Страница 33 из 66
Интересно как Лея выглядела сейчас? Наверняка осталась стройной и не рассталась со своими длинными, черными волосами. Какую шумиху она тогда поднимала. Лея действительно была красивой девочкой, намного красивее Сабины, которую практически не интересовал собственный внешний вид. Одно время Сабина носила ковбойскую шляпу, на редкость ужасную вещицу, или мужскую русскую меховую шапку, а к ней потрепанные кеды и рыбацкие штаны. Она всегда выдумывала что-то, чтобы стать предметом насмешек для людей. Вела себя вызывающе и это сделало ее только сильнее.
Как сильно она ненавидела сестру. Поначалу было трудно испытывать такие чувства к тому, кого на самом деле любил или должен был любить, но однажды Сабина привыкла и начала переносить свою антипатию и на других людей. В конце концов, на всех, кто был как Лея — красив, располагал к себе, всеми любимый. На людей, которым все давалось без труда, и которые получали все, что хотели.
Она вспомнила старого Бальтуса, и что он назвал Лею шлюшкой.
Сабина громко засмеялась, словно над шуткой старого друга.
— Тебя что, одурманил обезболивающий спрей, которым я обработал рану? — спросил Пьер.
— Нет, я просто подумала о чем-то смешном. Вспомнила старого Бальтуса.
— Слова «Бальтус» и «смешной» не часто услышишь в одном предложении,— сказал Пьер, заклеив рану большим пластырем. — Ну вот, готово.
— Большое спасибо. Нет, Бальтус кое-что сказал, прежде чем случайно огрел меня по башке. О «дворце» и о вашей тогдашней компании. По-моему он назвал Майка своим спившимся зятем, а тебя окрестил бабником. Ну, или что-то в этом роде.
Не случайно все взгляды устремились к Татьяне, ненадолго, но достаточно, чтобы смутить ее.
— Пойду наверх, соберу вещи,— пропищала она. — Уже поздно, а мне еще надо ехать до Ростока.
Она была милой девушкой, подумала Сабина, хотя производила впечатление человека, которому было трудно справиться даже с тостером.
Когда Татьяна не могла их услышать, Пьер сказал:
— Бальтус настоящий мерзавец и идиот, но он далеко не глуп. В чем, в чем, а в этом он прав.
— И насчет Майка тоже?
Пьер упаковал все, что ему понадобилось для обработки раны, и коротко взглянул на Харри, который все это время молча стоял в стороне.
— В нашем возрасте нам всем нужно немного саморазрушения, иначе жизнь была бы слишком скучной, не так ли? Еда, питье, шопинг, секс — каждый выкладывается, как может.
— Твоя честность подкупает. Раз уж мы об этом заговорили, ты можешь мне сказать, что старик Бальтус имеет против своей дочери?
— Почему ты спрашиваешь?
— Он не очень лестно отзывался о Жаклин. Необычно для отца, у которого только один единственный ребенок.
— Бальтус не смог простить Жаклин, что она уехала в Америку, чтобы стать актрисой. Думаю, он посчитал это личным оскорблением, что она покинула его, словно вонзила кинжал в грудь. Когда Жаклин вернулась, в их отношениях уже была трещина, а ее замужество с Майком тем более не способствовало их сближению.
— Вы тогда курили в развалинах травку? А может и более сильные вещества?
Пьер заметно занервничал.
— Сабина, к чему все эти вопросы?
— О, у меня их много, десятки, сотни, а может и тысячи. Мое любопытство обусловлено профессией. Я работаю в криминальной полиции Берлина.
В доказательство она вытащила удостоверение. В основном люди реагировали двумя способами, когда узнавали, что Сабина работала в полиции. Одни начинали вспоминать всевозможные истории, будь то НЛО, террор соседей или проститутки этажом выше, и при этом ожидали какую-нибудь поддержку или совет. Другие уходили в себя, перебирая в уме различные прошлые проступки, начиная от поддельной декларации о доходах, разбитого бокового стекла заднего вида и заканчивая обыском выдвижных ящиков у бабушки после ее смерти. Пьер и Харри определенно относились ко второй категории. Хотя Сабина и не утверждала, что задавала вопросы по долгу службы, однако косвенно она имела на это право. Нужно было два раза подумать, прежде чем отказаться давать сведения полиции.
