Хайм

Как ни крути, а он и шагу не мог бы ступить без постоянной помощи какого-нибудь опекуна. А коли так, то мальчик позарез, с самого начала нуждался в хотя бы формальном присутствии матери. С другой стороны, он опасался излишнего риска. Во-первых, привлекательная взрослая женщина могла отхватить слишком много мужского внимания. В конце концов, Постум искал отца для себя, а не мужа для нее. Кому нужен папа, который вместо того, чтобы уделять достаточно времени сыну, станет напропалую развлекаться с женой? Постуму вовсе не улыбалось сидеть в одиночестве дома – подобным добром его до отвала накормила еще прежняя, наружная жизнь. Во-вторых, воспоминания о настоящей наружной матери могли подвести старика к мысли о том, что именно ее неправильное поведение когда-то вытолкнуло отца из семьи. Даже не высказывая этого вслух, он наверняка то и дело прикидывал: что такого ужасного мать натворила, в чем провинилась, чего не учла?

Неудивительно, что на этот раз он твердо вознамерился обеспечить себе максимальный контроль над событиями. В таком преклонном возрасте не пускают дело на самотек. А добиться полного контроля можно было лишь одним путем: завести в Хайме еще один аккаунт – на сей раз женский – и управлять им по своему разумению. Конечно, это довольно хлопотно, особенно для пожилого человека с замедленными реакциями, но зато более чем надежно: такая мамочка не выкинет внезапного фортеля, не удивит неуместными словами, не сбежит в трудную минуту, не потянет одеяло на себя. Ведь она – это ты, ты сам.

Вообще говоря, в Хайме подобный дубляж отнюдь не приветствовался, хотя и не считался нарушением закона. Людям, уличенным в содержании дублей, не доверяли: в самом деле, если человек полностью реализует свою истинную суть уже в первом аккаунте, то зачем ему второй? Для другой, то есть ложной сути? Но место ложной сути – снаружи, а не в Хайме!

Возможно, Постум уговаривал себя, что речь идет о временной мере, что потом, после того как между ним и счастливо обретенным папой установится надежная связь, Трай постепенно отойдет от дел, и отец с сыном останутся вдвоем, без каких-либо внешних помех. Тогда можно будет и ликвидировать второй аккаунт. Но пока… пока что старик вынужден был работать на два фронта. Теперь, закрывая глаза, я видела его сидящим уже перед двумя ноутбуками; один, основной, для Постума; другой, подключаемый через маскировочную программу, чтобы, не дай Бог, не засекли идентичный ай-пи, – для Трай. Вот он лихорадочно набирает текст за мальчика и поспешно перемещается ко второй клавиатуре… – еще несколько слов – и назад… и снова, и снова, и снова. Экая суматоха, не позавидуешь.

Что ж, эта картина объясняла многое – в частности, более чем скупые выразительные средства женщины: у старика просто не хватало времени и сил управлять и ею, и мальчиком на одинаково сложном уровне. Требовалось чем-то пожертвовать, и его выбор выглядел совершенно естественным.

Испугало ли меня мое открытие? Нет, ни в коей мере. Напротив, я обрадовалась: ведь моей главной целью было не найти спутника жизни, но завести ребенка, своего ребенка. Необходимость делить его с кем-то – пусть даже и с матерью – всегда казалась мне неприятной помехой. И вот – такой подарок! Получалось, что мы с Постумом подходим друг другу идеально, просто идеально. Конечно, я и виду не подала, что мне всё известно, и даже какое-то время скрывала свои выводы от Найта, но он довольно быстро раскусил мой секрет. Нет ничего труднее, чем скрывать что-то от самой себя. Хотя говорят, что при наличии достаточной силы воли можно справиться даже с такой непростой задачей. Увы, я никогда не отличалась твердостью характера – весь ее неизрасходованный запас достался моему Найту.

И хорошо, что так. Наши отношения с Постумом наладились сразу, без каких-либо проблем и разногласий. Более того, неожиданно для себя я обнаружила, что питаю к Постуму не только материнские… – или отцовские?.. – чувства: мне искренне, непритворно нравилось играть с ним, почти как сверстнику со сверстником… – или со сверстницей? Ведь, что ни говори, мое собственное детство закончилось в возрасте пяти лет, так что мне, без сомнения, было что восполнять.

