Святой (ЛП)

- Это ключ от королевства.

- Какого королевства?

- Моего.

- И что мне с ним делать?

- Узнаешь.

Кингсли сполз с кровати и надел куртку.

- Сегодня в три тебя заберет машина, - сообщил он, и, когда она попыталась возразить, он поднял руку, чтобы заткнуть ее. - Ты саба с ошейником самого почитаемого мужчины в Преисподней. Теперь ты принадлежишь ему. Твое мнение больше не является главным фактором в принятии решений, которые касаются тебя. Сэм заберет тебя завтра. Ты будешь делать то, что тебе скажут, и тебе это понравится. Tu comprends?

Элеонор с прищуром смотрела на него.

- Je comprend.

- Твой французский улучшается. А теперь давай поработаем над твоим поведением.

- Кинг, ты для меня как старший брат, которого у меня никогда не было. И которого я никогда не хотела.

Кингсли открыл дверь ее спальни.

- Не волнуйся, chérie, - произнес он с самым бесячим французским акцентом, - однажды ты меня получишь. Мы оба знаем, что ты уже меня хочешь.

- Мне не нужны твои деньги. - Она подняла конверт. - Я не заслужила их.

- Нет, - почти покорно согласился он. - Но, поверь мне, в его кровати ты их заслужишь.

Она швырнула подушку в его удаляющуюся спину, и он захлопнул за собой дверь. Кингсли был прав насчет ее непокорного подчинения. Не то чтобы она признавалась ему в этом. Она рухнула на кровать и старалась не думать о деньгах, ключе и походе по магазинам. Как сильно изменится ее жизнь, когда она и Сорен станут любовниками, настоящей парой?

Будильник зазвенел в 8:30, и Элеонор вытащила себя из постели. У нее не было занятий до десяти, но ей нужно начать принимать противозачаточные таблетки сегодня же. Как только Сорен сказал, что больше не может ждать, она перешла в режим планирования - планирования не залететь. Она сосредоточилась на проблеме предохранения, на части «Я не собираюсь беременеть». Если бы она думала о «У Сорена никогда не будет детей», она бы считала иначе.

Ей удалось уделить лекции по психологии половину своего внимания, даже с пылающей задницей от порки Кингсли. Они изучали тюремные эксперименты в Стэнфорде - печально известное исследование, в котором Филипп Зимбардо создал поддельную тюрьму в подвале учебного корпуса и наполнил его волонтерами-охранниками и волонтерами-заключенными. Поразительно, как быстро люди вживаются в назначенные им роли. Даже в поддельной тюрьме потребовался один день, чтобы охранники начали издеваться над заключенными, а заключенные устроили бунт или погрузились в депрессию. Охранники и заключенные так быстро сроднились со своими ролями, что пришлось закрыть эксперимент на шестой день. Некоторые охранники, прежде нормальные студенты, превратились в садистов. Слово садист привлекло ее внимание.

Она подумала: что, если такое произойдет в БДСМ сообществе, которым управлял Кингсли? Доминировали ли доминанты потому, что они взяли на себя эту роль? Подчинялись ли сабмиссивы по той же причине? Что было первым? Сабмиссив или подчинение? Может, она напишет курсовую работу о ролевых играх в БДСМ. Что, если кто-то вложит в ее ладонь флоггер, укажет на сабмиссива и прикажет наказать? Безусловно, она это сделает. И с удовольствием, хоть и понимая, что она саба, а не доминант. Она должна быть самбиссивом, верно? Ей нравилось сидеть у ног Сорена, подчиняться его приказам, обучаться и мечтать о ночи, когда он впервые ее выпорет. И, тем не менее... если кто-то даст ей флоггер, она не станет возмущаться.

В три часа дня перед ее общежитием остановился «Роллс-Ройс». Она надеялась увидеть ожидающего ее Сорена или хотя бы Кингсли. Даже Сэм? Ночь с Сэм стала бы самым большим подарком. Но на заднем сидении ее ждала только записка и коробка.

На карточке было написано: «Открой меня».

Она открыла коробку и достала секундомер.

Секундомер?

Она взяла записку. На конверте была надпись: «Не открывать, пока не сядешь в Q31"».

