Страница 1 из 17

Последней главы не будет

Елизарова Полина

Полина Елизарова

Пролог

Одним воскресным майским утром бабка Федосеева сидела у подъезда четырнадцатиэтажного панельного дома и толкла в голове тревожные мысли.

Вчера, во время празднования дня ее рождения, который уже много лет не приносил ничего, кроме выматывающих приготовлений, отзывающихся в теле головной болью, скачущим давлением и обострением артроза, ее внук Пашка, будучи выпившим, вдруг заявил родне, что у него до сих пор нет семьи потому, что он – гей.

Федосеевой в общем и целом было глубоко по фигу на геев, лесбиянок, наркоманов, ВИЧ-инфицированных, проституток и других, по ее мнению, «отбросов общества». Волновало ее только одно – она панически боялась рака и мечтала каким-нибудь схожим майским утром тихо и быстро помереть во сне от старости.

Но теперь к ее большому страху прибавился еще один, маленький и гадкий. А если факт этой мерзости, в которой живет внук, вдруг станет достоянием общественности?!

Перебирая в голове возможные способы утечки информации, Федосеева была вынуждена ненадолго отвлечься – из подъезда вышла семья, живущая вроде бы на седьмом этаже в угловой трешке.

Молодая нагловатая девица, держа в руке спортивную сумку, выпорхнула из подъезда первой и, не удостоив взглядом пенсионерку, лихо щелкнула кнопкой на брелоке. Открылся багажник темно-синего новенького джипа.

«От ведь… Откуда ж такие деньжищи?! И ведь так и не замужем до сих пор. Ясен пень, где-то наворовали…» – со злорадством подумала Федосеева.

– На дачу? – лицемерно разулыбалась Федосеева.

– Угу, – вежливо кивнула в ответ Надежда, единственная из всего семейства, которую старушка помнила по имени.

– Так в отпуск-то вроде рановато…

– К вечеру вернемся, – сухо бросил всегда угрюмый Надеждин муж и, взяв жену под руку, заспешил к открытому багажнику, в который быстро сунул пакет из «Ашана».

– Ну что же, в добрый путь…

Потом бабка наблюдала, как молодая соседка, усевшись за руль неприлично дорогого авто, прежде чем тронуться с места, что-то эмоционально выговаривала родителям.

С этого момента Федосеева их больше никогда не видела.

Впрочем, нет, молодую соседку, вдруг ставшую похожей на пугливую тень, она встретила еще раз, месяцев восемь спустя, в подъезде около лифта.

Голову девушки неожиданно покрывал темный, закрывавший чуть не пол-лица, платок. Как обычно, не поздоровавшись, она не стала дожидаться лифта, вдруг резко соскочила с места и бросилась вверх по лестнице.

«С такими-то длиннющими да резвыми ногами и до четырнадцатого, небось, добежать можно…»

О том, что случилось с этой семьей, любопытная бабка Федосеева так ничего и не узнала. Она умерла от инсульта ровно через год, одним майским утром, как и заказывала – во сне…

В тот вечер, когда она впервые возникла в моей жизни, я увидел ее у входа в наш клуб. Она стояла с подругой, курила и смеялась дурным смехом. Громко, заливисто и от души, то ли в самом деле наплевав на всех, то ли только делая вид, что не замечает окружающих. Так, наверное, смеялись проститутки. Не нынешние, этих я повидал немало, а какие-нибудь томные кокотки времен Дюма. Вроде бы и нет никакой разницы – ну ржет девка и ржет, но тем не менее я эти мельчайшие, едва различимые слухом полутона тогда отчетливо уловил. Она ведь не столько хотела привлечь к себе внимание, сколько играла! Играла абсолютно осознанно и, надо отметить, почти великолепно!

Вторая, та, что была постарше, ей что-то рассказывала, совсем негромко, но протяжно и многозначительно вытягивала фиолетово-красными губами фамилии людей, знакомством с которыми, она, по всей видимости, гордилась, и все сыпала, сыпала какими-то бытовыми подробностями их жизни, непринужденно перепрыгивая с события на событие. И именно этот нелогичный, на первый взгляд, словесный поток и выдавал основной посыл ее монолога: «Я принадлежу к определенной касте, а здесь я так, случайно, просто покурить вышла!»

