Страница 62 из 66
Мы ненадолго остановились возле садовой калитки Пьера. Я взглянула на звезды, местами поблескивавшие меж облаков.
— Что ты теперь собираешься делать? — спросил Пьер.
— Не знаю.
Это было правдой. Я ни в коем случае не останусь на Пёле, пожалуй, это было единственное, что я знала точно.
— В ту ночь в мае, четыре месяца назад, — начал Пьер, намереваясь дополнить общую картину, — мы все были на ужине у Майка и Жаклин. Вы с Сабиной попросили, чтобы мы еще раз собрались вместе. Поначалу мы думали, что это будет вечеринка по поводу того, что вы нашли договор купли-продажи на участок с руинами.
— Значит он действительно существует, этот договор?
— Вы показали его нам, а потом Сабина опять забрала его себе. Думаю, он с ней... Ваша машина сгорела...
Было ужасно представлять себе все это.
— А дальше?
— В какой-то момент Сабина заявила о своих подозрениях, что Юлиан закопан в руинах, и объявила, что на следующий день собирается перекопать всю территорию. Жаклин ужасно разволновалась, ей понадобились специальные таблетки, которые были у меня в приемном кабинете, но не с собой. Мы с ней сразу же отправились туда. В кабинете ей стало совсем плохо, так что мы смогли поехать назад только через два часа. Между Вайтендорф и Бранденхузеном я увидел вашу машину на обочине... полностью разрушенную... Я не имею ни малейшего понятия, что произошло в ту ночь, и никто из остальных ничего мне не сказал. Клянусь.
Если я верила в то, что он меня любит — а я в это верила — то должна была поверить и в то, что это не он сделал так, чтобы на скорости сто километров в час, я врезалась в дерево.
Касалось ли это Маргрете и Майка тоже?
— Извини, Пьер, но я слишком устала, чтобы продолжать разговор. Давай завтра, а?
На это он ответил, что ненадолго зайдет к Петерсенам, так как чувствует, что обязан сделать это. На том мы и распрощались.
Через несколько секунд после того, как я открыла окно в своей комнате, я услышала крик, затем громкий, жалобный стон и вой. Это была Эдит. Только что она узнала о смерти Харри, сына, ради которого она пошла на убийство и который из-за этого умер.
Я сказала Пьеру правду, действительно ужасно устала. Несмотря на это мне не удавалось заснуть, может потому что я так хотела этого. В голове постоянно крутились мысли. Они не прекратят крутиться и на следующий день, и ночь, и еще через день. Сколько всего я должна была обдумать! Как быть дальше с Пьером? Хотела ли я еще раз встретиться с Майком, Маргрете, Жаклин? Правильно ли, ничего не предпринимать против Эдит? Как бы отреагировал покойный Ханс Моргенрот, узнав, что я пощадила убийцу его сына, только потому, что она была старой и немощной? И как бы отреагировала я, если бы узнала об убийстве первого сентября девяностого года?
Ни один из ответов, которые я дала себе сама, не продержался дольше часа. Потом все начиналось по новой.
Не лучше ли было бы расставить все точки над «i» и написать заявление в полицию? На завтрашний день была запланирована еще одна встреча с главным коммиссаром Амманном, где будет присутствовать Майк. Если один из группы — это слово даже стало восприниматься как-то по-другому — проговорится, то все это нагромождение лжи просто рухнет. Жаклин будет особенно тяжело. Она и так-то была сплошным комком нервов, державшимся лишь за счет психотропных средств. А Маргрете была бы дочерью и сообщницей убийцы. В дополнение ко всей остальной нагрузке, ей может также стать слишком тяжело.
Обо всем этом мне нужно было подумать.
Но нужно ли?
В конце мне оставалось лишь спросить себя, кому в этом случае еще могла служить правда? Покойнику? Можно ли было вообще служить покойникам? Кому еще? Справедливости? Отлитой в бетон богине, которая стояла с завязанными глазами перед дворцами правосудия?
В четыре девятнадцать утра я решила уехать, через минуту начала собирать чемодан, а еще через двадцать минут покинула дом Пьера. Не потому что хотела бросить его, а для того, чтобы, как я сказала себе, уехать подальше от Кальтенхузена, его детей и покойников. Я скучала по Аргентине, Атлантике, своей квартире, испанскому языку, короче по всему, что никак не было связано с моим детством и последними четырьмя месяцами.
