#Карта Иоко

Разумеется, это мне не помогало, потому что и встреча с Иоко, и его башня существовали на самом деле и деваться от этого мне было некуда. Я согласилась играть по правилам колдуна, да и что я могла поделать?

Мысль о лусах меня пугала, и вообще не хотелось остаться одной в этих опасных и непонятных землях. С другой-то стороны, можно сказать, еще повезло, что в рюкзаке у меня есть еда, питье (минералку в полуторалитровой пластиковой бутылке тоже щедро подарил мне Шкаф Желаний) и мыло. Я, по крайней мере, не голодна, не заблудилась и на меня никто не нападает. Это уже хорошо.

Затем я подумала о загадочном Шкафе Желаний. Почему он явил мне именно клетчатые рубашки? Ведь в тот момент я думала вовсе не о них. Я желала оказаться в своей комнате – вот единственное горячее желание, что горело в моей душе тогда. Почему все-таки рубашки?

Потому что Шкаф подсказывал мне, какое принять решение. И рубашки были подсказкой. Я могла заказать то, что мне очень нравится или что очень нужно. Могла, например, подумать о дорогом смартфоне (хотя у меня тоже был неплохой), могла пожелать ноутбук, графический планшет – да хоть мерседес белого цвета! Могла пожелать все что угодно из вещей.

Шкаф мог снабдить меня вещами – вот что он подсказывал. Вещами, которые я хочу иметь или которые мне будут нужны. Как странно, что я проявила удивительное благоразумие и решила пожелать только то, что могло понадобиться в пути!

Почему-то только сейчас мне пришло в голову, что можно было заказать зеркальный фотоаппарат, о котором я уже давно мечтаю, или крутой велосипед. Было бы здорово сейчас ехать на велике, а не шагать по каменной дороге.

Только Иоко в таком случае уж точно отстал бы от меня…

Нет, все это глупости. Я заказала только необходимое – и ничего лишнего. Шкаф подсказывал, и я уловила его подсказку. Он не исполнял желания, как говорил Иоко, он просто предоставлял некоторые вещи. А вещи не могут быть желанием, они ведь и так есть в нашей жизни.

Хорошо было бы, если б такие подсказки и дальше попадались на моем пути – тогда мне было бы легче и я постаралась бы не упустить их.

Иоко скинул черный плащ с капюшоном и остался в синей рубашке и серых штанах, заправленных в высокие ботинки. Весь он казался сотканным из сине-серебрянных лунных лучей – по крайней мере мне так казалось. Его длинные заправленные за уши волосы слегка отсвечивали синим, высокая фигура поднималась над травами, точно нарисованный на синей бумаге силуэт. Он будто еще больше помолодел, узкие плечи и тонкие пальцы рук делали его похожим на очень высокого мальчишку.

Сама я едва доставала ему макушкой до плеча, хотя и не могла похвастаться высоким ростом. На физкультуре я стояла самой последней и не припомню случая, чтобы за мной ставили кого-то еще. Естественно, что Иоко был гораздо выше меня.

В руке у него невесть откуда появился длинный посох из мрачного темного дерева – ничем не примечательная суковатая палка. Он опирался на нее и шагал довольно быстро.

Мы шли долго, но вокруг ничего не менялось, как будто в здешнем мире действительно все застыло. Лишь башня Иоко удалялась от нас и совсем скоро пропала из виду. Вокруг остались лишь синие травы да каменная дорога, и мы словно завязли в пространстве.

Я вытянула руку и провела по траве ладонью, ощущая шелковистые завитки под пальцами. Иоко тут же дернулся, перехватил мое запястье и сердито велел:

– Никогда больше этого не делай. Знаешь, кто сидит в этих травах? Разве не слышишь?

Он осторожно взял что-то с одного из стеблей и показал мне какую-то тварь, похожую на насекомое. У нее были прозрачные, еле заметные крылья, точно у стрекозы, крепкие цепкие лапы и вытянутая морда, напоминающая морду дракона. Размером это создание превосходило ладонь Иоко, и тот держал его пальцами крепко и аккуратно, сжимая за утолщенное туловище.

Тварь поджимала длинный хвост и наклоняла голову с вытянутым хоботком, пытаясь достать до руки колдуна, но тот управлялся с ней очень умело.

