Страница 43 из 66
Пьер кладет свою руку на мою.
— Прежде чем ты ответишь, я хочу сказать кое-что, что уже несколько дней не дает мне покоя. В последние три недели я вел себя довольно сдержанно, в том, что касается... тебя... нас. Возможно, ты спрашивала себя, почему. Знаешь, Лея, я не сплю просто так с женщиной, к которой чувствую то, что чувствую к тебе.
— Пьер...
— Нет, подожди. Сначала я хочу сказать, что отличает тебя от других женщин в этом мире. Для меня ты смесь знакомой и незнакомой женщины, девочка, которую я знал когда-то и незнакомка, словно упавшая с неба. Будучи подростком, я бормотал твое имя, когда просыпался и когда засыпал и думал: однажды, однажды... Но потом ты уехала и со временем стала чем-то нереальным, своего рода идолом, не близким и не далеким. В тот момент, когда я снова увидел тебя, я понял, что пропал. Лея, я люблю тебя.
— Боже мой,— пробормотала я, изрядно напугав Пьера. — Я уж думала, ты не прекратишь говорить. Там, где другим требуются три слова, тебе нужны триста. В тебе живет странствующая душа Марселя Пруста.
Он сглотнул.
— Это значит... Что это значит?
Я нацарапала кое-что на бумаге с описанием поездки, вложила ее обратно в конверт и пододвинула его Пьеру.
Открыв его, он долго смотрел на меня. Я просто нарисовала галочку на последней странице описания поездки.
— Вот так делается признание в любви,— сказала я, улыбнувшись, после чего мы поцеловались через стол.
Мы сидели за завтраком как молодожены и бросали друг на друга кокетливые взгляды. Я была так взволнована, что только позже поняла, когда переодевалась в комнате, что чуть не ускользнуло от меня в потоке слов Пьера: он любил меня с подросткового возраста.
«Девяносто девять фрагментов родины» — это было название выставки, висевшее над входом в дом общины наряду с праздничными флагами. Гербы раздувал свежий ветер с Балтийского моря, стояла солнечная погода. На вернисаж пришло около ста гостей. В пятнадцатиминутной речи меня, среди прочего, назвали «знаменитой, вернувшейся к корням дочерью Пёля». Моя собственная речь длилась не так долго и была менее пафосной.
Так как мне никогда особо не нравилось объяснять свои фотографии — или вообще какие-либо фотографии — я ограничилась словами благодарности тем, кто помог мне устроить эту выставку, в том числе, конечно же, и Майку. Я верно предположила, что именно он взял на себя все организационные вопросы. Не только надпись на входе и флаги было его рук делом, но и кейтеринг с бесплатными напитками, от лимонада до шампанского. От Жаклин я узнала, что он поспособствовал и тому, чтобы на выставку пришли Маргрете и Харри. На этот день Майк специально организовал сиделку для Эдит.
Наконец, открылись двустворчатые двери. В трех больших помещениях на стенах и перегородках висели девяносто девять фотографий, которые посетители стали с жадностью рассматривать. Я ни на шаг не отходила от Пьера и вместе с ним прогуливалась по выставке. Его мнение было мне особенно важно. Я надеялась, что ему понравился мой стиль и мое видение. Это было нелегко, так как фотографии можно было интерпретировать по-разному, критически, провокационно, красиво, оригинально или бессодержательно.
Маргрете выбрала последний вариант. Черно-белые фото, так же, как и мотивы были ей не понятны, «А где закаты?». Кроме того, она не разбиралась в углах зрения, ей не хватало доминантного переднего плана и много чего еще.
— Я не живу на том острове, который ты сфотографировала, — таково было ее беспощадное резюме.
Маргрете и без того была в плохом настроении, и я подозревала, что она не хотела приходить, но поддалась на уговоры Майка. Целый час она стояла в уголке со стаканом сока в руке и почти ни с кем не разговаривала.
С Харри было не лучше. Он не сказал мне ни слова и практически не обращал внимания на фотографии, потому что все время был занят тем, что старался избегать Майка.
— Как в детском саду, — так прокомментировал Пьер его поведение, и я согласилась с ним.