Ее роль мне была намного понятнее, и именно поэтому эта, вторая, мне сразу стала совсем неинтересна.

Высокая, очень худая, наверное, красивая, вся в чем-то фиолетовом, она лишь вызвала у меня тогда состояние тревоги.

Ненавижу этот цвет.

Ненавижу бытовые подробности из жизни публичных людей: они что, в отличие от нас, простых смертных, розами срут, что ли?!

А может, дело было вовсе не в этих уважаемых (кто бы спорил!) людях, а во мне.

Просто меня давно уже мало что интересовало в жизни.

Ну, это ладно, об этом я как-нибудь потом.

Но эту хохотушку с золотисто-красными, уложенными в мягкие локоны волосами, похоже, так сильно взволновал вовсе не сам (глупейший!) разговор, а что-то совсем иное.

Она только делала вид, что слушала подругу.

Я это понял сразу, как только она посмотрела на меня.

Она взглянула мне прямо в глаза, всего-то на несколько секунд, но именно этот ее взгляд еще долгое, долгое время не оставлял меня в покое!

Так смотрят те, кто знает что-то, чего не знают другие.

Так смотрят те, кто ни в чем не сомневается.

И вместе с тем так смотрят те, кто смирился.

Я же упорно пытался сделать вид, что не замечаю ни ее, ни эту, вторую, у которой ни на секунду не закрывался рот.

Я быстро добил сигаретку и собрался было зайти обратно в клуб.

Но тут вдруг рыжая обратилась ко мне с вопросом:

– Простите, пожалуйста, а программа еще не началась?

Будто кошка ласковая промурлыкала…

Я сразу понял: она специально «сделала» сейчас такой голос, ведь всего-то с минуту назад именно она так вульгарно, почти что хамски гоготала здесь на всю улицу!

Но эта игра, явно рассчитанная на меня (ведь больше там никого и не было!), совсем ее не портила.

И вообще, насколько я успел разглядеть, весь ее образ был слеплен из каких-то взаимоисключений: строгое черное платье (даже не щупая ткань и не глядя не лейбл, было ясно, что тянуло оно сотен на пять евро, никак не меньше), замшевые тупоносые ботиночки, какие могли носить в позапрошлом веке гимназистки, сумочка в тон и серьги с крупными голубыми камнями, названия которых я не знал. Лицо же у нее было раскрашено так, что хоть на обложку журнала, хоть на панель!

В смысле, леди, которые выбирают подобный стиль в одежде, такой мейкап себе обычно не позволяют.

Сколько нужно времени, чтобы выкурить одну сигарету?

Минуты две, максимум пять.

Так вот за эти пять минут, что я стоял и исподлобья наблюдал за ней, она успела сменить три состояния. Публичная девка, хохочущая так, что только ленивый не обернется, безобидная кошечка – ах, каким же тоном она протянула это свое: «Простите…» – и… потерянная, рассеянная, замкнутая внутри себя барышня явно не из нашего времени.

Я не знаю, что там происходило до, но после моего прихода, разом отсмеявшись, она совершенно точно только делала вид, что слушает подругу!

Но и на меня она, впрочем, почти не смотрела…

После того как она спросила, а я ответил: «Программа начнется через десять минут», девушка как будто бы потеряла ко мне всякий интерес.

Что было у нее на душе?

Муж, любовник, ПМС, все вместе?

Я тогда поймал себя на нелепой мысли: мне действительно интересно знать, о чем она думает!

В тот вечер в переполненном цветастыми платьями зале ее стройная фигурка в черном еще несколько раз попалась мне на глаза.

Программа ее явно не интересовала. Каждый раз, когда я украдкой бросал на нее взгляд, она то щебетала о чем-то со своей фиолетовой подругой, то с озабоченным видом копалась в мобильном.

Подле их столика то и дело ошивался «карлик» Гриша – самый популярный инструктор нашего клуба.

Ну, после меня, разумеется…