За лимонником

Смилов целует её:

– Так я тебя и послушал! Вернусь, даже мёртвый. Кто-то же ведь должен меня зарыть.

– Балбес ты, Демьян Тарасович! Но мужик сноровистый, ловкий и трудолюбивый. Потому сам себя и зароешь.

Он машет ей рукой и уходит.

Выскакивает в тесный коридор и почти бежит по нему, в противоположную сторону от главного выхода. Самым коротким путём. Ему с большим трудом удаётся не задеть койки с больными. Слышаться стоны и плачи. Сбегает по лестнице вниз. Достаёт из-за пазухи небольшую финку.

Сделав своё чёрное дело, поставив и замаскировав мины, Лоб и Жила улыбаются друг другу. Жила хлопает подельника по плечу. Тот, в свою очередь, выставляет большой палец правой руки вверх. Всё у них получается. Они очень довольны своей работой. Собираются уходить.

Но стремительно сбоку от счастливого Жилы появляется Смилов с финкой в руке.

Он, обхватив левой рукой шею бандита, наносит ему мощный удар финкой в горло. Кровь бьёт фонтаном. Игорь уже давно привык к таким картинам. Льётся не только чистая праведная кровь, но ведь и эта тоже… служителей самого Сатаны.

Лоб поспешно тянется правой рукой в карман за пистолетом. Но метко и быстро брошенная финка достигает своей цели. Она пробивает горло Лба. Тот валится на землю, как сноп.

Игорь подходит к месту события. Смилов обтирает финку и руки об куртку лежащего у его ног Жилы. Прячет орудие справедливого возмездия за пазуху, в потайной внутренний карман. Достаёт из кармана халата сотовый телефон. Набирает нужный номер. Прикладывает мобильник к уху. Сообщает о случившимся в один из отделов Народной Милиции.

Недалеко от беседки стоит больничный сторож Михась Воронько. Ему под семьдесят лет. В старом парусиновом костюме, в жёлтой матерчатой кепке. Смилов показывает ему рукой, чтобы тот не стоял здесь, а проходил дальше. Но Воронько поступает по-своему.

В знак уважения и сочувствия к покойникам, снимает с головы кепку, прижимает к груди и осуждающе смотрит на Смилова.

Противопехотные мины пока ещё на месте, врыты в землю с песком, замаскированы и, разумеется, опасны для окружающих.

Память внезапно оборвалась. Он услышал, как отворилась дверь. Это появилась Александра Тимофеевна. Только и сказала:

– Сходил бы погулял, Игорь. У тебя в костюме кошелёк. Там немного денег. Походи по городу. Тебе надо выйти из памяти. Навсегда. Попытайся отвлечься.

– Это почти невозможно. Память преследует меня. Я рад бы ни о чём не думать. Но ничего не получается.

Он надел на себя белую рубаху, чёрный костюм, чёрные лакированные туфли. И вышел за дверь.

Ему прохожие объяснили, где находится набережная Амура, и Окунёв отправился в ту сторону. Он знал, что вода и огонь успокаивают. Этого он и желал. Но пока трудно успокоиться, нелегко. Говорить и давать советы всегда проще, особенно, тем, кто даже представления не имеет, о чём идёт речь.

Только на мгновение Игорь прикроет глаза, как перед ним словно живые стоят улыбающиеся отец, мать и маленькая сестренка Лика. Они даже радостно и приветливо машут ему руками из другого, непонятного мира.

В одном из дворов Игорь услышал громкий крик. Не раздумывая, побежал туда и увидел, как двое парней лет двадцати отнимают у юной девушки велосипед, небрежно одетые, в какие-то серые джинсы.

Девушке было лет пятнадцать. В белом платье, в белых босоножках. Она держалась стойко, крепко вцепилась руками за руль велосипеда. Игорь подошёл к парням, внешне очень похожих на наркоманов, каких он встречал и там, в Донецке. Ни слова не говоря, Окунёв несколькими точными ударами отправил их в нокаут. Что уж там говорить, но Смилов научил его очень многим приёмам рукопашного боя. «Всё в хозяйстве пригодиться, – пояснил ему врач и старший товарищ, – в мире, в котором не всё так просто и однозначно».

Один из парней очухался. Покачиваясь, встал на ноги, и прошипел:

– Ну, пацан, тебе теперь крышка. Живи и бойся!

– Я ничего не боюсь, – ответил Игорь и ребром ладони отправил бандита в очередной нокаут. – Чего мне бояться?

