Страница 30 из 66
От переполнявших меня чувств, я бросилась Майку на шею.
— Спасибо, спасибо, спасибо! — кричала я ему в ухо, не отпуская его. Но потом я вспомнила, что на нас смотрел Пьер, и слегка расслабила обьятия.
— Скажи, разве это так просто? — спросила я. — Разве бургомистр, муниципальные советы и другие не должны дать свое согласие?
— Можешь спокойно предоставить это мне. Если я говорю, что все получится, значит все получится. Предлагаю устроить вернисаж через две, три недели.
— Так скоро? Тогда придется поторопиться, мне понадобятся минимум три недели.
Как мне сблизиться с темой Пёля, моей прежней родины? Как фотограф пейзажей? В черно-белых тонах? С портретами?
То, что я с таким рвением взялась за это задание, было связано с тем, что произошло почти двадцать четыре года назад, с часом желаний во «дворце», с тем самым часом, в котором я взывала к своему будущему.
«Я желаю никогда не расставаться с любовью всей моей жизни. Хочу верности. И детей. Кроме того, я хочу стать фотографом и показывать вещи такими, какими я их вижу. Я хочу показать всему миру мой взгляд на вещи, независимо от чьего-либо диктата, без цензуры и без стыда. Я хочу шокировать мир, восхищать, очаровывать, огорчать, сводить с ума, я хочу отражать его. Я хочу олицетворять Правдивое/Настоящее, ловить момент, всю мою жизнь. Я хочу провести фотовыставку на Пёле».
Последнее предложение вызвало громкий смех. Громкие речи про любовь, мир и жизнь и в конце фотовыставка на Пёле. Да, такой была семнадцатилетняя Лея, лирик в словах, но не столь успешна в их воплощении в жизнь. Я всегда была такой. Не было никакой большой любви, да и за работу я бралась без всяких высокопарных мыслей.
И только в сентябре тринадцатого года желания Леи Малер ожили.
Я снова сосредоточилась на уроке танца, который, впрочем, быстро превратился в дурачество. Виноваты в этом были как моя текила Санрайз, так и бурбон Майка, вместе с нашим общим желанием отречься в этот вечер от всего серьезного. Кто-то из нас постоянно делал или говорил что-то, что вызывало у нас смех. Через некоторое время я привлекла и Пьера, расширив наш импровизированный курс на несколько танцев. Коллекция пластинок Майка охватывала семидесятилетнюю историю музыки, было много чего ужасного, но попадались и чарующие сентиментальные композиции.
Когда исполняя сиртаки, мы запнулись и втроем упали на пол, то все, мы окончательно пропали. Лежа рядом друг с другом на паркете, мы смеялись до коликов, понадобилась целая минута, чтобы мы успокоились, минута, во время которой я снова была ребенком. В это короткое мгновение мне показалось, что все возможно, что поссорившиеся помирились, больные выздоровели, а пропавшие вернулись, что Вчера было неважным, а Послезавтра таким далеким, и что мир был создан только для меня и моих близких. Одно прекрасное мгновение мы смеялись не втроем, а семером. Когда смех прекратился, и я вновь открыла глаза, то обнаружила себя лежащей между Пьером и Майком. Я с удивлением и некоторым замешательством заметила, как они обменялись долгим взглядом, прямо через меня.
Было уже за полночь, когда мы с Пьером направились к его дому. Он непринужденно взял меня под руку, будто это было в порядке вещей. У нас еще не было возможности поговорить о нашем эротическом интермеццо, потому что мы вместе с Майком на протяжении нескольких часов слушали старые пластинки, ели подогретую пиццу и обменивались анекдотами. Особенно Майк разошелся так, что даже не хотел нас отпускать. А мне наоборот, вторая текила Санрайз и Пинк Джин сильно ударили в голову, так как я очень редко пью алкоголь, а в первые месяцы после аварии и вовсе не брала в рот ни капли. Пьер же вел себя так, как и в годы нашей юности. Участвовал в общем веселье, но сам почти не проявлял инициативы, по крайней мере, после поцелуя.
— Тебе понравился вечер? — спросил он.
— Да, даже очень. Жаль только, что Жаклин не присоединилась к нам. Мы так громко орали, она должна была нас слышать.
