Страница 8 из 21
Такие беспрецедентные достижения обязаны в основном динамичной энергии и предприимчивости, рожденным в морских гаванях Голландии и Зеландии, что позволило, благодаря ресурсам, извлеченным из судоходства и заморской торговли, перенести финансовые тяготы войны против Испании и развить колониальную экспансию. Таким образом, вполне логично, что ведущие торговцы и судовладельцы городов этих провинций должны были завладеть руководством новой республикой и использовать свое влияние в городских советах и провинциальных штатах для продвижения собственных интересов. Как мы уже видели, когда возникал конфликт интересов отдельных провинций, победу одерживали Голландия и Амстердам – если только они находились в согласии. Подтверждением этому является Мюнстерский договор, имевший большое число могущественных противников. Среди них были приверженцы Оранских, настроенные на сохранение союза с Францией и упрочение династических интересов штатгальтеров по завоеванию Южных Нидерландов и поддержке Стюартов[23]; провинция Зеландия, недовольная неадекватной помощью государства WIC в ее проигрышной войне с португальцами в Бразилии; провинция Утрехт и город Лейден по целому набору религиозных и политических мотивов. И все же правители остальных городов Голландии, и прежде всего Амстердама, смогли протолкнуть договор вопреки оппозиции такого множества своих соотечественников, причем не уступая королю Испании ни в одном из его самых настойчивых требований, таких как открытие для судоходства устья реки Шельды и официальная терпимость к католицизму в Соединенных провинциях. Голландская неуступчивость в перекрытии Шельды проистекала не только из боязни Амстердама, что в результате возобновления судоходства по ней Антверпен может во многом вернуть себе значение торгового перевалочного пункта, но из опасения некоторых портов юга Голландии и Зеландии (Роттердама, Мидделбурга, Флиссингена), что их собственная транзитная торговля точно так же пойдет на убыль.
Мюнстерский договор показал, что движение, начавшееся 80 лет назад со взрыва народного гнева, закончилось формированием свободно объединенной федерации – республики под управлением группы купцов-олигархов. Перед тем как более подробно обсуждать этих бюргеров, стоит задаться вопросом, насколько сильно эволюционировала нация под их руководством. Если принять критерий Ренана о понимании национальной принадлежности: «…совершать вместе великие поступки, желать их и в будущем…», то победители 1648 г. будут соответствовать обоим этим показателям. Они могли с гордостью припомнить такие боевые подвиги, как осада и освобождение Лейдена, победные компании принцев Морица и Фредерика Генриха, захват «серебряного флота» Питом Хайном, разгром Испанской армады близ Гибралтара (1607) и еще один разгром у Даунса (1639). В этот последний год не имевшую себе равных голландскую торговую экспансию «в далекие и диковинные земли, так далеко, как только светит солнце» нидерландский поэт и драматург Йост ван ден Вондел восславил в своей оде, отразившей чувства не только самого поэта и Heeren XVII – семнадцати директоров VOC, но и множества голландцев: «Куда ни завела бы нас за прибылью погоня, в любое море иль к любому побережью, мы рыщем в гаванях всего земного шара – к выгоде любви». Если «великие поступки» Ренана включают в себя образованность, литературу и изобразительное искусство, то, упоминая о достижениях молодой республики, достаточно вспомнить имена Гуго Гроция, Христиана Гюйгенса, Питера Хофта, Йоста Вондела, Франса Хальса (Гальса) и Рембрандта. Что же касается будущего, то голландцы могли смотреть – и с уверенностью смотрели – на свою экспансию в Восточные Индии; и хотя их положение в Бразилии было явно ненадежным, возможность создания собственной империи в Южной Атлантике все еще существовала.
По этим и другим причинам многие из жителей Соединенных провинций Свободных Нидерландов с гордостью осознавали, что они являются действительно свободной и самостоятельной нацией. Но имелось и много других, кого непрестанно терзали сомнения, или те, у кого не было особых поводов радоваться Мюнстерскому мирному договору. Воинствующие кальвинисты требовали – и часто получали – признания своих заслуг в формировании нации с благословения Божия и при Его активной поддержке, однако они рассматривали своих все еще многочисленных соотечественников-католиков в качестве граждан второго сорта и потенциальных предателей. Они косо смотрели даже на многих инакомыслящих протестантов, как на более слабых и, следовательно, нижестоящих собратьев. Такое презрение самозваных «избранных» к столь многим своим соотечественникам не могло не вызвать широкого недовольства среди последних. Отсутствие короля или иного полновластного правителя вызывало смешанное с сожалением замешательство среди некоторых слоев населения, хотя не обязательно по одним и тем же причинам. Тот факт, что мятеж был изначально направлен против их законного принца, не так легко изгладился в памяти – как на родине, так и за границей. Даже такой непреклонный республиканец, как Ян де Витт, позднее выражал свою обеспокоенность по этому поводу. В некоторых отношениях соперничество между провинциями усугублялось и самими успехами голландской заморской торговли, которая только усиливала превосходство провинции Голландия. Брабантцы, фламандцы и валлоны, эмигрировавшие из Южных Нидерландов в первые десятилетия Восьмидесятилетней войны, к 1648 г. по большей части ассимилировались, хотя зависть к наиболее удачливым из них и их потомкам все еще тлела в Амстердаме. Однако в Голландской республике имелось еще много иностранцев и лишь наполовину ассимилировавшихся эмигрантов, которые могли стать источником слабости, особенно в военное время, и с армией, состоявшей в основном из иностранных наемников.
