Страница 14 из 18
Если бы моя мать знала, какой труд и какую ответственность мне пришлось взвалить на свои плечи, она непременно гордилась бы такой дочерью, как лучшим порождением клана-корпорации «Белый Туман». Но все же как бы мне хотелось однажды вернуться на родную Латину, снова увидеть мать, тетушек, двоюродных и родных сестер, в белесой дымке пройтись босиком по берегу моря, чтобы смуглые детишки хумансов, плещущиеся в теплой как молоко воде, шептались у меня за спиной «это сама великая Малинче»… Ну ничего, здесь, на Старой Земле, есть народы, родственные народу моего отца, и я смогу устроить из них Латину в миниатюре; да и насчет моей настоящей родины тоже не стоит зарекаться. Какие мои годы – ведь однажды Империя придет и на Латину этого мира, а я к тому времени буду еще совсем не старой, чтобы посетить места моего детства… Или, может, лучше не стоит, потому что нельзя дважды войти в одну и ту же воду…
27 июня 1941 года, около 14-00 по Москве. Северо-Западный фронт, полоса ответственности 21-го мехкорпуса, село Аглона 40 км. восточнее Даугавпилса.
Командующий мехкорпусом генерал-майор Дмитрий Данилович Лелюшенко.
25-го июня наш корпус наконец получил приказ выступить навстречу врагу и занять оборону по Западной Двине в районе города Даугавпилса, в полосе от Ницгале до Краславы. С учетом всех извивов речного русла это почти сто километров по фронту; то есть по Боевому Уставу Пехоты от 1938 года такую полосу обороны должен занимать не механизированный корпус, предназначенный для ведения маневренной войны, а полнокровная общевойсковая армия, имеющая в составе не менее трех стрелковых корпусов. Но, видимо, в эти первые, самые горячие дни войны, у командования не нашлось поблизости необходимого количества стрелковых дивизий; при этом соединения, прикрывающие границу, будучи разгромленными, в беспорядке отступали. В это, конечно, очень не хотелось верить, но иначе как уже на третий день войны могла возникнуть угроза форсирования противником Западной Двины?
Но приказы в армии не обсуждаются, а выполняются, поэтому под непрерывными вражескими бомбежками наш корпус выступил к назначенному рубежу. Оба дня – 25-го и 26-го июня – подразделения нашего корпуса, продвигающиеся по проселочным дорогам в направлении Западной Двины, подвергались постоянным атакам вражеской авиации. Под бомбами гибли бойцы и командиры, а также выходила из строя техника, которую нам приходилось бросать, чтобы она не задерживала нашего продвижения. К тому же 26-го числа стало известно, что, внезапным рывком покрыв оставшееся расстояние, танки противника ворвались в Даугавпилс, в котором от гарнизона осталось всего две роты, и что отчаянные попытки двух бригад 5-го воздушно-десантного корпуса, спешно подтянутых к городу, восстановить положение не увенчались успехом. Винтовки и пистолеты-пулеметы против танков – это совсем не то, что я назвал бы равными силами. Возможно, командование считало, что прибытие нашего корпуса переломит обстановку в пользу советских войск и позволит освободить Даугавпилс, восстановив линию фронта по реке Западная Двина.
Вот так мы и шли на помощь нашим сражающимся товарищам, теряя под бомбами людей и технику, при этом за все время с начала войны мы не видели в воздухе ни одного советского истребителя. Да с самого 22-го июня мы не видели ни одного нашего самолета, хотя от немецких машин в небе было буквально черным-черно. Но утром 27-го июня все изменилось. Вдруг выяснилось, что наш корпус взят под надежную защиту с воздуха, которая легко посбивала немецких стервятников, терроризирующих наши колонны, и установила в небе свои порядки.
Этими небесными защитниками оказались два престранных остроносых аппарата белого цвета, которые стремительными краснозвездными молниями обрушились на «юнкерсы», осыпая их густыми бело-голубыми трассами своих лучей смерти. Мы сами видели, как от прикосновений этих лучей вспыхивали немецкие самолеты, как отлетали от них крылья и хвосты, отрезанные с такой легкостью, будто сделанные из бумаги, как из еще совершенно целых вражеских машин стали выбрасываться с парашютами экипажи, потому что в голубом небе их ждала верная смерть.