– Спасибо тебе, мальчик, – сказала девушка.– Эти бандиты уже всех тут достали. Даже участковый с ними ничего не может сделать. Где ты так научился драться?

– Далеко отсюда.

Так они и познакомились. Ей было, как и ему пятнадцать лет, и звали её Марина. Договорились встретиться завтра вечером и просто погулять по набережной Амура, а может быть, сходить на какой-нибудь интересный фильм в кинотеатр «Факел». Можно и в «Красный», но тот чуть подальше отсюда, почти на площади Кирова.

Стараясь ни о чём не думать, он дошёл до набережной, до речного вокзала. Потом спустился по ступенькам к Амуру, почти к самой воде. Река очень широкая, на той стороне виднеются горы. Только вода необычная жёлтого цвета. Это пески делают её такой.

Присел на одну из скамеек. Яркое солнце и прохлада ветра немного подняли его настроение. Следил за полётом многочисленных чаек. Но от памяти он не ушёл и на сей раз. История с заминированной беседкой продолжились сама собой.

…Трупы бандитов пока так и остаются лежать у беседки, в больничном дворе. Сторож лечебного учреждения Воронько всё ещё с кепкой в руках и с некоторым презрением разглядывает Смилова и Окунёва. Нравоучения хирургу читает:

– Опять ты, злыдень, врач хренов, таких хлопцев добрых загубил! Да и твой мелкий пособник рядышком. По вам пули наших хлопцев стонут и плачут.

– Оказывается, ты знаешь, липовый больничный сторож, старая наглая кляча, – отвечает Смилов, – что я так поступаю с фашистами и американскими холопами не в первый раз! Ты следишь за мной и за моим юным другом и уже давно заложил нас своим гадам по полной программе.

– Чего там закладывать? Адреса всех сепаратистов имеются в Интернете. Добрые люди позаботились. Так что, не думай, что ты Смилов – Кощей Бессмертный. А твой мерзкий пацан – такой же москаль, как и ты. Долго не проживёте.

– Ошибаетесь, – просто замечает Игорь. – Это ваши дни закончились, господин Воронько. Идёт гражданская война, и за всё придётся отвечать.

– Да, Воронько, – сказал Смилов, – пока живу, вам жить и убивать людей не дам!

– Да я знаю, что ты московский шпик! Я всё знаю, Смилов! Я ещё знаю, что скоро всех вас, сепаратистов, уничтожат. Остальные убегут из этих мест в разные стороны, как крысы.

– Нам со своей земли бежать некуда. А ты, Михась Воронько, и есть самая настоящая старая и подлая крыса. Если не заткнёшь свою щербатую пасть, то я запросто перережу тебе глотку.

– Понятно. Ты это умеешь. Ты же хирург.

Как же хочется Смилову задушить старого бандеровца. Ведь заслужил такой смерти пособник убийц и нацистов. Да ведь и сам Воронько, без сомнения, немало кровушки людской пролил. Но следов не осталось. Все улики бурьяном-травой поросли. Впрочем, даже одного сегодняшнего факта достаточно, чтобы поставить мерзкого старика к стенке. Не обязательно к ней, а вывести в чистое поле и отправить в Сатанинское Царство. Другого наводчик и бандеровец не достоин.

Нет сомнения, что парни и девчата из народной милиции так и поступят. Церемониться с врагом не станут. Старость старости рознь. Один до гроба людям добро делает, другой – уничтожает всё доброе вокруг себя… Вот он мир-то какой разный!

А сейчас в ожидании сотрудников из Народной Милиции Смилов ведёт даже беседу с тем, кто внимания-то человеческого не достоин. Но не зря ведь все эти разговоры. Может быть, во зле своём бандеровец что-то и важное… ляпнет.

– Жизнь заставила меня, Воронько, подонков убивать, – даёт разъяснение бандиту Смилов.– Такие подонки, как ты, и научили меня защищать от недругов себя, своих родных, близких и далёких, Родину, в конце концов!

– Нет у тебя, Смилов, никаких родных и близких. А родина что? Где жизнь богаче, там и родина.

Хирург находит в себе силы удержаться от ликвидации, уничтожения старого, но матёрого врага. Он терпеливо объясняет Воронько, что родина – это одно, а территория – совсем другое. Демьян не спрашивает, а утверждает, что, именно, он, Воронько, запустил фашистов во двор больницы.