За лимонником

Как же дорого нам обходится позднее прозрение! Сколько же можно быть доверчивыми и верящими в чистоту помыслов и дел людей, которые никогда таковыми и не были. Да и ментально уже и не смогут. Не оды в их честь петь надобно, а готовиться к обороне. А потом уж, как водится, и к наступлению. Но всё одно. Не исключено, что российскую победу над ними же, свободными и демократичными, они преподнесут людям всей Земли как собственную… над всемирным злом. Ложь – подруга подлости и жестокости.

Но Игорь, все же устал от дальней дороги и своих воспоминаний. Далеко не сразу, но заснул и даже не заметил, как это произошло. Все жуткие картины и даже мысли ушли в сновидения. Они стали материальными, превратились в действия и события.

Александра Тимофеевна не спала. Не могла уснуть, она слышала, как во сне громко и пронзительно кричит её внучатый племянник. «Кровавые беды творит сам сатана, подумала она. – Причем, и не кается в содеянном, и не позволяет этого делать ни сатрапам своим, ни полпредам, ни мерзким рабам. Ведь зависимость свою от всемирного хозяина и мерзкого существа они считают полной свободой».

Что и говорить, она права была в своих суждениях. Ведь и российскому человеку пытаются преподнести кусок какой-нибудь пакости, утверждая, что это и есть медовый пряник. Главное – прекрасная обёртка, а что внутри её, для негодяев всех мастей и скоростей не так и важно. Что-что, а пыль в глаза заморские чинуши пускать умеют, и ведь некоторые из россиян на это ведутся, и становятся на путь… непростительной измены Родине. При этом они ещё считают себя патриотами. Но ведь пляшут под чужую дудку или, точнее сказать, струнный инструмент под названием «банджо».

Ныне и подростки должны знать о главном и помнить, что они россияне, что Родина не продаётся при любых обстоятельствах.

Но вот в чём беда. На всяких разных «болотных» площадях стоят не только яркие представители пятой колонны, прямо скажем, предатели России и вечных её интересов, но и те ещё, которых обманули и, опять же, которым пообещали великую любовь и дружбу. Может быть, и пять-шесть долларов сверх того. Просто так. Но ведь как дорого обходятся всем иудам Земли их полученные тридцать серебряников. Жизнями своими платят и вечным позором, на семь поколений вперёд.

Всё им кажется, что неподсудны они и непогрешимы. Дикая иллюзия на уровне паранойи. Но излечивается. Причём, очень часто справедливой… пулей. Так выбирайте же: или Родина, или подаренный пирожок с брюссельской капустой. Впрочем, кому что. Время выбирать!

Проснулся он рано утром, ещё до конца не понимая, где находится. За завтраком Александра Тимофеевна сказала ему, что документы на гражданство и получения паспорта на имя Игоря Ефимовича Окунёва почти готовы. Осталось подождать совсем немного. А торопиться ему пока в школу пока не надо. Всё наверстает. Сейчас следует пару недель отдохнуть от… страшной памяти, прийти в себя, а потом жить.

– А город наш, да и вся страна, под надёжной защитой, – сказала Куличова. – Уж я-то знаю. Мне известно, к примеру, какие корабли и подводные лодки строятся и скоро будут производиться на судостроительном заводе. Я там последние десять дней технологом работала. Да разве же у нас только один этот завод?

– Я слышал об этом, Александра Тимофеевна.

– Вот и славно. Позавтракай и просто отдыхай. Почитай книги, телевизор посмотри. Там, если ты заметил, у тебя на столе стоит компьютер. Он уже подключен к Интернету. На письменном столе лежит Айфон. Всё, как полагается.

– Я и не заметил. Спасибо! Пока мне трудно привыкнуть к мирной жизни. Правда, и у нас, в Донецке, одна часть города под обстрелом, а другая живёт спокойно. Странно устроен мир.

– Очень странно и порой не совсем справедливо… Но ты растёшь, Игорь. Тебе и придётся исправлять наши ошибки. Не всё было гладко. Два-три года – и ты совсем станешь взрослым.

Он тяжело вздохнул и признался Александре Тимофеевне, что начинает забывать лица своей матери, отца и маленькой сестрёнки. А вот кровавые сцены из своей недавней былой жизни помнит. Порой даже очень чётко. Совсем не понятно, почему так происходит.

