Страница 21 из 42
Людочка еще о чем-то рассказывала, а я уже ее не слышал. Передо мной, как наяву, всплыл тот вечер. Крупными хлопьями тихо падал снег. И стояла такая звенящая тишина.
– Людочка, слушай, – перебил любимую, когда она на секунду задумалась, что-то вспоминая, – Ключевая фраза. “Легкие пушинки, белые снежинки, падают и тают на твоих ресницах”. Ну, как?
– Нет слов. Я только что об этом сказала, а ты уже придумал фразу. Нет, Толик, у меня ничего не получится. Буду ждать твое зимнее стихотворение, – слегка расстроилась Людочка. Но, судя по тому, как пожала мою руку, нисколько не жалела, что проиграла наше соревнование. Людочка улыбнулась и на время затихла, очевидно, чтобы не мешать мукам творчества. Минут через десять прочел любимой стихотворение ЗИМНИЙ ВЕЧЕР:
Легкие пушинки,
Белые снежинки
Падают и тают
На твоих ресницах.
Этот вечер зимний,
Этот воздух синий, —
Долго будет помниться,
Долго будет сниться.
– Толик, ты стихи печешь, как блины. Про осень есть, про зиму есть. Теперь весна и лето, и получится, как у Чайковского – “Времена года”. Ну, как? Одолеешь? – поставила новую задачку Людочка.
А передо мной уже разворачивалась картина весны. Весна – это яркий солнечный свет, это потоки света, пробуждающие природу от зимней спячки.
Первый куплет возник мгновенно.
– Людочка, послушай. Сразу целый куплет получился. “В волнах весеннего света, в грозах прозрачного мая рвется чудесное лето, зиму с пути сметая!”
– Великолепно. А почему май прозрачный? – неожиданно удивилась Людочка.
– А какой? Я и другие слова подбирал. Он у меня всяким побывал. Но мне показалось, что “прозрачный” будет точней. В мае все всегда светлое, прозрачное. Деревья покрыты мелкими светло-зелеными листочками, а кое-где белыми и розовыми цветами. Сквозь кроны можно смотреть – все видно. И люди весной одеваются ярче, особенно девушки, – пояснил ей свой выбор. Когда упомянул о девушках, Людочка рассмеялась. Минут через пятнадцать понял, что больше, чем два куплета, не выходит. Но и с двумя текст выглядел цельным. И я прочел Людочке стихотворение ВЕСЕННИЙ СВЕТ:
В волнах весеннего света,
В грозах прозрачного мая
Рвется чудесное лето,
Зиму с пути сметая!
Тусклые серые краски,
Полосы грязного снега, —
Все исчезает, как в сказке,
В вихре его разбега!
– Ну, Толик, осталось мое самое любимое время года, – подбадривала любимая, – А ты можешь придумать, чтобы летом было море? Я еще ни разу не видела моря. Только во сне. Так хочется увидеть. И море, и другие страны. Особенно теплые, где всегда только лето, – высказала пожелания Людочка. А я уже чувствовал по ее виду, что она скоро снова уснет часа на полтора-два.
– Я постараюсь, Людочка, – пообещал ей. Минут через десять взглянул на нее. Она еще не уснула, – Людочка, послушай начало. “Волны синего моря мне сегодня приснились. О могучие скалы они с шумом дробились”.
Людочка вяло улыбнулась и прикрыла глаза. Тут же возникло название стихотворения – ЛЕТНИЙ СОН. В полчаса я его окончил:
Волны синего моря
Мне сегодня приснились.
О могучие скалы
Они с шумом дробились.
Серебристым потоком
Брызги к небу взлетали.
Отражалось в них солнце
И лазурные дали.
Те безбрежные дали,
Где незримой чертою
Небо словно сливалось
С голубою волною.
Там, за синим простором,
В море солнца и света,
Неизвестные страны —
Страны вечного лета.