Задравшие головы бойцы устали кричать «Ура», провожая к земле каждого сбитого стервятника, а наши небесные защитники заходили во все новые и новые атаки. Остроносые мстители были безжалостны; и пока в небе над нашими головами был хоть один стервятник с крестами, они не прекращали своих смертоносных атак. Да и потом, когда все закончилось, они время от времени возвращались – только для того, чтобы, растопырив крылья с большими красными звездами, с легким свистом и шелестом, так непохожим на звук обычных моторов, пролететь вдоль наших колонн, показывая, что теперь мы под их надежной защитой. Думаю, что не я один подумал, что с таким надежным прикрытием с воздуха воевать можно, и еще как можно.
Вскоре ко мне привели сбитого немецкого летчика, которого наши бойцы поймали в лесу. От испуга он был бледен как лист писчей бумаги, белокурые волосы слиплись от пота безобразными сосульками, а тонкие губы тряслись, едва выговаривая слова. Тогда я подумал, что именно так и должен выглядеть сверхчеловек, в одночасье превратившийся в дрожащую от животного ужаса тварь.
– Вы, русские, воюете не по правилам, – шмыгая сопливым носом, заявила мне через переводчика эта мокрая курица Геринга, – лучи смерти, которые вы только что против нас применили, запрещены Гаагской конвенцией как абсолютно негуманное оружие. Германское правительство будет жаловаться, оно расскажет всему миру о ваших злодеяниях и потребует наказания всех виновных в жестоком убийстве немецких летчиков…
«Ишь ты, поганая сопля… – подумал я, – как бомбить беженцев или мирные города, так все нормально, а как по мордам получили, так сразу про Гаагскую конвенцию вспомнили, гуманоиды позорные. А этот еще и пованивает премерзостно – обосрался, что ли, от большой неожиданности? Расстрелять бы его у первой осины за то, что они тут творили вчера и позавчера, да нельзя. Пусть живет, гад, и видит, как мы им и дальше морды бить будем. То, что случилось сегодня, это еще цветочки, дальше будет еще веселее…
Одним словом, остаток нашего марша к Даугавпилсу прошел относительно спокойно. Германская авиация нас больше не донимала, тем более что и наши неутомимые защитники были рядом, то снижаясь к самым верхушкам деревьев, то уходя куда-то в запредельное поднебесье, откуда хорошо просматривались ближние и дальние окрестности.
Чем ближе мы подходили к Даугавпилсу, тем отчетливей слышались звуки канонады, в которую на ближних подступах начала вплетаться ружейно-пулеметная стрельба. Командовал боями за город помощник командующего Северо-западным фронтом генерал-лейтенант Степан Дмитриевич Акимов, собравший вокруг себя сводную группу из различных отступающих частей, к которой потом присоединились 9-я и 201-я бригады 5-го воздушно-десантного корпуса, не имеющие тяжелого вооружения. Штаб сводной группы располагался в селе Аглона, в непосредственной близости от железной и автомобильной дорог Даугавпилс-Резекне. В состав этой сводной армейской группы, штурмующей Даугавпилс, до особого распоряжения предстояло войти и нашему 21-й мехкорпусу.
Как выяснилось, первые попытки отбить город передовыми отрядами предпринимались еще вчера, но против больших масс вражеской мотопехоты и танков советские десантники с легким оружием оказались почти бессильны. Но сегодня утром тут тоже произошли большие изменения. Во-первых – как и в нашем случае, с неба разом были убраны все фашистские самолеты, обломки которых теперь украшают окрестности. Во-вторых – небесные защитники проявили еще одно, весьма неприятное для немцев свойство запускать планирующие снаряды, которые весьма метко поражают вражеские танки и бронетранспортеры. В-третьих – к Даугавпилсу подошел наш корпус – а значит, соотношение сил снова изменилось и не в пользу немцев.
Правда, танки у нас исключительно легкие, чуть больше полутора сотен БТ-7 и три десятка огнеметных Т-26. Настоящих танков, то есть Т-34, у нас только два, и бережем мы их как зеницу ока. Но все равно с легкими или даже средними танками лезть в городскую застройку против изготовившейся к обороне вражеской пехоты и противотанковой артиллерии как-то не хочется. Даже после подхода нашего корпуса у врага сохраняется некоторый численный перевес, а по боевому уставу атакующие должны иметь над обороняющимися как минимум трехкратное превосходство. Правда, не может не радовать то, что вражеский перевес постепенно сходит на нет при активном содействии небесных защитников.