Горячий декабрь (ЛП)

– Звучит хорошо.

– Хорошо. Я не хочу волноваться каждый раз, когда мы будем на публике, о том, что ты не чувствуешь, что твое место рядом со мной, потому что у моего отца много денег. После того, как умерла моя мать, он отдал себя работе. Он делал миллионы, а я глупых индеек из отпечатков рук на День Благодарения и поделки с елками, покрытые кусочками ваты. Работа отца не имеет ко мне никакого отношения, кроме того, что он владеет компанией, в которой я работаю.

– Только не притворяйся, что он не планирует, что ты станешь во главе империи.

– Он хочет этого, да. И он планирует оставить мне свои деньги. Но, хочешь верь, а хочешь нет, я люблю своего отца. Мне он даже нравится большую часть времени. Я действительно надеюсь, что не увижу ни пенни от Эшеров еще несколько десятков лет. Я хочу, чтобы он жил очень долго, и, возможно, он и будет. Мой дед все еще жив и ему скоро восемьдесят. У Эшеров хорошие гены.

– Ты вращаешься в несколько иных кругах, чем я. Ты ведь не станешь это отрицать?

– Я хожу на общеорганизационные и благотворительные мероприятия, когда просит отец. Я хотел бы, чтобы ты ходила туда со мной, но я тебя не возьму. Они скучные, но, если бы ты была там, они бы не были так скучны.

– А ты не будешь чувствовать себя странно на вечеринке в честь сбора денег со мной под руку?

– Нет. Странно – это не то слово. Стояк – вот то слово. Что снова дает нам вспомнить о мысли носить юбку на публике.

– Я представляю тебя в юбке-солнце. Это очень... возбуждает.

– Кстати, о возбуждении... это так мило с твоей стороны. – Он махнул пальцем в ее направлении.

– Что?

– То, что ты нервничаешь из-за того, что встречаешься со мной. Последние полтора года я немного боялся тебя. Приятно знать, что я тоже немного тебя нервирую.

– Это не нервы. У меня есть гордость, Ян.

– Неужели? А я не заметил.

Она брызнула на него водой. Она попала ему прямо в нос. Гол.

– У меня есть гордость, и я не собираюсь считать нормальным, если друзья твоего отца будут относиться ко мне иначе, чем к тебе. Понимаешь, о чем я? Я не собираюсь молча стоять, пока друзья твоего отца разговаривают с тобой и игнорируют меня.

– Зная некоторых друзей моего отца, они, скорее, будут игнорировать меня и западут на тебя.

– Или будут обращаться со мной, как с куском дерьма.

– Этого не произойдет.

– Это уже произошло.

– Что? Что ты имеешь в виду? – Ян привстал. Теперь он принимал ее всерьез.

– Мне неприятно говорить об этом, но определенные члены твоего мира ясно дали понять, что не хотят меня в нем видеть.

– Что ты имеешь в виду?

– Несколько месяцев назад я пыталась войти в твой мир и меня не впустили. Ты считаешь, что я придумываю переживания по поводу нас в качестве пары?

– О чем ты говоришь? Когда ты пыталась войти в мой мир?

– Два месяца назад я пыталась попасть на вечеринку в честь двадцатипятилетия «Эшер Констракшен».

Он прищурил глаза.

– Ты не приходила. Я был там.

– Я сказала, что «пыталась». Я не смогла войти.

– Поджала хвост? – Он не стал бы ее за это винить. В октябре его отец устроил вечеринку в самом элегантном отеле Портленда. Это был официальный прием, и пришли все, начиная от мэра Портленда и заканчивая судьей Портленд Тимберс. Все, кто работал в «Эшер Констракшен» на полную ставку, были приглашены, но из-за дресс-кода, почти никто из рядовых работников не появился. Он надеялся, что Искра появится. Он бы отдал половину своей зарплаты, чтобы увидеть ее в коктейльном платье. Весь вечер он не сводил глаз с двери, неважно, с кем он в это время общался. Но Искра так и не появилась.

– Я не поджала хвост, – сказала она. – Я пришла. Я пришла в платье, шикарном платье, которое мне одолжила миссис Шайнберг. Красное, без бретелей и суперское. На мне были черные перчатки до локтя. У меня была профессиональная укладка, и я была похожа на рыжую Твигги с тату. И я выглядела на миллион долларов и даже больше. И меня не впустили.

– Что?

