Святой (ЛП)

- Я сказал, если ты будешь поливать эту палку каждый день в течение шести месяцев, то отвечу на твои вопросы. И ты не справилась с этой задачей. И не получишь свое вознаграждение. Я сказал, что ты должна навсегда подчиниться мне, и я дам тебе все. Ты ослушалась меня и отправилась к отцу, а сейчас страдаешь из-за последствий. В обозримом будущем Диана будет руководить твоими общественными работами. Эта наша особенная дружба будет прекращена до того дня, который я надеюсь, наступит, когда ты будешь готова к взрослым отношениям. И говоря взрослые, я не подразумеваю секс. Я говорю об отношениях между равными партнерами.

- Вы о чем? Мы больше не можем быть друзьями?

- К сожалению, да, именно об этом я и говорю. Безусловно, я все еще буду твоим священником. И если и когда тебе понадобится священник, я буду рядом, но только в этой роли. Иди, Элеонор. Будь нормальным подростком еще год или два. Иди и повзрослей.

- Год или два? - Это прозвучало, как наихудший тюремный приговор. Больше никаких длинных разговоров в хорах? Больше никакой помощи с домашними заданиями? Больше никакого какао, когда она сражалась с заданиями по математике?

- Я священник, а не твоя нянька.

Элеонор просто смотрела на него. Даже в тусклом свете мелькавших фонарей она видела, каким жестким стал его взгляд. Его лицо было холодным и непроницаемым, как гранит. Вся любовь, вся забота и сострадание испарилось.

- Вы бездушный ублюдок, - выпалила она, заставляя себя не плакать. - Вы знаете это, верно?

- Да. И лучше если ты узнаешь об этом сейчас.

«Роллс-Ройс» остановился в конце ее улицы, достаточно далеко, чтобы мать не увидела откуда она пришла, достаточно близко, чтобы она находилась на морозе одну или две минуты.

Она хотела еще что-нибудь сказать ему, хотела просить изменить его решение, хотела сказать, как сильно его ненавидит. Но она просто открыла дверь.

- Элеонор, - позвал Сорен, прежде чем она покинула машину.

Она посмотрела на него и увидела тень тоски в его глазах.

- Что?

- Мне будет больнее, чем тебе.

- Хорошо.

Она оставила его одного в «Роллсе».

Как можно тише она достала запасной ключ из-под коврика и открыла заднюю дверь. Элли закрыла ее за собой и замерла, когда услышала голос в темноте.

- Хочу ли я знать, где ты была? - спросила мать.

Элеонор медленно повернулась лицом к маме, которая включила свет на кухне. И снова Элеонор ослепили флуоресцентные лампы допроса.

- Прости, мам. Я не думала, что так задержусь.

Ее мать стояла в дверях в своем грязном белом халате и тапочках. Разочарование сжало ее губы в тонкую линию.

- Это не ответ.

Элеонор подбирала слова и решила рассказать правду, по крайней мере, половину правды.

- Папа звонил. Сказал, что ему вынесли приговор. И это мог быть последний шанс его увидеть.

- Ты поехала увидеться с отцом? Ох, Элли.

- Да, мам. Прости. Я скучала по нему. Но это было глупо. Он не хотел меня видеть. Он хотел, чтобы я солгала ради него. Я сбежала и оставила у него пальто.

- В это я могу поверить. Но тебе это не поможет.

Она указала на шею Элеонор, где остался след от укуса Лаклана. Должно быть, у нее засос размером с Делавэр, судя по тому как сильно он кусал и целовал ее.

Черт.

- Мам, ничего не было. Клянусь, я не...

- Мне все равно, - прервала мама и подняла руку. - Мне теперь все равно. Я сказала тебе в ту ночь, когда тебя арестовали, если ты снова вытворишь что-то подобное, с меня хватит. Я прихожу домой с работы, а тебя нет. Ни записки. Ничего. Я позвонила Джордану, тебя и там нет. В школу. В церковь. Ничего.

- Я заблудилась в городе. Ушло много времени, чтобы добраться домой.

- Я не знаю, зачем ты вернулась домой. Очевидно, ты здесь не можешь находиться. Не можешь, если сбегаешь к отцу, с которым я запретила тебе иметь какие-либо контакты.

- Он сказал, что я могу не увидеть его несколько лет.

- И это так плохо?

