За лимонником

– Это правда, Ника, – подтверждает Игорь, – многие куклы так и живут. Особенно, в военное время.

– А я, – подмигивает обоим правым глазом девочка, – смогу жить без головы?

– Никто не сможет. Кроме кукол и прочих игрушек, – терпеливо поясняет хирург. – Но у нас с тобой головы на месте, слава богу. Получается, что всё в порядке.

– Не всё в порядке, – говорит Ника.– Ты же знаешь, дядя Демьян. Игорь тоже знает.

– Я в курсе, Ника! Ну, нет теперь у тебя двух ножек, моя маленькая, – Смилов вступает в спор с девочкой. – Но без них ведь можно жить и… нужно. Поговори немного с Игорем, Ника. Он тоже знает, что такое война.

Хирург Смилов выходит из палаты.

Игорь садится на табуретку, перед койкой Ники.

– Я же смерти не боюсь, Игорь, – заверяет его девочка. – Я знаю, сначала умирать больно. А потом уже можно и привыкнуть.

– Наверное, так. Моей сестре Лике было всего три года, когда она попала под танковый снаряд. Но думать надо о жизни. Для того она и существует, чтобы о ней думать.

– Прямо и не знаю, о чём и думать.

– Учти, ты не одна такая… вот, – говорит Игорь.– Здесь почти каждый второй не боится смерти. Отучили нас оккупанты бояться смерти. Я санитар, я знаю.

– А почему так?

– Да потому, что заканчивается на «у»! Вообще, Ника, много будешь знать – скоро состаришься.

Она бережно укладывает безголовую куклу рядом с собой.

Игорь с грустью смотрит на Нику. Боже мой! Сколько бед и несчастий принесли сюда благодетели из Киева. Военнослужащие, националисты, бандиты…

– Я состарюсь? – Говорит Ника.– Прямо смешно.

– Ну, и почему ты такая смешливая, Ника?

– Да потому, что я никогда не состарюсь, – смеётся она. – Я умру маленькой девочкой.

– Такая маленькая, а уже глупая, – по-взрослому говорит ей Окунёв. – Не обижайся, конечно.

На лице девочки появляется улыбка.

Она спрашивает Игоря:

– Я знаю, санитар, что ты смелый человек. Скажи мне, ты многих врагов убил.

– Лично я никого не отправил на тот свет, Ника. Но с моей помощью туда ушли десятки бандитов. Может быть, и сотни. Скромничать не буду.

– Ты береги себя, Игорь. Ты всем нам нужен. Очень нужен. Ты ведь защищаешь нас.

– Я стараюсь, Ника.

Всегда Игорь пытался казаться серьёзным и очень взрослым, особенно, перед Никой. Но не получалось. Иногда он впадал в меланхолию. Ещё бы! Не забывается то, что хотелось бы забыть.

Всё тут понятно. Трудно привыкнуть к страданиям других. Тем более, сейчас, когда идёт страшная и нелепая война, где страдают совершенно невинные люди. За что страдают и почему?

Близнецы Завьяловы ушли. Дел много. Уроки, да и всякие заботы. Игорь обратил внимание, что после его короткого рассказа о себе, они стали относиться к нему с нескрываемым уважением, как к взрослому человеку. Не просто, как к взрослому, а видевшему смерть, войну.

А ведь Окунёв хотел быть таким же пятнадцатилетним юношей, как и все остальные. Но война, о которой он знал не понаслышке, поставила между ним и его сверстниками своеобразный барьер. Неужели так будет всегда?

Он удалился к себе в комнату. Включил компьютер, вышел в Интернет. Там сразу же ему предложили поиграть в игры. Надо было виртуальным героям кого-то беспощадно убивать… самыми изощрёнными способами. Зачем, если о войне и жестокости молодым людям не рекомендуется знать? Но вот учиться быть безжалостным… просто так, всегда, пожалуйста.

Да и пустая трата времени – эти игры. Элементарное зомбирование, подавление состояния внутренней свободы. Без неё ведь, как и без осмысленной дороги по жизни, просто нет человека. А есть двуногий набор костей, потребитель, который только и ждёт указаний от кого-то безликого, но властного.

