Золотое побережье

– Дьявол, надо же еще засвидетельствовать парня из той машины, – вспоминает Эйб, хватает у Ксавьера стетоскоп и бежит назад. Теперь разбить окно, просунуться внутрь и приложить стетоскоп к шее водителя. Прибор ничего не регистрирует, и Эйб снова бежит к фургону. Появляется частная мясовозка, чтобы подобрать тех двоих, из задней машины. Давайте, ребята, быстро машет санитарам Эйб, а затем возвращает на место кусачки, прыгает на водительское сиденье и, конечно же, застегивает ремень безопасности – двинули. Да, приемистость у этих древних бензиновых колымаг – что надо.

– В Лагуну? – В окне, соединяющем кабину с медицинским отсеком, появляется голова Ксавьера.

– Нет, по каньону не продерешься, поедем в университетскую больницу, так будет быстрее.

Ксавьер кивает.

– Как они там?

– Мужчина умер, скорее всего он так и был СНАМП. Женщина жива, но потеряла уйму крови, и еще плохо с сердцем. Я ее подлатал, переливаю плазму, но пульс все равно слабый. Если бы настоящее искусственное сердце.

Черное лицо Ксавьера блестит от пота, он озабоченно смотрит вперед и просит ехать побыстрее. Эйб жмет сильнее, последний поворот, и они вылетают на трассу к Лагуне, теперь налево, на четыреста пятую выездную эстакаду и по сан-диегской магистрали. Эйб гонит не по полосе, а по обочине, пулей обходит бегущие по своим дорожкам машины, спидометр показывает сто, сто пять, теперь выехать на съезд к университету, дальше по петляющему бульвару, вот где вести машину сложно, не сыграть бы во Фреда Сполдинга – Фред впилил свой спасательный фургон прямо в опору надземного перехода, и всех уложило на месте, кроме пострадавшего, которого везли в больницу. Тот, правда, тоже умер, но только через два дня.

Фары, задние огни, чтобы всем видно, и не думай даже делать передо мной этот левый поворот, времени нет, и визжат покрышки, и он врубает сирену на полную, и весь мир заполняется воем, и от воя этого раскалывается череп, саднит в горле, и вот уже кампус, теперь по Калифорния-авеню, тут плохой поворот налево, а дальше – вверх, вот и проезд, ведущий к отделению «скорой помощи» – все. К тому времени как Эйб выскочил из фургона и обежал вокруг, Ксавьер и санитар «скорой» уже закатывали носилки в приемный покой. Эйб сидит на погрузочной площадке, его слегка колотит. Выходят еще двое санитаров, он встает, помогает им отнести мертвого водителя в морг. И снова на обтянутый толстой резиной край погрузочной площадки.

Выходит Ксавьер, тяжело опускается рядом.

– Работают.

Столько лет при медицине, два срока в Индонезии и прочее, и все равно на Ксавьера это накатывает, накатывает каждый раз. Черные пальцы дрожат, он раскуривает сигарету, глубоко затягивается. Эйб смотрит на него, понимая, что и сам сейчас выглядит ничем не лучше, хотя и старается внушить себе полное безразличие. «Только не начинай воображать себя Спасителем, ты просто спасатель!» – сказал бы психологический консультант отряда. Эйб смотрит на часы: семь тридцать. Они получили вызов ровно два часа назад. Верится с трудом, кажется, что прошло гораздо больше времени – и гораздо меньше. Словно шесть часов сжались в пятнадцать минут. Такая уж у спасателей работа.

– Слушай, – вспоминает он, – мы же час уже как отдыхаем. Смена давно кончилась.

– Хорошо.

И опять тянется время. Из дверей вываливается врач.

– Сегодня, ребята, не везет, – весело объявляет он. – Очень печально, но оба доставлены мертвыми.

Некоторое время они молчат – неподвижно сидят и молчат.

– Какого хрена. – Ксавьер щелчком отправляет свою сигарету куда-то в темноту. Эйб почти не различает его лица.

– Пойми, Ксав, мы сделали все, что могли.

– Женщина не была ДМ. Ее же взяли в палату!

– В следующий раз, Ксав, повезет больше. В следующий раз.