– Это хас. Если он ужалит, рука распухнет на несколько ночей точно. Так что держись подальше от травы. Хасы всегда трещат ночами, слышишь? Они поют свои песни, которые нам понять не дано.

Он махнул рукой, выкинул хаса в траву и выжидающе взглянул на меня.

– Понятно. Буду иметь в виду, – ответила я. – Просто ты сказал, что это пустой мир, а оказывается, и не пустой вовсе. Оказывается, тут водятся и лусы, и хасы. И все опасны.

– Это пустой мир, я тебе не соврал, – Иоко двинулся вперед, продолжая рассказывать, – но тут есть порталы, через которые из разных миров приходят разные твари. Порталами управляет Хозяин, он любит такие вещи. Я не бывал в мире хасов или в мире лусов, да и не полез бы туда по доброй воле. Здесь таких тварей полно, просто надо знать, как с ними обращаться. Хасы сами по себе не нападают, они не питаются людьми. Но они не любят, когда их тревожат. Поэтому в траву не лезь. Я же сказал тебе – с дороги никуда не сворачивать. Хочешь уцелеть – оставайся на дороге, София.

Потом оглянулся, улыбнулся и снова заговорил:

– Я сам из этого мира.

– Как называется твой мир?

– Безвременье, я уже говорил тебе. Здесь кругом одно Безвременье.

– Откуда ты?

– Это не имеет значения, – голос Иоко стал совсем низким и хриплым, – это было так давно, что я ничего не помню.

– Не помнишь своего родного дома? Как это может быть?

– Ты задаешь слишком много вопросов, София. Я хочу, чтобы ты шла молча, понимаешь? И хочу, чтобы шла быстро. Поэтому закрой рот и двигай ногами. – Он помолчал и добавил с ехидцей в голосе: – Твое имя слишком длинное, неудобное… я буду называть тебя просто Со.

– Ладно. В таком случае я буду называть тебя Ио.

– Договорились. Только без вопросов.

Всю мою жизнь, сколько помню себя, меня снедало одного горячее и заветное желание. Я хотела быть такой, как все, – обычным ребенком с нормальным лицом без уродливого пятна, украшающего почти всю мою щеку.

Первые несколько лет я росла у бабушки. Она не отдавала меня в детский сад, потому что отказалась от прививок. Кто-то сказал ей, что такие пятна, как у меня, могут привести к раку, и она решила перестраховаться и не прививать меня. Без прививок не пускают в детский сад, поэтому первые шесть лет я провела во дворе бабушкиного дома в компании двух кошек, одной собаки и целой оравы кроликов, которых бабушка разводила ради меня, «чтобы у ребенка было домашнее диетическое мясо».

Бабушка меня на самом деле любила.

Вся прелесть золотого детства закончилась первого сентября, когда меня отвели в школу. Фотография, сделанная в этот день, валяется у меня в ящике стола, и я на ней просто сияю – с этими большими белыми бантами и огромным букетом белых роз из бабушкиного палисадника. Мои медно-русые локоны лежат на плечах милыми тугими кольцами, прихваченные в хвосты по бокам головы. Над глазами золотистая челочка, на щеках – детские ямочки.

И жуткое пятно. Какое-то время я даже недоумевала – неужели фотограф не догадался отфотошопить этот ужас? Почему ему не пришла в голову такая простая мысль?

Бабушка завела меня в класс, усадила за парту и ушла. Мальчик, который оказался рядом, какое-то время жался на краю стула и отодвигал от меня плечо. А после вдруг расплакался, тихо и безутешно. Учительница тут же взялась спрашивать его: в чем дело?

Оказалось, что он боится меня. Так и сказал, что не хочет сидеть «с этой девочкой, потому что она страшная». Дети засмеялись, стали показывать на меня руками, кто-то обозвал уродкой. И весь остаток праздничного дня первого сентября я просидела одна за последней партой, потому что со мной боялись сидеть. Меня боялись.

Учительница, конечно, сказала, что нельзя смеяться над одноклассницей и всем нам надо подружиться, но к ее словам никто не отнесся серьезно. Во всяком случае, уродкой меня называли еще долго, пока не придумали новую кличку. И пока я не заслужила некоего подобия уважения из-за хорошей учебы. У меня стали списывать – поэтому перестали дразнить.