Игорь начал рассказывать своей бабушке, по сути, тёте, что неподалеку от больницы есть широкое ромашковое поле. Но часть цветов на нём, если не погублена, то черна… Цветы, как и люди, находились и находятся в эпицентре человеческой беды.

…Он видит, как среди трав, местами зелёных, на одном из участков Сатанинской вольницы умирает древняя старуха. Очень пожилая женщина. Не от старости. Всё гораздо проще… Осколок снаряда разорвал ей живот. Она, лежащая на земле, умирает и смотрит в чистое синее небо.

– Будьте же вы прокляты, заокеанские фашисты! – Тихо говорит она. – И на вашу землю придёт беда! Добрые люди позаботятся. Вы этого заслужили, ироды…

Игорь помнил даже то, как на мгновение она впала в забытье.

Он вовремя спрятался за широкий и пышный куст ольхи, потому что перед умирающей старухой появляется бандит и местный фашист по кличке Гром. Он смотрит на умирающую пожилую женщину равнодушно, но с интересом. Явно, умудрился услышать слова, сказанные старухой.

Бандит в чёрной форме, с какими-то «стрелами» на правом рукаве куртки, с автоматом наперевес.

– Тебе, бабушка, воды принести? – Обращается к ней Гром.– Да у меня во фляге есть. Спирт!

– Дикость какая-то! – Старушка приходит в себя. – Ты говоришь по-русски. Как же так? Что же случилось? За что же вы нас убиваете? Что за вольница такая?

– Ты права, бабушка. Вольница это, но не по вашей воле. Нас добрые господа попросили всех ненужных людей убивать. Они говорят, что вы здесь совсем не люди. Вы – сепаратисты!

Гром, щурясь от яркого солнца, смотрит в небо. Любуется его синевой. Но не ведает, что туда уже никогда не подняться его забрызганной чужой кровью душе. Впрочем, ему всё равно. Он живёт здесь и сейчас, не позволяя жить другим.

Ещё бандит любуется и зависшими над ранеными и убитыми полями жаворонками.

– Твои хозяева – не добрые господа, парень,– говорит умирающая старушка. – По природе и злу своему они – дикие звери. Их богатеи и главные разбойники и придумали на чужой земле эту Сатанинскую вольницу. Им даже умирать нельзя, да и тебе тоже, бес молодой.

С улыбкой он смотрит на беззащитную старушку, уходящую в мир иной. Привычное дело. Многие здесь умирают – и дети, и женщины, и старики…

Гром сплёвывает в траву, интересуется:

– Почему же ты, старая, мне и другим господам запрещаешь умирать?

– Рабов Сатаны там ангелы господни судить будут. Зло не спрячется. Нигде не укроется. Шила в мешке не утаишь. Людскую жизнь и свободу попираете.

– Ты никак тут не права, – возражает Гром.– Мы сами… Мы за свободу боремся… с вами, сепаратистами. Соединенные Штаты и, к примеру, Германия ни при делах. Мы… сами.

Бандит снимает флягу с ремня. Откручивает колпачок, наклоняется к старой женщине. Подносит флягу к её губам. Она находит в себе в себе силы оттолкнуть слабеющей рукой вонючее зелье. Самый настоящий спирт. А ей водицы бы перед смертью сделать глоток, да не из рук злодея. Есть ведь на этой земле живые люди. Да где же они?

Пожилая женщина чувствует, что завершается её жизнь. Так нелепо и глупо заканчивается. Ни дома, в постели, ни в больнице… Теперь родственники и добрые знакомые вряд ли отыщут её тело среди поруганных ромашек большого поля. Да и кто станет искать? Ведь полям загородным нет конца и края.

– И я за твою свободу… умираю, – из последних сил говорит старушка. – Они чужими руками жар загребают. А ты – дубина! Я помню, как они второй фронт открывали… Твари. Ждали ведь, кто и кого одолеет…

Бандит делает несколько глотков из фляги. Закручивает колпачок. Вешает её на ремень. Направляет ствол автомата на пожилую умирающую женщину. Делает несколько коротких очередей из автомата в её сторону. Добивает, чтобы не мучилась. Гуманист в… военно-полевых условиях.

Лицо старушки превращается в кровавое месиво. Но тут же и бандит Гром получает пулю от снайпера-ополченца, прямо в лоб. Смерть – за смерть, кровь – за кровь! Разве моет быть иначе на войне? Правда, страшно, что она не простая, а гражданская.