И наконец, как отнеслись более старые европейские нации к выскочке – буржуазной республике, впервые добившейся общего признания в 1648 г.? Критическая оценка коронованных особ и торговых конкурентов должна всегда приниматься с некоторой долей скептицизма, и неудивительно, что Яков I весьма неблагоприятно отзывался о голландцах в 1607 г.: «Пусть они оставят это тщеславное стремление называться свободным государством». Куда более важно то, что через 100 лет после заключения Мюнстерского договора и после того, как Великобритания и Соединенные провинции поочередно становились то врагами, то союзниками, английский посланник в Мадриде снисходительно написал о своем недавно прибывшем голландском коллеге: «Он весьма молод, но благороден и дружелюбен, и в нем столько же – если не больше – от джентльмена, сколько я когда-либо видел в представителях его нации – если она заслуживает права таковой называться».
Глава 2
Бюргеры-олигархи и купцы-авантюристы
Городские патриции, ликовавшие по поводу заключения Мюнстерского договора, во многом отличались от своих дедов и отцов, которые поддерживали борьбу против Испании во времена принца Морица и Вильгельма Молчаливого. Будучи изначально сословием, в первую очередь озабоченным торговлей, а уж во вторую местным управлением и внутренними делами, городской патрициат в 1648 г. сильно приблизился к тому, чтобы стать закрытым сообществом олигархов, приоритеты которого оказались расставленными с точностью до наоборот. В 1615 г. бургомистр Амстердама утверждал, что городские правители были либо действующими торговцами, либо теми, кто недавно отошел от дел. 37 лет спустя мы видим амстердамских купцов, жалующихся, что их правители больше не являются ни торговцами, ни участниками заморской торговли, «а получают доход от домов, земель и ростовщичества». Другими словами, купцы превратились в рантье. Эта конкретная жалоба является явным преувеличением – достаточно вспомнить хотя бы влиятельных братьев Биккер, торговцев и правителей Амстердама, инспирировавших оборону города от принца Вильгельма II в 1650 г. и чьи коммерческие связи охватывали большую часть земного шара. Более того, некоторые правители городов всегда жили в основном на доходы от недвижимости и только часть своего времени посвящали торговле и коммерции. Тем не менее сетования 1652 г. отражают тот факт, что многие члены правящего сословия переключились с активного участия в торговле на проживание за счет доходов от земли, инвестиций и ренты – вдобавок к своему более скромному государственному жалованью. В течение XVII в. такая тенденция становилась все более очевидной, и наследники купцов-олигархов 1630-х гг. превратились к 1690-м в бюргеров-олигархов. Однако следует помнить, что к 1650 г. быть членом городского совета Амстердама означало для тех, кто занимал эту должность, полную занятость. Купцы, заседавшие в городском совете, вряд ли могли уделять много непосредственного внимания своим собственным делам. Разделения исполнения служебных обязанностей и прямого участия в торговых операциях было не избежать. Однако, даже если правители становились рантье и в целом или по большей части чиновничьим сословием, они по-прежнему оставались тесно связаны – через инвестиции и семейные узы – с состоятельными городскими банкирами и, таким образом, были прекрасно осведомлены, что благосостояние Семи провинций зависит в основном от заморской торговли. Родственные браки между семьями правителей и богатых торговцев, ведших самостоятельный образ жизни, с течением времени становились все более распространенными, однако этот процесс шел не так быстро. Торговым семьям приходилось жить на широкую ногу многие годы, возможно одно-два поколения, до тех пор один из их членов смог посредством вступления в брак попасть в городской патрициат и таким образом получить доступ сначала к нижним, а с течением времени и высшим постам в городском правлении.
23
Вильгельм III Оранский был единственным сыном штатгальтера Вильгельма II Оранского и Марии Генриетты Стюарт. С 28 июня 1672 г. штатгальтер Нидерландов, с 13 февраля 1689 г. под именем Вильгельм (Уильям) III, король Англии, и с 11 апреля 1689 г. под именем Вильгельм II, король Шотландии.