Окунёв выключил компьютер. Интернет, конечно же, пригодится ему для учёбы, для познания происходящего… Но спорить с теми, кто… этак ненавязчиво, а между прочим, утверждает, что россияне – это невежественные, дикие люди, что они находятся в полной изоляции. Ничего себе изоляция! Огромная страна на Евроазиатском материке, омывается тремя океанами: Великим Тихим, Северным ледовитым и Атлантическим. А вот Европа, да и США без России, в сущности, идёт к самой настоящей самоизоляции. Что же, пожнут то, что посеяли – безнравственность, ложь, подлость, безысходность… Непременно материализуются придуманные ими фантомные «герои» и расправятся со своими создателями. Почему? Потому, что в том мире людей учат не платить добром за добро.

Сидя за компьютерным столиком, Игорь вспомнил, как нелепо и трагично погиб заведующий и заодно главный врач той больницы, где Окунёв числился санитаром. Он помнит его – под пятьдесят лет, наигранно строгий, но добродушный Валерий Генрихович Крачко. Однажды Игорь видел, как тот разговаривал с собакой и кошкой, которые в больничном дворе нападали друг на друга. Может быть, такая игра у них была, но Крачко приостановился и серьёзно сказал:

– Чего вас мир не бёрёт? Если ещё и собаки с кошками враждовать начнут, то пиши – пропало.

Но ведь издавна собаки враждуют с кошками, и ничего тут не попишешь. Странный человек этот Валерий Генрихович. Как погиб главный врач хирургического отделения, потом Игорю рассказал врач Смилов. У них друг от друга никогда не имелось тайн. Они были тесно связаны, вместе боролись с оккупантами, бандитами и фашистами. Впрочем, не скрывалось здесь особенной тайны. Для войны – обычный факт и случай. Вот, как это произошло.

…В палате, на табуретке, обхватив голову руками, сидит Смилов, о чём-то думает. Здесь же, в белом халате, молодая и симпатичная, лет двадцати пяти, процедурная медицинская сестра Миля. На шее у неё висит марлевая маска.

В её руках металлическая хромированная шкатулка, подходит к койке Ники. Ставит свой ящичек со шприцами и лекарствами в ампулах на небольшую тумбочку. Выбирает необходимый раствор для «укола». Смилов поднимает голову и говорит Нике:

– Вот ты спрашиваешь, малышка, зачем на свете живёт человек. Наверное, не только для радости, но и страданий. Душевная и физическая боль очищают душу. Но лучше уж никому и никогда их не испытывать.

Миля собирается набрать в шприц лекарственный раствор.

В палату стремительно входит Крачко.

Медленно поднимается с табуретки Смилов, подмигивает начальнику.

– Я, видите, Валерий Генрихович, – говорит Миля,– занимаюсь…

– Вы, продолжайте, Милена Игоревна, – нервно отвечает Крачко,– проводите процедуры!

Крачко выходит из себя, сурово говорит Смилову:

– Где ты был вчера, Демьян Тарасович, в двенадцать часов дня?

– На операции, – просто отвечает Смилов, – только на другой, не на хирургической. Наш связной Игорёша Окунёв обнаружил неподалеку группу убийц и мародёров. Надо было срочно отправить их на тот свет. Это была ответственная и серьёзная операции. Если бы я промедлил, Валера, то меня Господь бы не простил.

– Демьян Тарасович сегодня с утра провёл четыре сложные хирургические операции, – поясняет Миля. – Он успевает всё, Валерий Генрихович!

Может быть, к месту, а возможно, и не совсем, но Крачко напоминает Смилову, что профессия врача заключается в том, чтобы спасать от недуга и смерти любого человека, даже если он законченный бандит. Это гуманизм, это принцип.

Что ж, Смилов соглашается с таким утверждением, но даёт некоторые пояснения. Конечно же, он – врач и непременно вылечит даже насморк у того господина, который отправил на тот свет нескольких его родных и близких ему людей. Но вернёт здоровье палачу только для того, чтобы отправить его в мир иной в полном порядке, даже без признаков хронической изжоги. Вот и вся мораль.

– А если кто-то думает иначе, – твёрдым голосом говорит Смилов, – то грош ему цена.

Заведующий хирургически отделением подходит к больничному окну, сдвигает одну из штор на самый край. Обращается к Миле:

– К чёрту усталость, Миля! Ты его всегда готова защитить.

Недовольный положением дел Крачко почти садится на подоконник. Очень серьёзно предупреждает Смилова: