, когда рядом находился всегда державшийся настороженно Бовуд, он был недоволен поведением брата, позволившего себе вынести на обозрение присутствующих сложности в их отношениях. В конце концов, именно из-за Люка Джеймс оказался втянутым в столь рискованное дело, и Бовуд был одним из немногих, кто знал о жизни братьев Уинтерли.

И как могло быть иначе, если летом, когда им было по семнадцать, а Люк только женился на коварной интриганке Памеле, Джеймс сам примчался в дом школьного друга и выдал Гарри все секреты. Как хорошо, что Люк все же нашел счастье во втором браке, хотя ему и потребовалось почти десять лет для осознания простой истины: жить без женщины, которую не смог разлюбить, он не сможет. Джеймс с содроганием вспоминал, что с братьями Уинтерли сделала Памела. Казалось, ее призрак и сейчас где-то рядом с удовольствием наблюдает, к чему привел раскол в их отношениях, тщательно ею организованный.

– Я рад, что способствовал тому, чтобы Финч со всем семейством жили в мире и покое, – вмешался в разговор лорд Лафрен, заставив Джеймса задуматься о том, что и он смог найти тихое убежище во время бури именно этим летом, и сэр Гидеон Лафрен женился во второй раз и вполне счастлив.

Они возвращались в Райн-Хаус в роскошной новой карете Гидеона. Лес вдоль дороги уже выглядел совсем по-осеннему, был украшен богатыми и яркими дарами боярышника и глянцевыми ягодами ежевики, сверкающими на октябрьском солнце. Джеймс не мог не признать, что появление Бовуда внесло приятное разнообразие в монотонную сельскую жизнь, в которую он решил окунуться после покупки пришедшего в упадок поместья Брекли близ Райн-Хилл, состоявшего из полуразрушенного дома, дюжины убогих хозяйственных построек и нескольких акров незасеянных полей.

Особняк Брекли, выстроенный из местного серого камня с медового цвета прожилками, был таким старым, что никто из местных жителей не помнил, когда его заложили. После того как Гарри узнал о причине, по которой Джеймс забрался в этот тихий уголок Англии, называть покупку поместья причудой, связанной с романтическим очарованием этих мест, уже не хотелось. И все же приятель в чем-то прав. При первом посещении поместья в душе появилось желание вернуть забытую на полвека развалину к жизни, наконец, построить что-то, а не разрушить, даже если он не заслужил счастья провести здесь годы с милой женушкой и выводком детей, что обычно и делает дом настоящим домом.

Гарри же был частью мира, в котором Джеймсу больше не было места. Он был выдавшим себя шпионом, а в их деле это самый бесполезный товар, от которого спешат избавиться. Отрадно, что даже после этого Гарри не отказался от дружбы с ним, но отчего-то в сердце не было благодарности и теплоты при взгляде на этого умного, хитрого и ловкого мужчину, как было в семнадцать…

На мгновение Джеймс словно вернулся в прошлое. В голове прозвучали жестокие слова Люка о том, что каждый, протянувший Бовуду руку с предложением дружбы, скоро узнает, каковы его представления о преданности. Сейчас Джеймс уже сомневался, что радужные надежды, возлагаемые на новую жизнь, которая позволит сохранить секреты юности, как он полагал тогда, оправдались. Проведя лето во Франции, получив возможность стать свидетелем всех трагических событий и эйфории революции, он доложил обо всем лорду Грисби. А затем проделал путь до самого Оксфорда, сохранив стойкое чувство, что узнал больше, чем следовало, а вместе с этим и уверенность в том, что стремление брата избежать встречи с ним не ранит так сильно, как могло бы.

Последующие три года Джеймс путешествовал по отдаленным уголкам Европы, не переставая убеждать себя, что замок Даркмер, при всей его захватывающей красоте, недоступен ему, как и дружба брата. Он проводил лето в Италии и Австрии, даже пережил незабываемое приключение в России, что наилучшим образом подготовило к будущему, полному обмана и разочарований, и все чаще думал, как бы все сложилось, не прибеги он в тот день к Гарри? Что с ним произошло бы, найди он в себе силы остаться дома и справиться с тем, что предал Люка, пережить муки уязвленной гордости, понять поступок брата, выгнавшего его из дома, что, впрочем, было меньшим проступком по сравнению с его собственным?

Догадки и умозрительные построения теперь были бесполезны, однако благодарность Джеймса старому другу была все же меньше, чем, видимо, полагалось. Что это? Еще один из темных уголков души, в которые он боялся заглядывать, чтобы вновь не почувствовать себя трусом? Время не стерло из памяти последний ужасный разговор с братом, лишь сделало собственное предательство еще страшнее.

«Ты спал с моей женой?»

Он слышал этот оставленный без ответа вопрос столь же ясно, словно Люк задал его не семнадцать лет назад, а секундой ранее. Несколько слов заставили Джеймса осознать, что в тот день его жизнь закончилась. Все, что он смог тогда предложить в ответ, – трусливое молчание, так и не нарушенное до самого отъезда. Люк отвернулся от него и каждый раз при встрече с единокровным братом вел себя так, будто один вид его доставлял неимоверные страдания. «У меня больше нет брата», – сказал он позже. Положение не изменилось до сих пор, несмотря на неимоверные старания новой жены Люка перебросить мост над пропастью между братьями, созданной ее предшественницей.

– Черт возьми, Хлоя, почему я не могу присутствовать при оглашении завещания? – с возмущением вопрошал Люк несколько дней спустя, когда они застали брата в библиотеке Райн-Хаус.

Джеймсу было позволено оставаться в поместье Лафренов сколь угодно долго – работать над чертежами по восстановлению Брекли и приданию дому былой красоты. Джеймс привнес в архитектурный план усадьбы некоторые современные черты, а также намеревался применить в обустройстве дома собственные оригинальные идеи. Работать над проектом дома его мечты было необычайно увлекательно, однако в глубине души Джеймс сомневался, что его планы будут реализованы.