Пьер постоянно брал меня за руку, иногда приобнимал за талию — жесты, которые с одной стороны предназначались мне и выражали его любовь, а с другой показывали остальным, что мы были парой. Можно было с большой долей вероятности предположить, что главным адресатом являлся Майк. Проще говоря, Пьер, таким образом, хотел выразить, что в будущем, приглашая меня на ужин, Майк должен будет учитывать и его. Так что немного детский сад был и с его стороны тоже.
— Великолепно,— похвалил меня Майк, проходя мимо. — Здорово, Лея. Просто супер.
Когда Майк отдалился от нас на некоторое расстояние, Пьер прошептал мне:
— Даже если бы ты развесила здесь фотографии туалетной бумаги, он бы тоже назвал их великолепными.
К сожалению, он был прав, так как Майк в основном находился поблизости от буфета, где постоянно подливал себе шампанское. Его погружение в мир моих фотографий длилось недолго.
— Там нигде нет ценников,— пожаловался он через какое-то время. — Разве фотографии нельзя купить?
— Ты можешь все купить,— сделал едкое замечание Пьер.— По крайней мере, в этом деле ты уже испробовал все средства.
— Ты кто, ее пресс-секретарь? Могу я немного поговорить с Леей, без того, чтобы вмешивался господин сельский врач?— ответил Майк.
Чтобы предотвратить ссору, я ответила на вопрос.
— В следующие выходные на выставке в Визмаре на картинах будут ценники.
Удовлетворившись моим ответом, Майк снова вернулся к буфету. Он уже был слегка пьян, наверное, предварительно разогрелся еще дома. Жаклин предоставила ему свободу действий, смешалась с гостями, болтала то с одним то с другим, словно все собрались здесь ради нее.
Конечно, ко мне тоже подходили люди, но их было сравнительно мало. Из опыта я уже знала, что многие люди боятся непосредственного контакта с деятелями искусства, словно мы были представителями другой касты, и с нами нельзя было нормально поговорить. Без Пьера рядом, со мной, наверное, разговаривало бы еще меньше людей, все-таки я была чужой здесь. Зато врача знал каждый, и постепенно благодаря Пьеру, ко мне стали подходить даже самые стеснительные. Я терпеливо отвечала на вопросы, насколько это было возможно, но через некоторое время почувствовала, что с меня хватит.
Когда помещения начали пустеть, Пьер вытащил меня на террасу. Над нами, в безумно красивом небе, парили морские птицы. Воздух был теплым и соленым, мои волосы развевались на ветру. Пьер поцеловал меня.
— Я больше не мог выдержать ни секунды,— сказал он. — Больше всего мне хочется крикнуть на весь мир, что мы вместе.
— Ты уже кричишь всему миру,— пошутила я. — Тристан меньше держался за Изольду, чем ты за меня.
— Извини, просто... Майк ужасно действует мне на нервы.
— Это заметно. Что ты имел в виду, когда сказал, что он может купить все? Ты же наверняка не просто так это сказал.
Он кивнул.
— Пока говорили речи, я узнал от одного из гостей, что район запретил застройку или еще какие-нибудь изменения участка земли, где стоят руины. Таким образом, он перестал быть ценным для старого Бальтуса. Если он пойдет в суд, судебные разбирательства затянутся надолго.
Мое сердце подпрыгнуло от радости. Какой потрясающий день! Хорошим новостям прямо-таки не было конца.
— Но это же великолепно! — крикнула я. — Именно этого мы и добивались!
— Конечно, это здорово, — неохотно признал Пьер. — Я также рад за тебя, за Харри, за наш «дворец» и за себя тоже. Но ведь ясно же, что в этом деле замешан Майк, точнее его кошелек. Он купил это постановление.
— Даже если и так, он сделал это во благо.
— На этот раз, да. Он берет все, что хочет, все танцуют под его дудку... Твоя фотовыставка, например. Я рад за тебя, Лея, честно. Но Майк опять изображает из себя великого мецената, и мне это не нравится. Ты в курсе, что он ведет переговоры со Шверином, чтобы провести выставку в столице земли?
Нет, это было для меня новостью. Я вздохнула.
— И вся эта ревность, только потому, что я вчера приняла его приглашение на ужин. Там ничего такого не было. Самый интересный момент был, когда я учила его и Жаклин выполнять упражнение из восточной гимнастики, которому я научилась в клинике. Нужно расслабиться и думать о том органе, которому желаешь что-нибудь хорошее.