Большая игра

Летние каникулы мы проводили, катаясь на водных лыжах, велосипеде, бегали, ходили в походы. Братья играли в детский футбол, бейсбол и баскетбол. Я начала участвовать в соревнованиях по гимнастике и бегать на пятикилометровую дистанцию. Мы постоянно были в движении, всегда учились быть быстрее, сильнее, энергичнее. Наша жизнь не вызывала у нас протеста – другой мы не знали.

Когда мне было двенадцать лет, во время забега на пять километров меня пронзила жгучая боль между лопатками. Все специалисты, осмотревшие меня, считали операцию на позвоночнике экстренно необходимой мерой. Они обнаружили у меня быстроразвивающийся сколиоз. Мои родители мучились неизвестностью семь часов, пока врачи разрезали меня сверху донизу, чтобы полностью выпрямить позвоночник (который представлял собой букву S и был искривлен на тридцать шесть градусов), извлекая кость из бедра, совмещая одиннадцать искривленных позвонков и соединяя их штифтами. А потом доктор мягко, но решительно проинформировал меня о том, что моя спортивная карьера закончена. Он зудел и зудел, перечисляя все, что я больше не могу делать, и объясняя, как именно я могу вести полноценную, нормальную жизнь, но я его уже не слушала.

Вариант бросить лыжи я даже не рассматривала. Катание было частью жизни нашей семьи. Год я восстанавливалась. Меня перевели на домашнее обучение, и большую часть времени я проводила в постели. Я с тоской смотрела, как семья отбывает на выходные без меня, зная, что они будут носиться по склонам или поедут на озеро, пока я остаюсь лежать дома. Я стыдилась своего корсета и вынужденных физических ограничений, чувствуя себя изгоем. И все сильнее во мне крепла решимость: я не дам операции сломать мою жизнь. Я стремилась вернуться к тому ритму, в котором жили остальные члены нашей семьи, мечтала снова гордиться своими достижениями и слышать от отца похвалы, а не слова жалости. С каждым проведенным в одиночестве днем я все больше и больше хотела вернуться к нормальной жизни. И как только рентген показал, что позвонки благополучно срослись, я сразу же бросилась в горы, одержимая яростным желанием добиться своего. В разгар сезона я уже побеждала в своей возрастной группе. В это время мой младший брат Джереми покорял мир лыжного фристайла. Ему было десять лет, и он уже был лидером в этом виде спорта. Кроме того, он показывал выдающиеся результаты в беговых лыжах и футболе. Тренеры говорили отцу, что им никогда не приходилось видеть такого одаренного ребенка, как Джереми. В нашей семье он подавал самые большие надежды.

Мой брат Джордан тоже был талантливым спортсменом, но что его действительно отличало от других – это ум. Джордан обожал учиться. Он любил разбирать вещи на части и выяснять, как снова собрать их. Он не хотел, чтобы ему читали на ночь сказки. Он хотел слушать рассказы о реально существовавших людях. Каждую ночь у мамы была наготове новая история о великих правителях или гениальных ученых, реальные факты из жизни которых она вплетала в увлекательные рассказы.

С юных лет Джордан хотел быть хирургом. Мне вспоминается его любимая мягкая игрушка – собака по имени Дог. Он был первым пациентом Джордана. Дог перенес столько операций, что стал похож на Франкенштейна. Отец был в восторге от своего выдающегося сына и его целеустремленности.

Таланты и склонности моих братьев проявились в раннем возрасте, и я видела, что этим они заслуживали похвалы, о которых я так страстно мечтала. Сама я любила читать и писать, проводя большую часть жизни в мире книг, фильмов и своих фантазий. В начальной школе я почти не играла с другими детьми и была застенчивой неуверенной в себе тихоней. Мама, видев мою неловкость, поговорила со школьной библиотекаршей. Тина Секавич разрешила мне проводить время в библиотеке, и следующие несколько лет я обреталась там, читая биографии женщин, которые сумели изменить мир, – Клеопатры, Жанны д’Арк, королевы Елизаветы и других (идею предложила мама, и я сразу же подхватила ее). Меня восхищали их смелость и решимость добиваться цели, и я сразу же поняла, что не согласна на обычную жизнь, я жаждала приключений и хотела оставить свой след в истории.

Когда мы с братьями достигли подросткового возраста, академические успехи Джордана по-прежнему намного превышали достижения его сверстников. Он был на два года младше меня, и, когда он сдал экстерном естествознание и математику, его перевели в мой класс. А Джереми ставил рекорды в беговых лыжах, вывел свою футбольную команду на чемпионат штата и стал местным героем. У меня были высокие оценки, я была хорошей, временами отличной спортсменкой, но мне все еще не удавалось раскрыть свои способности в той же степени, что и братьям, и во мне росло ощущение несостоятельности – ощущение, ставшее почти навязчивой идеей, и я была одержима желанием любым способом доказать, что тоже чего-то стою.

