Страница 7 из 17
Мошка озиралась вокруг, не зная, какому святому отдать предпочтение. В вышине, на стропиле, она увидела Добряка Построфия, но он как будто был занят разговором с госпожой Гранулой, защитницей домашнего скота, и Мошка не решилась вмешаться. К тому же Построфий напомнил ей дядю Запада. А госпожа Гранула, хоть и была полнее тети Брионии, обладала таким же пристальным и недобрым взглядом.
«Я тебе говорила, – прозвучал в ушах у Мошки воображаемый голос тети Брионии, – всегда говорила, от этой девчонки добра не жди. Пригрел змею… Хотя чему удивляться при таком-то отце? Книги ее испортили. Никогда еще не встречала такой всезнайки».
Слово «всезнайка» прозвучало с особенным пренебрежением, точно отборное ругательство. Мошка до боли сжала кулаки.
Она осмотрелась, пытаясь найти лицо, похожее на Квиллама Мая, но такого не было – ни один святой не носил очков и не сидел над книгой. Все равно ему бы не понравилась такая компания, решила Мошка, – Почтенные столпились, как муравьи в муравейнике, и знай себе бубнят о еде для людей и кормах для животных, о том, когда собирать урожай, что делать со свечными огарками и как чистить курятник.
Мухобойщик? Ага, вот и он, вырезан на ставне. Мушиный святой растягивал рот в зловещей ухмылке, а в огромных прорезях на месте глаз поблескивало небо.
«Такие дела, – произнес он гнусавым голосом, каким Мошка всегда наделяла своего покровителя. – Этот мистер Клент сцапал тебя с потрохами, раз теперь он знает про мельницу. Ты должна накопать что-нибудь на него. Что-нибудь грязное. Какие такие бумаги он спрятал от мистрис Бессел, а? Поди, это их он достал из часовни? Очень за них беспокоится, а? Небось, не письма, а печатный текст. Но бьюсь об заклад, без печати Книжников. Ему хватит на галстук с мылом».
Народ боялся самих книг, но Книжников – гораздо больше. Вначале, когда они были обычной гильдией печатников и переплетчиков, никто не обращал на них особого внимания, но времена изменились. Мастера печатного слова получили право одобрить любую книгу или объявить ее вместилищем зла и обречь на сожжение. Закон позволял Книжникам безжалостно расправляться с любым, кто посягал на их авторитет, печатая книги без их одобрения. Люди их боялись.
В Чоге говорили, что Книжники читают в специальных очках, защищающих глаза от зла, и решают, полезна книга или вредна. Еще говорили, что, поймав человека с книгой без печати, они топят бедолагу в бочке чернил. Единственным, кто никогда не говорил о Книжниках, был Квиллам Май, хотя раньше, еще в Манделионе, сам был Книжником.
В Чоге поговаривали, что Книжники изгнали Мая. На следующий день после его смерти напуганные горожане ворвались в дом, выгребли все книги и рукописи и устроили из них костер. Прошел слушок, что буквы в пламени бегали по страницам, спасаясь от жара, точно бешеные пауки.
Воспоминания о том кошмаре наполнили Мошку горечью. Большинство книг отца она так и не прочла. Он обещал разрешить их читать, когда ей исполнится десять, а то ее мозг «расплавится, как воск, от всех этих премудростей». Книги отца должны были стать ее наследством. А вышло так, что в наследство ей достались только странное имя, умение читать и неутолимая жажда новых слов.
И все же, несмотря на страх, люди мирились с Книжниками как с неизбежным злом.
«Новое-то зло еще ничего, – рассуждали люди, – вот раньше было совсем плохо…»
Раньше было совсем плохо… Мошка запрокинула голову, придерживая рукой чепец, и всмотрелась в небо через проем в форме сердца.
С этого сердца начались десять кровавых лет, самых кровавых за всю историю.
Старики рассказывали, что в прежние времена было много всяких религий – у каждого Почтенного своя. Но однажды, как гласит легенда, на иконах всех Почтенных проступило и трижды ударило сияющее сердце. С того дня все малые религии слились в одну, люди стали верить в неведомого, безликого духа, объединившего Почтенных, и назвали его Явлением.
