Страница 42 из 42
— Мама… Мамочка, ну как же так?..
— Что? — всплеснула руками мама, неловко перебралась за мою часть стола и обняла меня. — Неужели ты не рада?
— Как же я вас всех ненавижу, мама… — сказала я, рыдая и смеясь одновременно. — Столько лет, столько лет…
Я не понимала, чего хочу больше: на всех обидеться или просто их убить. Секрет, тоже мне!
Если бы я знала… Если бы я знала! Столько лет я мучилась и стыдилась своего чувства!
— Как же так?
Мама гладила меня по голове. Медленно и легко, будто перышки приглаживала.
— Ничего, Линочка. Теперь все будет хорошо. Я очень за тебя рада. За вас обоих, и что это именно Женечка. Он — хороший мальчик.
Всхлипнув, я кивнула.
Он — самый лучший мальчик, которого могла подарить мне судьба.
Эпилог
Женя
Сегодня Лину опять тошнило. Она говорит, что все в порядке, но я вижу, как ей тяжело. Раньше не думал, что токсикоз — это такая жесть. Бедные тетки, как они это терпят?
Не знаю, как ей помочь. Похоже, единственное, что я могу сделать сейчас — это не мешаться под ногами и бегать за мороженым. Клубничным мороженым. Только клубника, только хардкор.
Есть одна вещь, одна тема, которая до сих пор лежит между нами. Лина не спрашивает, а я не знаю, как начать разговор. Как это сделать? Что сказать? «Я предал тебя, но не просто так»? «Я хотел тебя защитить»? Глупо, это же глупо и неправдоподобно.
Правда гораздо неприглядней.
Тогда, в шестнадцать, я боялся. За себя, за нее, за наше будущее. Боялся, что они все испортят. Они — все, кто нас окружал. Что они отравят Линке жизнь своими разговорами, осуждением, взглядами.
А она у нее одна.
Я не мог так поступить. Да и хотела ли она связать жизнь с кузеном? Даже сейчас, когда оказалось, что мы родственники только на бумаге, все равно смотрят косо. Не будешь же ходить и всем доказывать, что не олень. Больше хочется молча дать в табло, чтобы меньше лезли не в свое дело.
К тому же, мама узнала о наших с Линой поцелуях. Она капала корвалол, ела успокоительное, жаловалась на сердце, периодически падала в обмороки и говорила нам с отцом, что умрет от горя. А я не мог причинить боль той, которая меня вырастила. Мой долг, как сына, ее защищать, а не доводить до истерик.
Поэтому я решил подождать. Решил, что молчание все исправит. Что все забудется, исчезнет, растворится, как туман над рекой.
Тогда, перед объездом в Лондон, я решил, что так будет лучше. А уж если принял какое-то решение, то его придерживаюсь. Несу ответственность. С другой стороны, сейчас понимаю, что это была трусость. Закрыть глаза и представить, что проблемы нет. Что Лины нет. Что это, как не побег?
Если бы я знал, что на самом деле мы — не родня. Если бы я только знал… Я не сержусь на маму, нет, я обижен на нее за другое. Что она воспринимает меня, как вещь. Ее личную вещь.
Когда я увидел Лину на бабушкиной свадьбе… Не знаю, что со мной произошло. Внутри все перевернулось. Хотелось в тот же миг сгрести ее в охапку и целовать, сжимая в объятиях. Хотелось утащить ее в лес, как сделал бы какой-нибудь дикарь, и не отдавать никому.
Никогда.
Она моя — вот что я ясно понял в тот момент. Только моя, и мнение других людей уже не имело значения. Даже если эти люди меня воспитали. Единственное, чего я боялся — что не согласится сама Лина. Что не будет готова пойти до конца.
Поэтому, когда она ушла от меня на Галкиной свадьбе, я чуть с ума не сошел. Все казалось блеклым, плоским. Бессмысленным. Бухай-не бухай, выхода видно не было. Тогда, на палубе, я должен был ее утешить, успокоить, но понял это только потом, когда уже было поздно. А я, как дурак, разозлился и чуть все не сломал. Опять. Я же тоже хотел детей. Хотел приходить домой, и чтобы Лина ждала меня, и всю эту избитую ерунду, слыша о которой я раньше фыркал. Лина заполнила меня изнутри, я не мог не думать о ней.
Я видел только ее.
Я слышал только ее.
Иногда я подъезжал к ее дому и боялся подняться. Боялся показаться навязчивым, помешанным, хотя именно таким я себя и чувствовал.
Потому что она была моей. Она и есть моя, навсегда. Как половина тела, которую не отнять.
Наша свадьба была скромной. Мы подали заявление сразу после того, как я сделал предложение, и через полтора месяца уже расписались. Мать с отцом не пришли, многие мои друзья тоже отказались явиться. Некоторые даже удалили меня из друзей в соцсетях и не отвечали на звонки. Это не имело значения. Нам было достаточно тети с дядей, Гали с ее мужем, бабули с дядей Сашей и пары моих корешей. Леня даже не нюхал, по-моему, я впервые за пару лет видел его трезвым и в сознании. Андрей подарил нам путешествие на Мадагаскар и фирменную улыбку. «Летите, котики, давно пора», — так он сказал. Я и правда давно хотел туда слетать, но времени не хватало. Теперь пришлось, даты уже были проставлены в билетах. Мы посидели в пустом ресторане, заказывая еду из меню, обожрались от пуза, выпили шампанского и поехали на дачу.
Снег в саду лежал по колено, искрился на солнце и пылью падал с веток. Мы с дядей Сашей и Лининым папой расчистили дорожки и пятачок у беседки. Тетя Света и бабушка натопили дом, потом мы разожгли мангал и сделали шашлыки. Одевшись потеплее, сели на лавочки, с пластиковыми тарелками в руках. Лина пахла ванилью — почему-то именно этот запах я всегда чувствую от нее. С самых четырнадцати лет. Она пахнет, как свежая булочка, и внешне слегка на нее похожа: румяные щеки, пухлые розовые губы, округлая грудь.
Когда я прикладываю ухо к ее животу, мне кажется, я слышу стук второго сердца. Не могу поверить, что это все мое.
Ярко, по-зимнему светило солнце. Мы сидели на скамейке, накрывшись большим старым пуховиком. Лина рассказывала том, как ее провожали в школе. Как встретилась с коллегами в кафе, а они, все эти тетушки-учительницы, задарили ее пеленками, и сосками, и костюмчиками для новорожденного. Пакеты не влезали в багажник, я еле их утрамбовал. И зачем одной козявке столько тряпок? Непонятно.
Я думал об этом, обнимая Лину, грея ее своим телом. Слушал зимнюю лесную тишину.
А потом мы уехали в Лондон.
––––––––––––––––—
Вот и закончилась их история… Точнее, история Лины и Жени только началась, вместе они ушли в закат ))
Спасибо вам, что были с ними все это время!
Всем котика!