Это что за неведомая хрень? Q31?

Она положила секундомер в карман пальто. Машина остановилась перед концертным залом. Концертным залом?

Она нашла место Q31 на балконе. Села, достала секундомер и записку из кармана. Внизу на сцене настраивался оркестр, дирижер листал какие-то ноты. Поморщившись от исходящего со сцены диссонанса, она открыла записку и начала читать.

С Днем Рождения, Малышка. В этот самый благословенный день у меня для тебя два подарка. Сначала посмотри вниз на сцену. Это один из оркестров, с которым я играю, когда им нужен пианист. В обмен на мои услуги они любезно согласились сыграть специально выбранный фрагмент для тебя в твой день рождения.

Фрагмент начнется, как только оркестр настроится. Когда дирижер поднимет палочку, запусти секундомер. Слушай музыку, но следи за временем. Мой первый подарок тебе - после пяти минут (пять минут и восемь секунд, если оркестр не будет отставать) ты узнаешь, что я чувствовал, когда впервые увидел тебя. Я не так одарен, как ты, в выражении своих чувств словами. Возможно, музыка выразит то, что я не могу.

Вскоре я вручу тебе твой второй подарок.

Люблю тебя, Элеонор.

Она прочитала записку еще раз, прежде чем взять секундомер. Она встала со своего места и опустилась на колени перед перилами балкона.

Какофония исчезла. Дирижер постучал по пюпитру.

Он поднял руки.

Она нажала кнопку старта.

Началась музыка.

Сначала был взрыв звука. Она не ожидала такого мощного начала. Затем все затихло. Музыка танцевала, опускалась на несколько ступенек и поднималась вверх. Нота за нотой зависали в воздухе, а потом скатывались вниз. Фрагмент начал кружиться. Иногда игриво, иногда мрачно.

Над ее головой парила высокая нота. Тишина... Как оркестр из такого количества человек мог быть таким тихим?

А затем она услышала ее. Тонкий намек на знакомую мелодию. Где она ее слышала? Гимн. Это был гимн. Верно? Не важно. Она продолжала слушать.

На двух минутах и пятидесяти секундах мелодия вернулась, крадясь, словно секрет, который хотел сохранить композитор. Она напрягла слух, чтобы услышать больше.

Затем музыка стала громче, но только немного, когда другая секция подхватила мелодию и отнесла ее ей. Элеонор приняла ее с распростертыми объятиями.

Ее руки дрожали, а пальцы на ногах поджимались. Музыка лилась, как запруженная вокруг нее река.

На пятой минуте и семи секундах мир стал музыкой. Он разразился вокруг нее, взорвался, как бомба, которая накрывала ее счастьем и радостью. Слезы потекли по ее щекам, и самый прекрасный звук, который она когда-либо слышала, обернулся вокруг нее и поднял ее на своих руках к самому потолку концертного зала, и выше, выше, пока она на мгновение не посмотрела в глаза самого Господа.

Она услышала позади себя шаги, но проигнорировала их. Сейчас ею владела музыка и не отпускала. Мелодия исчезла и вернулась с удвоенной силой. Она не могла насытиться ею. Ни один алкоголь не опьянял так сильно. Как музыканты это выдерживают? Как они останавливают себя и кладут инструменты, чтобы поесть или поспать? Если бы она извлекала такие звуки, ее руки никогда бы не отрывались от инструмента. Она бы играла до кровавых мозолей. Она бы извлекала такие звуки, пока им бы не пришлось держать ее под замком.

Фрагмент достиг финальной высокой ноты, которая заставила ее хотеть чего-то... не чего-то, а где-то, прежде чем смолкнуть. Дирижер опустил руки, повернулся и посмотрел на балкон.

Аплодисменты одной смиренной юной леди наполнили зал.

- Спасибо, - крикнула она оркестру.

- С Днем Рождения, - ответил дирижер.

Она повернулась и увидела Сорена, сидящего позади нее.

- Если бы Бетховен написал партию для фортепиано своей Девятой симфонии, моя жизнь была бы полной, - сказал он с задумчивым выдохом. Сейчас симфония началась с нового фрагмента, красивого, но менее захватывающего. Она остановила секундомер и положила подбородок на колено Сорена.