С тех пор каждая церковь строится с особым окном под потолком, в этом окне сделана клетка в форме сердца, в ней сидят дикие птицы и хлопаньем крыльев вселяют в Сердце жизнь, напоминая людям о Явлении. Священники, ежедневно ловящие птиц, получили прозвище Птицеловов. Постепенно они сделались хранителями священных текстов и посвятили жизнь проникновению в тайную суть Явления.
Трудно сказать, когда и почему свет этого учения помутил разум священников. Поначалу их безумие выглядело так возвышенно, что никто его не замечал. Но вскоре священники по-новому стали излагать верования. Они говорили, что истинные свидетели сияющего Сердца знают: ему суждено расцвести и поглотить в священном пламени иконы всех Почтенных, чтобы не осталось никаких идолов, кроме Сердца Явления. Со временем, говорили они, всё сущее должно вернуться в Сердце и сделаться частью его извечного света. Посему высшее назначение любой мирской вещи – сгореть в огне. А высшая цель всякого человека – уподобиться огню.
Сбоку нефа, за узкой зарешеченной аркой, виднелась винтовая лестница, уходящая во тьму. Мошка подумала, что эти ступени ведут в библиотеку Птицеловов.
Кроме Книжников только Птицеловы имели право печатать книги. После того как их свергли, легенды об их удивительных книгах стали пересказывать шепотом. Говорили, что строки в этих книгах закручиваются в спираль, как водоворот, засасывают разум читателя и никогда не отпускают его. Что есть там заклинания на неведомых языках, они открывают в человеческом разуме тайные двери и вызывают помешательство. А слова и фразы, из которых сложены эти заклинания, отличаются столь изысканной красотой, что сердце прочитавшего разбивается, как яичная скорлупа.
Птицеловы пришли к власти незаметно. В пылу тридцатилетней гражданской войны, под шаткой властью Парламента, никто не замечал, что большинство влиятельных граждан учится в школах Птицеловов, читает их книги, оказывается во власти их чар. Когда старое королевство начало биться в предсмертной агонии, Птицеловы выступили вперед. Они пришли как целители и обещали спасение. Мошка видела, как на глазах стариков выступают слезы, когда те рассказывают о временах власти Птицеловов.
«Как же мы радовались! – вспоминали старики. – Мы верили, что Птицеловы принесут мир, объединят народ и Почтенных, и все будут счастливы. Что Птицеловы взнуздают королевство и приручат его, как строптивую лошадь…»
А потом Птицеловы начали искоренять Почтенных.
Перво-наперво новые правители объявили Добряка Войвночи демоном. Люди очень удивились, но Войвночи не пользовался в народе большой популярностью. Когда последователей Добряка высекли на площади, а алтари сожгли, особого протеста это не вызвало.
«Как же мы обрадовались, – вспоминали старики, – что вовремя узнали, кем на самом деле был Войвночи».
Через месяц запылали алтари Добрячки Навозницы, а ее последователям выжгли клеймо на лбу. Еще через месяц демоном объявили Добряка Погодника. Иконы из его церкви пропали, и никто их больше не видел… как и его последователей.
«Ну всё, конец гонениям, – говорили люди друг другу. – Птицеловы спасли нас от всех демонов, теперь настанет мир».
А оказалось, это только начало. День за днем Птицеловы объявляли, что очередной Почтенный оказался демоном, и люди в страхе смотрели, как их соседей уводят в кандалах. Понадобились годы, чтобы люди поняли замысел Птицеловов – искоренить саму веру в Почтенных.
«Самое ужасное, – вспоминали старики, – что даже боги словно были бессильны перед этими палачами».
У Птицеловов повсюду были доносчики. Люди боялись молиться, боялись говорить и даже думать…
А затем, через десять лет ужаса, что-то изменилось в сердце угнетенного народа. Боязливый ропот перерос в недовольные крики, и вскоре по стране полыхнули восстания. Вчерашних угнетателей свергли, начали ловить и казнить. Уцелевшие Птицеловы пустились в бега.
На этой волне поднялись Книжники. Они объявили: раз с Птицеловами покончено, пора разделаться с их безумными книгами, этими ужасными, ядовитыми книгами. И повсюду запылали костры из книг Птицеловов, а в церквях принялись срывать птичьи клетки, оставляя пустые проемы.