Ксавьер трясет головой, встает:

– Так что, мы свободны?

– Да.

– Тогда, Эйб, поехали.

Едут они молча. Эйб выруливает на магнитную дорожку, набирает программу, которая выведет фургон на дель-марскую трассу, а затем по ньюпортской до Дайера. Везде пусто и тихо. Они подъезжают к пожарно-спасательной станции, ставят фургон среди нескольких десятков таких же, заходят в дежурку, заполняют отчеты, отбивают время окончания работы, а потом идут на служебную стоянку. Подходя к машине, Эйб чувствует себя выжатым как лимон, опустошенным. Ощущение привычное, оно повторяется каждый раз, когда он после смены лезет в карман за ключами.

– Увидимся, Ксав, – кричит он темному силуэту напарника.

– Уж конечно. Когда наше дежурство?

– В субботу.

– Вот тогда и увидимся.

Ксавьер подает машину назад, разворачивается и уезжает в неведомые глубины нижней Санта-Аны, в свою жизнь, почти недоступную пониманию Эйба: у Ксава там жена, четверо детей, десять тысяч близких и дальних родственников… Жизнь, которой жило дедовское поколение, мелодраматичная, что твой телевизионный сериал. И Ксав, которому приходится содержать всю эту команду, дошел, похоже, до предела. Ведь точно сломается, думает Эйб. А ведь сколько держался.

И снова ньюпортская магистраль, главный кровеносный сосуд ОкО. Машину подхватывает река красных хвостовых огней, красных кровяных шариков. Эйб набирает южную оконечность Саут-Кост Пласа, откидывается на спинку. Ставит на проигрыватель диск, что-нибудь сейчас такое – погромче, побыстрее и поагрессивнее. «Три Чайника и Глупый Гусь» запиливают классический свой альбом «Съябывай с этого пляжа».

Подпевая во всю глотку, Эйб влетает в СКП, находит место для стоянки, считай, у самого дома Сэнди, поднимается на лифте, вваливается в квартиру. Яркий свет, оглушительная музыка – «Тастинская трагедия» выдает «Счастливые денечки». Индонезийского стиля аккомпанемент прошит строчками пулеметных очередей. Самое оно, думает Эйб, то, что доктор прописал.

– Тебя искал Таши, – клюет его в щеку Эрика.

Вот и прекрасно. Откуда-то вылезает Сэнди.

– Авраам, ну ты совсем как увядшая фиалка, только что с работы, да? – Широкая ухмылка Сэнди, в руке Эйба появляется пипетка, теперь закинуть голову, раскрыть глаза пошире, кап-кап-кап. Эйб хочет вернуть пипетку. – Приканчивай, есть еще.

Кап-кап-кап. Неожиданно по спинному мозгу бежит электричество, его много, оно рвется наружу. Эйб переходит в соседнюю комнату, там танцуют, а он чувствует, как сгустки энергии поднимаются по позвоночнику, стекают с кончиков пальцев, и тоже начинает танцевать – резко подпрыгивая чуть не к самому потолку, стряхивая эту энергию. Теперь все в порядке, теперь все хорошо. Эйб закидывает голову и громко воет:

– У-у-у! У-у-у! У-у-у-у!

Время койота, традиционный апогей собирающихся у Сэнди тусовок, остальная компаха подхватывает этот вой, ребятки воют изо всех сил, их слышно, наверное, до самого Хантингтон-Бич. Все отлично.

Эйб выходит на балкон, теперь он чувствует себя прекрасно. Таша нет как нет, хотя балкон – то самое место, где его и искать: Таш не любит находиться в помещении без крайней к тому необходимости. Он даже живет на крыше, поставил там палатку – и живет. Эйбу это нравится. Таш, ближайший его друг, чем-то похож на холодную, соленую волну Тихого океана.

Таша нет, зато есть Джим. Джим – тоже друг и хороший парень, и это точно, только вот иногда… Уж больно он серьезный, какой-то не от мира сего. Эйбу нужно иметь вполне определенный настрой, чтобы врубаться в Джимово глубокомыслие. А может, и не глубокомыслие это, а что другое, только какая разница – сейчас такого настроя нет.