Когда я вышла за дверь, лил проливной дождь. Когда не было луны, ночи на Пёле были совершенно темными. Ни один фонарь не осветил мне дорогу до машины, припаркованной примерно в двадцати метрах. В доме Пьера не было света, значит, я либо его не разбудила, либо он с пониманием дал мне уйти. Так или иначе, он знал, что больше не мог влиять на наши отношения и должен был дать мне уйти, если хотел, чтобы мы снова были вместе.
Я с трудом тащила чемодан и сумки по дождю. Моя одежда, обувь и волосы были мокрыми насквозь, когда я, наконец, добралась до нее. Я бездумно забросила багаж в багажник.
И уже собиралась открыть дверцу и сесть, как меня кто-то схватил за плечо. На секунду у меня остановилось сердце.
— Ах, вот оно значит как,— прошипела Маргрете. — Мой брат мертв, все рушится, а ты сбегаешь.
Она что, все это время, как паук сидела в засаде, чтобы напасть на меня?
— Отпусти, мне больно. Я только нашла Харри, он покончил жизнь самоубийством.
— Так-так, значит он покончил с жизнью? Как ты смеешь, корчить из себя не пойми кого?
— Я смотрю тебе не угодишь, не важно, что я говорю или делаю, остаюсь или уезжаю. Твое выступление еще раз доказывает, что мне нечего здесь делать.
В то же мгновение я пожалела о своей грубости и быстро добавила:
— Мне жаль, что Харри мертв. Я считаю, он не должен был умирать, и сделал он это не из-за меня, ты так же, как и я, прекрасно знаешь об этом.
Я энергично стряхнула ее руку с моего плеча и сделала вторую попытку сесть в машину, но Маргрете снова не дала мне сделать это.
Она снова развернула меня к себе, на этот раз с еще большей злостью.
— Я не дам тебе так просто уйти. Хочу тебе кое-что сказать, госпожа Всезнайка. Пьер недавно рассказал мне, что посвятил тебя во все. Но версия, которую он тебе изложил, не полная.
Я сразу почуяла нечто ужасное. В лучшем случае я не поверю Маргрете, но ей все же удастся заставить меня сомневаться. А в худшем случае, это навсегда разлучит меня и Пьера.
Мы стояли под дождем, капли стекали с век, носа, подбородка и рук.
— Он рассказал тебе, что его роль во всей этой истории заключалась в том, чтобы вместе с Харри обыскать комнату Юлиана и упаковать некоторые вещи. О, нет, мадам, это было не так. Верно, я была у Моргенротов, чтобы попросить у них яиц и хлеба и тем самым отвлечь их, но Пьер отказался вместе с Харри проникнуть в комнату Юлиана и собрать его вещи. Он не участвует в этом, это было бы пособничество в убийстве и так далее, говорил он. Пришлось моему недоумку брату все делать самому, и, конечно же, он все провалил. В комнате Юлиана он вдруг испугался, что не успеет вовремя и поэтому просто взял и сбежал. Мы вынуждены были придумывать что-то новое. Я же не могла еще раз пойти к Моргенротам. Поэтому я сказала Пьеру, чтобы он тоже внес какой-то вклад, самое меньшее, что он мог сделать, это...
Маргрете замолчала. Никогда не забуду ее издевательскую усмешку, в которой была вся накопленная десятилетиями злость и ненависть, которые она носила в себе.
— Самое меньшее, что он мог бы сделать,— продолжила она,— это пойти к тебе.
Я не поняла, что Маргрете имела в виду.
— В смысле, пойти ко мне?
— Он должен был уговорить тебя еще раз отвлечь Моргенротов. После смерти родителей ты почти пропала из виду и избегала родителей Юлиана так же, как и всех нас. Понятно, что если бы ты пошла к ним и начала плакаться, они бы тебя утешили и пригласили в дом. И были бы отвлечены.
— Что ты такое говоришь? — рассерженно сказала я. — Пьер тогда не был у меня, а я не была у Моргенротов.
Маргрете засмеялась.
— О, нет, все так и было. Еще четыре месяца назад ты знала об этом.