Пять причин улыбнуться

Всю Санькину злость как рукой сняло. На его лице появилось выражение растерянности и кроличьего испуга. Он не ожидал, что интеллигентный Сергей станет заступаться за Альку и уж тем более разговаривать с ним в таких выражениях.

— Да ты чё? Она ж моя жена законная, — промямлил Санька. — Я же… Я же не просто так… Я ж ее люблю…

— Странная у тебя любовь, — остыв, пробормотал Сергей. — Уходи уже, ради бога. Я за себя не ручаюсь.

— Уезжай, Санька, — поддержала Алька. Она никогда еще не видела Сергея настолько злым. — Я, ей-богу, тебя прощаю. Все, что ты мне сделал, прощаю. Но видеть тебя больше не хочу.

— Алька… — позвал ее Санька, но уже без надежды в голосе. В его глазах стояли слезы, но Алька знала — им нельзя верить. Каждая его слеза отольется потом синяком на ее теле. Не сегодня — так завтра.

— Уезжай…

Когда Алька снова зашла на кухню, Сергей сидел, опустив голову на руки. На столе стояла рюмка и початая бутылка коньяка. Алька не осуждала Сергея. После Санькиного ухода и она не против выпить рюмочку.

Алька присела напротив Сергея, не зная, что ему сказать. А хотел ли он что-нибудь слышать? О чем он сейчас думает? О том, что она его обманула?

— Я тоже буду, — чтобы как-то растормошить Сергея, произнесла Алька.

— Что будешь? — поднял он голову.

— Пить буду.

— А стоит? — Алька кивнула. — Ладно, как знаешь. — Сергей поднялся со стула и нехотя потянулся за рюмкой. Альке показалось, он чувствует себя немногим лучше ее. Бледный, вялый, он казался жертвой вампира. А Санька и был вампиром. — Зачем ты за него вышла? — спросил он, поставив перед Алькой наполненную коньяком рюмку. Руки у Сергея дрожали, и коньяк немного расплескался. Янтарные капли блестели на столе, как невысохшие слезы.

Алька ждала этого вопроса.

— Думала, что люблю. Тогда думала.

— Уже нет?

— Нет, — уверенно ответила Алька. — Помнишь, как в «Обручении»? — Она завела глаза, совсем как школьница, припоминающая урок, и процитировала: — «Человек имеет право лишь на одну-единственную любовь, а все остальное — это лишь пагубные заблуждения, составляющие несчастья бесчисленного множества людей». Санька был моим несчастьем, этим самым заблуждением. Мы еще в школе дружили, он портфель за мной носил. А потом, когда родители умерли, я осталась одна, растерялась, а он — рядом, утешал… Как-то вина принес, в праздник, а я пить не умею… Ну вот… Я считала, мой первый мужчина должен стать моим любимым, а потом — моим мужем. Мне не хотелось, чтоб было как-то иначе. Казалось, что так правильно… Сначала он был тихий. А когда мы поженились, начался настоящий кошмар. Сейчас мне кажется, что мой брак был сном. Страшным сном… Он бил меня, когда злился, когда ревновал, когда ему мерещилось что-то, чего на самом деле не было. Сейчас я понимаю — дело не в том, что он мне не верил. В первую очередь он не верил в себя… Я прожила с ним год и поняла, что больше не могу. Не могу терпеть всю эту ненависть, которой заполнен каждый угол в доме. В его доме… Ведь он столько раз подчеркивал, что я живу у него. Говорил, что мне некуда деваться. Родительскую квартиру я проворонила по глупости… А, неохота даже об этом рассказывать. Санька думал, что я слабая и никогда не решусь уйти… Но я все-таки решилась. Подумала: поеду в Москву, найду себе кого-нибудь и буду эгоисткой. Буду принимать любовь. А сама никому больше на дам этой любви… Буду использовать мужа… — Алька покраснела. Сейчас она стыдилась тех мыслей. — Маришка говорила мне, что я так не смогу. Но тогда я ей не поверила. Что ж, — улыбнулась Алька, — зато убедилась в этом на собственном опыте. Не вышло из меня «стервозы». Ну и хорошо… Слава богу… Когда я приехала в Москву и ты… пустил меня к себе, меня начал мучить страх, что Санька меня найдет, заставит вернуться… Я ведь знала, как он умеет давить… Сделает жалостливое лицо. А глаза, знаешь, такие грустные, будто ему жить осталось несколько дней. Раньше я на это велась. А сейчас словно глаза открылись — ведь не любовь это, а попытка оставить свое у себя. И когда увидела его здесь, то поняла, что больше не боюсь. Некого. Он оказался маленьким, противным, жалким и ни капельки не страшным… Только как он меня нашел?