– Ты слышал. Меня не впустили, потому что у меня не было приглашения. Я сказала, что работаю в «Эшер Констракшен». Парень рассмеялся и спросил: «Кем?». Я ответила, что сварщицей. Он снова рассмеялся и сказал: «Конечно, милая. Крутые у тебя татухи, но Эшеры не любят незваных гостей». Он был очень доволен собой.

– Блять.

– Я пыталась заставить их найти твоего отца. Я попросила позвать мистера Эшера, и какой-то парень подошел ко мне и сказал, чтобы я уходила, пока они не вызвали полицию.

– Этот парень был похож на Джина Хэкмана?

– Вроде, да. У него были злые глаза.

– Это бывший менеджер моего отца, Джимми Рассел. Он – придурок.

– Я заметила. Он и этот охранник посмотрели на мои тату и пирсинг, а еще и прическу и решили, что я слишком хороша, чтобы находиться в одной комнате с тобой и твоей семьей. Он сказал, чтобы я бежала в стрип-клуб, потому что меня заждался мой шест.

– Что он сказал?

– Ты слышал, – сказала Искра. – И хочешь знать самое дикое?

– Наверное, нет, но расскажи.

– То платье, которое одолжила мне миссис Шайнберг – это винтажный Живанши. Оно стоило несколько тысяч долларов, когда доктор Шайнберг купил ей его в 1960. Оно сейчас стоит целое состояние. Я была одета лучше, чем он, твой отец и ты вместе взятые.

– Ты это не заслужила, – прошептал Ян, он сказал правду, но этой правды было недостаточно.

– Никто не заслуживает.

– Такие люди, как Рассел, не знают о ценности, даже если видят её. Но я знаю.

– Ты уверен?

– Я провел весь четырехчасовой вечер, глядя на дверь в надежде, что ты появишься. Меня загнал в угол один из друзей отца, пытаясь уговорить меня инвестировать в какое-то его предприятие. Наверное, в этот момент ты пыталась войти.

– Мне было плевать на вечеринку. Я пошла туда, чтобы сказать тебе, что мне жаль за то, что я тебе сказала, когда ты меня бросил. И, может быть, заставить тебя немного жалеть о нашем расставании. Потом меня выгнали. Меня нелегко унизить, но это было унизительно. Я плакала в квартире миссис Шайнберг, когда вернула ей платье.

– Иисусе...

– Не думаю, что теперь ты можешь называть это имя после того, как мы знаем, что ты еврей. Но я не уверена. Нам надо проверить устав.

Он засмеялся и застонал одновременно.

– Ян? – спросила она. – Ты в порядке?

Он покачал головой.

– Нет? Ты не в порядке? – не поняла она.

Он взглянул на нее сквозь скрещенные пальцы и улыбнулся.

– Я все ненавижу, – произнес он. – На Земле. Прямо сейчас. В эту секунду.

– Добро пожаловать в мою жизнь.

– Я сказал отцу, что официальный прием был пустой тратой денег и плохой идеей. Я сказал, что нам стоило устроить барбекю. Туда, куда может прийти каждый, не испытывая при этом чувства, что им пришлось потратить целое состояние на официальный наряд. Он сказал, что каждое мероприятие Эшеров – это привлечение инвесторов, хотим мы этого или нет. Толстосумы не ходят на пикники, а нам нужны толстосумы. У меня закончились аргументы.

– Я рада, что ты хотя бы пытался, – сказала она.

Ян оперся головой о край джакузи и выдохнул так сильно, что из его рта, носа и губ появилось белое облако пара и полетело в небо.

– У меня ощущение, что я постоянно извиняюсь перед тобой, – признался он. – И вот я снова это делаю. Мне жаль. Было ужасно делать и говорить тебе такие вещи, и я бы упрятал Расселла в больницу, если бы знал, что происходит.

– Я знаю, что это не твоя вина. Я знаю, ты бы дал мне войти. Это не ты. Просто... никто не хочет видеть капитана футбольной команды со странной девушкой-готом. Все хотят видеть его с капитаншей чирлидеров. Я не чирлидерша, Ян. Я ем чирлидерш на завтрак.

– Буквально или сексуально?

– И то, и другое, – сказала она. Я бисексуалка-каннибалка и горжусь этим.

– Кстати, ты не права.

– Насчет чего? – решила уточнить она. – Я никогда не ошибаюсь.

– Насчет футбольного капитана и странной девушки-гота. Ты сказала, никто не хочет видеть их вместе. Я хочу видеть их вместе.