Выяснилось, что Хайм неплохо приспособлен для детских забав; мы самозабвенно открывали для себя все новые и новые луна-парки, зверинцы, развлекательные центры. Найт и Постум не расставались – вместе визжали от восторга в стремительно падающей капсуле американских горок, вместе гонялись за бутафорскими злодеями на площадке для ролевых игр, вместе выезжали на сафари, рыбалку, футбольный матч… Временами мне казалось, что я и в самом деле вернулась в свои детские годы. Это были дни счастья – почти беспримесного, чистого счастья.

«Почти» означает «не совсем». Так оно и было – не совсем, потому что рядом постоянно маячила постная физиономия Трай. Нет-нет, она не говорила ничего лишнего, не возражала, не пыталась воспитывать и указывать. Можно сказать, она безропотно потакала любому нашему желанию, даже самому безрассудному. Просто, на мой взгляд, она была «третьей лишней», а лишние объекты в поле зрения раздражают, как мусорный бак, ненароком проявившийся на фоне удачного фотоснимка.

Зачем Постум таскал ее за собой? Она все равно не принимала участия в самих развлечениях: не поднималась на качели, оставалась на берегу, когда мы ловили форель, терпеливо ждала на скамейке, пока мы закончим разглядывать обезьян в зоопарке. Временами я буквально забывала о ее присутствии, столь же неназойливом, сколь и неуместном; она напоминала о себе лишь тогда, когда Найт случайно натыкался взглядом на ее безразличное, ничего не выражающее лицо. Не знаю почему, но в такие моменты у меня непременно портилось настроение. Боюсь, что это передавалось даже Найту, поскольку Постум тут же озабоченно спрашивал, не случилось ли чего. Мальчик отличался удивительной чуткостью.

Найт отнекивался, мало-помалу неловкость рассасывалась, и мы вновь принимались веселиться с прежней беззаботностью – до следующего раза. Я уже начинала подумывать о том, чтобы поговорить с Постумом. Я даже составила речь и многократно отрепетировала ее – мысленно, само собой, чтобы лишний раз не давать волю чертовым словам.

«Сыночек, – сказала бы ему я, то есть Найт. – Дорогой мой, любимый сыночек. Ты – лучшее, что случилось со мной в моей дурацкой жизни, больше похожей на длительное удушение подушкой, умелое и безжалостное, когда человека заставляют привыкнуть к невозможному состоянию нескончаемой смерти, нежеланного воскрешения, и снова смерти, и снова воскрешения. Да-да, так я жила… то есть жил все это время. Но потом я встретил тебя, и все разом поменялось, как будто кто-то скинул проклятую подушку с моего лица. Я была увере… я был уверен, что уже ничто не может заставить меня радоваться – просто радоваться. Моя душа напоминала черную дыру, гудящую от пустоты: сколько ни бросай, всё провалится без следа, будто не было, – зло или добро – неважно. Кто бы мог подумать, что одна твоя улыбка заполнит эту пропасть до самых краев?

Надеюсь, что и я тебе не совсем безразличен.

Особенно если судить по тому, как тщательно ты заботишься о том, чтобы наша семья выглядела… гм… как бы это определить… – полной? Да-да, наверное, это самое правильное слово – полной. Видимо, тебе кажется, что меня, как взрослого мужчину, должны одолевать… гм… желания определенного рода. Вот об этом мне и хотелось бы поговорить. То есть не об этом… не о желаниях, а об их отсутствии… Черт! Я снова запуталась! Почему об отсутствии? У меня есть желания, есть! Но все они связаны только с тобой, сынок, понимаешь? Я вполне могу обойтись одной только твоей дружбой. Разве нам плохо вдвоем? Хорошо, правда? Я это к тому, что ты вовсе не обязан постоянно таскать за собой еще и… ну, ты понимаешь.

Нет, если она необходима тебе позарез, то ради Бога, конечно… Но у меня создалось впечатление, что ты тяготишься ее присутствием не меньше, чем я. А коли так, то зачем продолжать этот спектакль? Давай оставим ее где-нибудь в сторонке. Например, дома. А если вдруг соскучимся, то ничто не помешает нам вызвать ее снова. Чем плохо, а, сынок?»