— Боже, да,— признался Пьер, когда оправился от такого сюрприза. — Мы же все тогда курили травку. Но тяжелые наркотики... я не в курсе.
Его взгляд метнулся Харри, чтобы тот подтвердил его слова, что Харри незамедлительно и сделал.
— Я д-думаю, Б-бальтус имел в виду ж-жизнь Жаклин в Г-голливуде.
— Нет, Харри,— опровергла Сабина, от которой не ускользнуло, что Харри начал заикаться еще сильнее. — Я четко помню его слова. Он имел в виду руины и говорил о наркотиках.
Пьер покачал головой.
— Для Бальтуса бельгийские шоколадные конфеты уже наркотики.
— Возможно. Но в том, что касается вас, он сказал правду, как ты мне минуту назад сам подтвердил.
Пьер не знал, что ответить, ему понадобилось несколько секунд.
— Чего ты хочешь? Чтобы я богом поклялся, что не употреблял тяжелые наркотики?
Какое-то время они стояли друг против друга как два вооруженных гангстера в Додж Сити, готовых, наконец, решить свои распри. И только появление Татьяны разрядило обстановку.
— Я готова,— пропела она сладким голоском, после чего Пьер проводил ее к машине.
Его бурная реакция показалась Сабине интересной, хотя конечно это еще не означало признание вины. Может он просто не любил полицейских и был оскорблен тем, что Сабина так поздно созналась в этом. Харри также чувствовал себя обманутым.
— Ты не с-сказала мне, что работаешь в п-полиции.
— Думаешь, при знакомстве я первым делом говорю: «Здравствуйте, меня зовут Сабина Малер, кстати, моя работа заключается в том, чтобы сажать людей за решетку?» Разве ты, придя на вечеринку, говоришь: «Я могильщик с Пёля?» — она подмигнула ему. — Если да, то меня не удивляет тот факт, что ты дважды разведен.
Харри нравилось, как она с ним говорила, это было заметно по его лицу. Он привык к такому слегка грубоватому тону, в расслабленной обстановке это давало ему чувство защищенности. Сабина так хорошо знала это, потому что сама ощущала себя также. С одной лишь разницей, что такая манера говорить развилась у нее не в семье или с семьей, а как выражение протеста против родителей и сестры. С Харри было возможно общение на одном уровне. Не каждый отважился бы назвать ее хромоножкой, и не всякому бы она улыбнулась в ответ.
Во время разговора с Харри, Сабина ходила по комнате. Пьер снес некоторые стены старого деревенского дома и создал большую комнату с массивными деревянными опорами. Сабина остановилась перед огромной книжной полкой в форме радуги.
Зная Пьера поверхностно, можно было подумать, что он человек заурядный, не глубже, чем чашка эспрессо. Наверное, дело было в его легкой и удобной, но одновременно дорогой одежде, ровном загаре, картинах с изображениями маков на стенах, в его повсеместной мягкости и податливости. Но согласно его книжной полке, Пьер интенсивно изучал как историю Мекленбурга, так и древнего Египта, интересовался жизнью Микеланджело и Черчилля, социологией, бедностью в мире и прочими вещами. В папке одной организации по оказанию помощи, Сабина обнаружила доказательство об опекунстве над индийской девочкой и филлипинским мальчиком. Кроме того, Сабина нашла множество материалов организации «Врачи без границ», на которую Пьер работал несколько лет назад — год в Эфиопии и еще один год в Сальвадоре.
— Ты считаешь п-правильным, р-рыться в чужих вещах? — запротестовал Харри.
— Я не обыск провожу, а просто рассматриваю книги на полке. Кстати, впервые за тридцать лет, что в некотором смысле делает из меня первооткрывателя. А это что тут у нас?
Сабина открыла фотоальбом. В нем были фотографии из детства Пьера и его приятных, полных родителей, которые когда-то занимались посевами для отечества, а также фото из поездок и отпусков, с Рудных Гор, с озера, с черноморского пляжа. Рядом с ним стоял другой, маленький и невзрачный альбом, но чем-то он все-таки привлек ее внимание. Внутри оказались десятки перемешанных фотографий, сделанных примерно на протяжении шести лет. Их объединяло одно: на всех фотографиях была изображена исключительно Лея.