Леонардо да Винчи

А еще в его дневниках того периода появляются цитаты из чужих высказываний, которые Леонардо почему-то захотелось записать. Одна – строчка из стихов друга, который посвятил ему очень личное стихотворение. “Леонардо, что тебя гнетет?” – вопрошал друг49. На другой странице – слова некоего Иоганна: “Нет великого дара без великой муки. Наша слава и наши победы проходят”50. На том же листе переписаны две терцины из “Ада” Данте:

Вот что приводило его в отчаяние: пока он, как ему казалось, прозябал в лени и дремал на пуху, обещая не оставить после себя более долговечных следов, чем дым в эфире, его соперники уже добились громкого успеха. Боттичелли, явно не страдавший от неспособности сдавать заказчикам в срок готовые работы, уже стал любимым живописцем Медичи и был ими обласкан. Ему заказали еще две большие картины – “Весну” и “Палладу и кентавра”. В 1478 году Боттичелли создал масштабную фреску, клеймившую заговорщиков, которые убили Джулиано Медичи и ранили его брата Лоренцо. Годом позже, когда схватили последнего участника заговора, Бернардо Барончелли, Леонардо явился на его казнь, старательно зарисовал его тело, висящее в петле, и записал возле рисунка некоторые подробности (илл. 20), как будто надеялся получить заказ на новую фреску, которая стала бы продолжением первой. Но Медичи поручили эту работу другому художнику. В 1481 году, когда папа Сикст IV пожелал украсить фресками Сикстинскую капеллу и позвал в Рим выдающихся живописцев из Флоренции и других городов, Боттичелли снова попал в число избранных. Леонардо приглашения не получил.

Когда Леонардо приближался к порогу тридцатилетия, его талант уже созрел и окреп, но наглядных доказательств тому было на удивление мало. Единственными его художественными достижениями, на которые могла полюбоваться публика, оставались несколько блестящих, но второстепенных дополнений к картинам Верроккьо, два-три молитвенных образа мадонны, которые трудно было отличить от остальных мадонн, вышедших из той же мастерской, портрет молодой женщины, так и не переданный заказчику, и два незаконченных и недоношенных шедевра.

“Если человек там достаточно научился и мечтает не только о том, чтобы жить день за днем наподобие скотины, и если он хочет разбогатеть, он должен уехать из Флоренции, – писал Вазари. – Ибо Флоренция со своими художниками делает то же, что время со своими творениями: создав их, оно постепенно разрушает и уничтожает их”52. Итак, пора было уезжать. Леонардо ощущал, что медленно гибнет здесь, его ум точила тревога, одолевали фантазии и страхи. Все это вылилось в желание покинуть Флоренцию, и вскоре он напишет письмо человеку, в котором надеялся обрести своего покровителя.

Глава 4

Милан

Культурный посланник

В 1482 году, когда Леонардо да Винчи исполнилось тридцать лет, он уехал из Флоренции в Милан, где ему предстояло прожить следующие семнадцать лет. Вместе с ним отправился Аталанте Мильоротти, теперь уже пятнадцатилетний. Это был начинающий музыкант, который выучился у Леонардо играть на лире и стал одним из тех многочисленных молодых людей, что в разные годы входили в тесный круг его товарищей, учеников и домочадцев1. В дневнике Леонардо отметил, что они проделали путь длиной в 180 миль [290 километров], что довольно точно: он как раз изобрел прибор вроде одометра, который измерял расстояние, подсчитывая количество оборотов, совершенных колесом повозки, и вполне возможно, что в этой поездке он испытал прибор в действии. Путешествие заняло около недели.

Леонардо вез с собой лиру да браччо (lira da braccio – “ручная лира”) – музыкальный смычковый инструмент, напоминающий скрипку. “Лоренцо Великолепный отправил его вместе с Аталанте Мильоротти к герцогу Миланскому, чтобы подарить ему лиру, ибо один только он умел играть на этом инструменте”, – сообщает Anonimo Gaddiano. Лиру изготовил сам Леонардо, она была частично серебряная и имела форму лошадиного черепа.

И лира, и услуги Леонардо являлись своего рода дипломатическим подарком. Лоренцо Медичи, стремившийся сохранять добрые отношения и заключать новые союзы с другими городами-государствами Италии, видел в художественной культуре Флоренции источник влияния. Он уже отправил Боттичелли и нескольких других художников из числа своих любимцев в Рим, чтобы угодить папе, а Верроккьо и других – в Венецию.

Возможно, Леонардо с Аталанте входили в дипломатическую делегацию, которую возглавил в феврале 1482 года Бернардо Ручеллаи – богатый банкир, меценат и любитель философии. Он был женат на старшей сестре Лоренцо, и незадолго до того его назначили посланником Флоренции в Милане2. В своих сочинениях Ручеллаи ввел понятие “равновесие сил”, говоря о непрерывных конфликтах и о непостоянных союзах между Флоренцией, Миланом и другими итальянскими городами-государствами и о гордости римских пап, французских королей и императоров Священной Римской империи. Соперничество между государями затрагивало не только военную мощь, но и культуру, и Леонардо надеялся принести пользу на обоих фронтах.

Упаковав почти все свои пожитки, Леонардо уезжал в Милан с мыслью о том, что, возможно, останется там на неопределенное время. По прибытии в Милан он составил перечень принадлежавших ему вещей, и в этот список, скорее всего, вошло большинство его работ, какие только можно было перевезти. Кроме рисунка, изображавшего Аталанте с запрокинутой головой, там были этюды: “множества голов, набросанных с натуры… несколько святых Иеронимов… чертежи горнов… голова Христа пером и тушью… восемь святых Себастьянов… множество ангелов… голова в профиль с красивыми волосами… приспособления для кораблей… множество шей старух и голов стариков… множество обнаженных фигур… законченная Мадонна… еще она, почти законченная, та, что в профиль… голова старика с огромным подбородком… сюжет со Страстями Христовыми для рельефа” и многое другое3. Судя по всему, раз Леонардо включил в этот перечень чертежи горнов, каких-то приборов для кораблей и водяных механизмов, он занимался уже не только искусством, но и инженерными науками.

Милан с его 125 тысячами жителей был в три раза больше Флоренции. Что важнее для Леонардо, там имелся настоящий государев двор. Во Флоренции Медичи щедро покровительствовали искусствам, но при этом формально оставались лишь банкирами и правили из-за кулис. В Милане все обстояло иначе: вот уже два столетия он был не купеческой республикой, а городом-государством, которым правили кондотьеры, со временем сделавшиеся потомственными герцогами. Вначале власть принадлежала главам рода Висконти, а затем перешла к роду Сфорца. Поскольку тщеславие их не ведало границ, а притязания на герцогский титул выглядели малоубедительными, замки миланских владык кишели придворными, художниками, лицедеями, музыкантами, егермейстерами, управляющими государственными делами, дрессировщиками животных, инженерами и прочими помощниками, способными поднять престиж правителей и придать их власти лоск законности. Иными словами, миланский замок обещал оказаться идеальной средой для Леонардо, которого тянуло к сильным правителям: ему нравилось пестрое разнообразие талантов, слетевшихся к герцогскому двору, и он надеялся на приличное вознаграждение.