Пока Людочка спала, я взял четыре тетрадных листочка и переписал на каждый из них по стихотворению. В верхней части каждого листка написал: “Моей любимой Людочке. Ромео”. Я подписался именем, которым Людочка так любила меня звать в нашу первую весну. Рядом с осенним стихотворением нарисовал Людочкин любимый кленовый листочек. Зимнее стихотворение украсила снежинка, весеннее – улыбающееся солнышко, а на летнем изобразил море, скалы и парусник.
Эти четыре листочка и пятый с четверостишьем, которое вручил любимой в день, когда мы объяснились, Людочка взяла с собой. Они лежат в кармашке ее любимого платья. В нем она встретила меня после нашей многолетней разлуки, в нем была в день нашей помолвки, в нем она похоронена. Так она пожелала, и ее мама все выполнила в точности.
Я долго думал, почему она так распорядилась. Ведь у нее были обе тетради моих стихов, посвященных ей. Мы обсудили с ней каждое стихотворение. Они все ей нравились. Она знала их на память. А выбрала только эти пять.
Иногда мне кажется, я понял ее выбор. Эти стихи возникли, когда мы с Людочкой вновь обрели надежду на счастье. Пусть призрачную.
Глава 5. Здравствуй, Москва!
Москва встретила по-зимнему. Небо посыпало стылую землю снежной крупой. Мела поземка, но тротуары были еще чистыми от снега. Было прохладно, но не холодно. Так, временное похолодание.
Примерно так же встретили и дома. Едва вошел, теща, как всегда, съехидничала:
– А мы думали, ты в Харькове остался жить. Ну, что, завтра на работу?
Что ей ответить, и надо ли отвечать? Не моя вина, что так сложились обстоятельства, что бюрократическая машина неповоротлива и работает со скрипом и скрежетом. Только и остается – набраться терпения и ждать.
Радовалась моему приезду только Светланка. Целый день не отходила от меня. Вечером приехала с работы Таня. Конечно, она тоже была рада моему возвращению, но по мгновенно упавшему настроению было видно, что результаты этой поездки в Харьков ее, как и тещу, не порадовали. Еще бы! Из первой поездки я вернулся хотя бы с паспортом, а из второй – без паспорта, да еще с ненужной харьковской пропиской. Она уже не воспринимала, что это все-таки прогресс, потому что ждала конечного результата. А его не было. Чуть позже в нашем разговоре впервые всплыл финансовый вопрос. Поездки истощили мой кошелек, а денежных поступлений можно было ждать лишь, когда документы поступят в московский военкомат. И неизвестно, когда они еще поступят.
Вряд ли в день моего приезда мы с женой обсуждали бы эту тему. Но, похоже, не обошлось без влияния тещи, и Таня заранее была готова к нелицеприятному разговору. Представляю, сколько усилий приложила мать, внушая дочери свои меркантильные соображения. Помню, еще в Казахстане сказал Тане, что «на гражданке» мне, очевидно, не скоро удастся достичь уровня моего армейского жалования. Тогда она ответила, что неважно, сколько буду получать. Важно, что мы, наконец, будем все вместе. И вот впервые оказалось, что этого недостаточно. Настроение резко упало.
– Что ж, в Харькове мне предложили устроиться работать на авиазавод. Если это выход, готов завтра же вернуться. К тому же наш адвокат сказал, что я имею право прописать мою семью в новой квартире. Ты готова ехать со мной в Харьков? – спросил я Таню, заранее зная ответ. Реакция на мои слова оказалась неожиданной для нас обоих. В комнату ворвалась теща, которая, стоя под дверью, подслушивала наш разговор.
– Езжайте в свое Харьково! – тут же выложила она свое видение нашей проблемы.
Но, нет худа без добра – неудачное вторжение тещи мгновенно положило конец нашей размолвке. Теща была выдворена, а Таня, наконец, стала слушать, а главное – слышать то, что рассказывал ей о харьковских событиях.
Решили, что никто никуда не поедет, а с утра займусь ремонтом квартиры. Еще днем обратил внимание на отошедшие кое-где обои. Особенно это было заметно в комнате тещи – в углах у окон. В Харькове обои были не в почете, большинство предпочитало окраску стен. А потому предстояло освоить совершенно незнакомую операцию.