Пьер не отреагировал на мои последние слова.
— Не думаю, что с ней было бы веселее. Она сильно изменилась по сравнению с тем какой она была раньше.
Я улыбаюсь ему.
— Ну, она не единственная.
Конечно, он понял, на что я намекала, однако снова прикинулся скромным, робко улыбающимся Казановой, та роль, которая мне больше всего нравилась у него.
— Как бы то ни было,— сказала я. — Сегодня я провела время с двумя людьми, которые больше всех обрадовались моему визиту. Харри это просто катастрофа, у Маргрете другие заботы в голове. Сначала мне показалось, что Майк с годами стал серьезнее, но этим вечером выяснилось, что он по-прежнему может быть настоящим весельчаком.
— Ну да, после пятого бурбона он всегда веселый,— ответил Пьер, что можно было воспринять как едкое замечание, только вот в его голосе не было сарказма.
— Он много выпил,— согласилась я,— но он и хорошо переносит алкоголь.
— Майк переносит алкоголь, потому что много пьет.
Бессмысленно защищать удовольствие от употребления алкоголя в разговоре с врачом общей практики, также как отпуск на пляже под канарским солнцем у дерматолога или коллекцию Лабутенов, беседуя с ортопедом.
— Какие у тебя планы на завтра? — спросил он, ловко сменив неудобную тему.
— Боже мой, если бы я только знала. Наверняка я не смогу заснуть, раздумывая как организовать выставку. Но сначала мне нужно купить новое оснащение/оборудование.
Пьер еще ни слова не сказал о предложении Майка. Между ними чувствовалось какое-то соперничество. Но что это означало? Майк был женат, кроме того он совершенно не интересовал меня как мужчина.
— Кроме того,— добавила я, — я хочу поговорить со стариком Бальтусом по поводу участка земли, где находятся руины, на который он претендует. Смотря как пройдет разговор, я либо буду искать на нашем пыльном складе в сопровождении пауков и мокриц один заплесневелый документ, либо проедусь по нашему прекрасному зеленому острову в поисках подходящих мотивов. Угадай, что было бы лучше для меня?
Он улыбнулся, и я положила голову ему на плечо.
— Как бы мне хотелось сопровождать тебя повсюду,— сказал он. — Но я уже и так передвинул прием пациентов на завтра, чтобы провести этот день с тобой. Это было не просто. Я просто сказал, что заболел, и моя помощница, наверное, ждет от меня бонус. Если я откажу еще и завтрашним пациентам, она уволится.
Мой благодарный взгляд сблизил нас еще больше.
— Выполняя функцию очень занятого сельского доктора, ты посетишь и Эдит тоже? — спросила я.
— Да, коротко.
— Тогда можем встретиться там. Меня мучает совесть, потому что я не зашла к ней сегодня.
Почему я заговорила именно об Эдит Петерсен? Это была не совсем подходящая тема для разговоров под луной и звездами. Но меня все еще беспокоило ее пафосное предупреждение/предостережение, и я уже даже стала зависима от советов и утешений Пьера. Он всегда говорил правильные вещи.
— И все-таки,— продолжила я,— мне бы не хотелось оставаться с ней наедине. Она действительно очень своеобразная.
— Она же всегда была такой,— сначала рассмеялся он, но заметив мою нерешительность, остановился. — Или что-то случилось?
Стоило ли рассказывать ему о происшествии? Сразу после него я была напугана и решила никому не рассказывать. Но спустя некоторое время я укрепилась во мнении, что пожилая дама была в замешательстве и не знала, что говорит. Кроме того, после аварии я сблизилась с Пьером, как ни с кем другим. Четыре месяца, проведенных в больнице и амнезия со всеми последствиями сделали меня привязчивой, поэтому я испытывала острую потребность выговориться. Носить в себе какие-либо тайны, было последним, о чем я думала.
Я доверилась Пьеру и почти дословно поведала ему, что сказала мне Эдит.
Немного подумав, он сказал:
— Может она имела в виду старого Бальтуса. Он хочет заполучить участок, ты же знаешь, Эдит ненавидит его. Но с другой стороны, если бы речь шла о нем, она бы, наверное, не стала предупреждать тебя с глазу на глаз.