Мы росли, и я видела, что отец все больше посвящает себя участию в достижении целей моих братьев, я же оставалась в стороне и страдала от этого. Мне тоже хотелось быть в центре внимания и получать похвалы. Проблема была в том, что я продолжала мечтать, вдохновляясь героинями книжек, которые я читала. Мои честолюбивые стремления были за границами понимания моего прагматичного отца. Но я по-прежнему отчаянно желала получить его одобрение.

Однажды ранним утром, когда мы ехали в кресле подъемника на гору, я спросила отца:

– Джереми будет олимпийским чемпионом, Джордан станет врачом. А что же буду делать я, папа?

– Ну, что, ты ведь любишь читать и спорить…

Это был сомнительный комплимент. Вообще-то надо признать, что я была надоедливым подростком, подвергавшим сомнению любую точку зрения или решение родителей.

– Ты могла бы стать адвокатом.

Решение было принято.

Я поступила в колледж, изучала политические науки, а одновременно продолжала участвовать в горнолыжных соревнованиях. Я вступила в женский клуб, чтобы расширить круг общения, но, когда обязательные требования к участию в общественных мероприятиях начали мешать достижению моих реальных целей, я бросила клуб. Мне нужно было уделять много времени и сил учебе, и еще больше – работе над преодолением физических ограничений в горных лыжах. Я была зациклена на успехе, мною двигало врожденное честолюбие, и больше всего на свете я хотела добиться похвалы и признания.

Через год я вошла в национальную сборную США по горным лыжам, и тогда отец предложил мне поговорить о будущем.

– Ты не хочешь сосредоточиться на учебе, Молли? Иными словами, что ты планируешь делать в спорте? Никто не ожидал от тебя таких успехов, ты превзошла все наши ожидания.

Хотя никто не говорил об этом вслух, но после моей операции родители оставили мечты о моей серьезной спортивной карьере в прошлом.

Меня захлестнула горькая обида. Я представляла, как мой отец будет смотреть на меня с гордой улыбкой, с какой он смотрел на Джереми год назад, когда брат вошел в национальную сборную, а вместо этого он пытается отговорить меня заниматься спортом.

Обида только подстегнула мою решимость. Если никто не верит в меня, я поверю в себя сама.

В этом году Джереми был третьим в общем зачете, и, к полнейшему изумлению моей семьи, я показала такой же результат. Помню, как я стояла высоко на подиуме, на шее висела медаль, длинные волосы убраны в хвост.

Я вернулась домой, стараясь не обращать внимания на боль в спине и шее. Как мне надоело жить с болью и делать вид, что ее нет! Меня вымотали постоянные старания не отставать от звездного братца, доказывать, что я тоже чего-то стою. И все-таки я вошла в горнолыжную сборную США и была третьей в общем зачете. Я чувствовала удовлетворение. Пришло время идти дальше, но уже на моих условиях.

Я бросила лыжи. Я не хотела в полной мере прочувствовать то, что испытал мой отец по этому поводу, хотя подозреваю, что, несмотря на мое третье место, ему стало легче. Поэтому, чтобы сменить обстановку, я записалась на учебный курс за границей – в Греции – и сразу же погрузилась в атмосферу неизвестности и тайны, которой была окутана эта чужая страна. Все вокруг предстояло изучить, разгадать загадку этих мест. Мой собственный мир внезапно стал намного шире, чем тот, в котором я раньше жила, и одобрение отца здесь потеряло свой смысл. Где-то кто-то завоевывал высшие награды в женском фристайле или сдавал на отлично экзамены, но мне, откровенно говоря, это стало безразлично. Теперь я была совершенно без ума от греческих цыган. Когда я вспоминаю о них сейчас, то думаю, что они сродни игрокам в карты – плутуют втихаря, не боятся авантюр, презирают правила и живут свободной жизнью, не ограничивая себя ни в чем. На Крите я подружилась с несколькими цыганскими ребятами. Их родители попались в руки полиции во время облавы и были депортированы в Сербию, так что дети были предоставлены самим себе. Греки вообще настороженно относятся к иностранцам, что естественно в стране, долгое время находящейся под влиянием захватчиков. Я покупала им еду и лекарства для самого младшего из них. Я немного говорила по-гречески, и их цыганский диалект был достаточно понятен, чтобы мы могли общаться. Вожак этого цыганского племени прослышал про мои хлопоты и пригласил меня в табор. Это произвело на меня невероятное впечатление, и я даже решила писать диплом по теме правового статуса кочевых народов. Мне было грустно, оттого что эти люди не могут больше свободно перемещаться по миру, как они это делали сотни лет, и, по-видимому, их некому было защищать или представлять их интересы. Они жили абсолютно свободно. И этот образ жизни бесконечно сильно отличался от моего. Они любили музыку, еду, танцы, они влюблялись, а когда им надоедало место, они поднимались и отправлялись в путь. Они не занимались воровством и на жизнь зарабатывали художественными промыслами и торговлей.