— Он письмо нашел, что ты писала Маришке. Просто из ящика вытащил. А там — адрес и все подробности.

— Извини…

— Да что уж извиняться, — махнул рукой Сергей. — Ты извини. Я чуть было этому Саньке не поверил, когда он сказал, что ты ему всю жизнь испортила.

— Я?! — Алька аж покраснела от возмущения.

— Да. Актер чертов. Ну что, Алька, выпьем, чтобы ты наконец развелась и забыла о той жизни, которая у тебя была до… — Он хотел сказать «до нашего знакомства», но запнулся. Это прозвучало бы двусмысленно. — До приезда в Москву.

Алька залпом выпила коньяк, поморщилась и закусила предложенной Сергеем шоколадкой.

— Кто ж так пьет? — улыбнулся он. — Это не водка. Его нужно пить маленькими глотками…

— В следующий раз, — выдохнула Алька. — Что-то мне не до тонкостей… И вообще я не пью. Напилась раз в жизни — зато какие последствия…

— Это ты про мужа?

Алька сморщилась сильнее, чем после коньяка.

— Не называй его так. Он только по закону муж, а так… Даже не знаю, как его назвать…

— Никак не называй. И вообще забудь о нем. Это перевернутый лист в книге, которую не стоит перечитывать. Потому что она оказалась глупой и злой…

Алька и сама понимала, что прошлому не место в ее новой жизни. Но это говорил Сергей, помешавшийся на своей любви к Елене…

— Но ты-то не перевернул свой лист, — укоризненно покачала головой Алька. — А мне советуешь…

— У меня была другая книга. Сказка. Которую мне, как ребенку, хотелось читать еще и еще…

— Хотелось? Сейчас не хочется?

— Не знаю, — подумав, ответил Сергей. — Уже не знаю… — Он приподнялся и наполнил рюмки коньяком. — Все изменилось. Жизнь изменилась, и сказка стала другой… Может, не такой странной, но светлой и доброй… Ты знаешь, я… — Сергей отпил немного коньяка — его слишком волновало то, о чем он говорил Альке. Он даже не был уверен, понимает ли она его. Но, глядя в ее задумчивые, внимательные глаза, Сергей чувствовал, что хотя бы часть его туманных сравнений попадает в цель. — Я научился тому, чего никогда не умел. Научился радоваться мелочам, которых раньше не замечал. Научился видеть — еще неясно и нечетко, — но все-таки видеть людей, обстоятельства и предметы в другом свете, ярком, фееричном… В том, в каком их видишь ты… Да, это правда — меня потрясло то, что, несмотря на скверные обстоятельства, ты не изменила себе, не разучилась радоваться, не разучилась быть открытой и доброй. А этим могут похвастаться немногие… Я даже на твои пять причин улыбнуться посмотрел совсем другими глазами. Радоваться тому, что ты дышишь, тому, что живешь, тому, что вокруг тебя, улыбаться для тех, кто, возможно, даже не видит тебя, — это подвиг, Алька. Это настоящий подвиг в наше время, когда каждый занят своими делами и не обращает внимания на то, что происходит вокруг него, с другими людьми… Именно это качество отличает тебя от остальных. Это делает тебя личностью. Когда-то я считал личностями людей, которым свойственно копание, самобичевание, «духовный стриптиз»… Но теперь я понимаю, что главное — не зарыться в себя по самые ушки, а жить здесь, в этой паскудной реальности, и при этом считать ее лучшей реальностью на свете. И это — не заблуждение, не наивность…

— «На земле гораздо больше Блаженств, чем предполагают. Но большая часть людей не умеет их отыскивать», — улыбаясь, произнесла Алька.

Сергей улыбнулся в ответ. В его улыбке сквозила гордость.

— Я смотрю, мои уроки не прошли даром. Ты уже вовсю цитируешь Метерлинка… Кстати, ты не думала куда-нибудь поступить? В этом году уже поздно, но в следующем…

— Думала, — созналась Алька. — Но это слишком дорого. Во всяком случае, пока. И потом, я не уверена, что останусь в Москве…

— Ты хочешь вернуться в Сосновку? — испугался Сергей.