- Я думала, да. Теперь понимаю... Я больше не хочу его видеть. Прости. Ничего не произошло...

- Оставь это. Независимо от того, как сильно я забочусь, ты все равно уходишь и делаешь все, что хочешь, с кем хочешь. Значит, я перестану переживать. Я даже не буду тебя наказывать. Вот как сильно я сейчас переживаю.

- Нет, мам, не будь такой. Пожалуйста, не надо... - Слезы хлынули из ее глаз. - Не отказывайся и ты от меня.

- И я? Кто еще от тебя отказался?

- Я сделала кое-что глупое, и теперь Отец Стернс не будет контролировать мои общественные работы.

- Тогда он умен. Ты пробежалась по нему и его чувствам так же, как делаешь это с остальными, кто заботится о тебя и помогает.

- Мам... - Элеонор шагнула вперед, но мама отступила назад.

Мать смотрела ей прямо в глаза.

- Когда ты была маленькой, ты всегда называла меня «мамочка». И ты улыбалась, когда говорила. Теперь «мам». И никогда не улыбаешься.

- Пожалуйста... - Элеонор даже не знала, о чем она просила.

- Иди в постель, - устало ответила мать. - Или нет. Делай все, что хочешь. Как и всегда.

Мать повернулась к ней спиной и выключила свет, будто Элеонор не стояла посреди кухни.

Она едва держалась на ногах от шока и горя, не зная, что делать. Она потеряла священника, отца и мать за одну ночь. Кто у нее остался? Кто-нибудь? Что-нибудь?

В темноте она нашла дорогу в спальню и, не раздеваясь, легла под одеяло. Она подтянула одеяло к подбородку и закрыла глаза.

- Ты там? - прошептала она Богу и ждала, надеялась, молилась, чтобы был кто-то, кто от нее не отказывался.

Но Бог не отвечал.

Глава 16

Нора

- Какого года эти слезы? - спросил Нико, прикасаясь к ее лицу. – 1993 года? Или недавние?

Нора скромно улыбнулась.

- Ты винодел. Как считаешь?

Нико поднес влажные пальцы ко рту и слизал их.

- Каким бы ни был год, с уверенностью могу сказать, что он был тяжелым.

- Тот год был трудным, - согласилась она. - Как и эта неделя. Я много раз задавалась вопросом, смогла бы я предотвратить это. Много обращений к Богу, чтобы он отменил произошедшее. Даже сейчас я ощущаю то ужасное отчаяние: «Боже, я отдам все, променяю все, чтобы испытывать что-то, кроме этой боли».

Она закрыла глаза и снова глубоко вдохнула. Боже, помоги ей, завтра она сделает все, чтобы не развеивать этот прах.

- Но, - продолжила она, возвращаясь в настоящее, - даже в ту ночь, когда я лежала в своей постели одна, я знала, что соберусь. И, может, понимание этого было признаком надежды.

- Как долго он наказывал тебя за встречу с отцом? - спросил Нико.

- Долго. - Нора села, а Нико перекатился на спину. Она все еще была в сорочке, но Нико лежал обнаженным, простыни собрались на его бедрах, а грудь была голой и манящей. - Когда ты подросток, каждый день без желаемого кажется вечностью. Твое сердце находится под увеличительным стеклом в этом возрасте, все раздувается в размерах.

- Как долго вы не разговаривали друг с другом после той ночи?

Нора окунулась в то ужасное время. Она помнила его чрезвычайно темным, холодным и по-зимнему снежным. Улицы стали серыми от слякоти и опасными из-за льда. Но там, в ее коробке с темными воспоминаниями, лежала одна сияющая звезда.

- До Рождества, - ответила она. - Несколько недель спустя мы отправились на полуночную мессу, и мы с Сореном объявили часовое перемирие. Думаю, мама сказала ему, что папе вынесли приговор - пятнадцать лет строго режима. Он знал, что я нуждалась в помощи, чтобы справиться с этой новостью. Мы поговорили. Он вручил мне Рождественский подарок.

- Что он тебе подарил?

- Медальон Святой Луизы, - ответила Нора, улыбаясь при воспоминании. - Мое второе имя - Луиза. И день ее почитания 15 марта, мой день рождения.

- Хороший подарок.

- Он позволил немного поплакать на его плече. Этот подарок был еще лучше. И после этого раза в марте мы снова начали общаться.